Ольга выходила из душа, когда услышала странный скрежет у входной двери. По инерции схватила полотенце покрепче, выглянула из ванной — и замерла. В прихожей стояла Нина Васильевна, мать её мужа, и, не торопясь, ставила на коврик тяжёлые сумки. Сапоги — в угол. Пальто — на крючок. Всё спокойно, размеренно, словно это её дом.
— Здравствуйте… — Ольга произнесла не сразу, потому что даже не знала, как на такое реагировать. — А вы что… здесь делаете?
— Ой, Оленька! — оживилась свекровь. — Ну ты где ходишь? Я уже сама открыла. Хорошо, что ключик у меня остался! А то таскаться с вещами...
— Почему с вещами? — Ольга прижала полотенце к груди. — Вы что, приехали? К нам? Жить?
— А куда ж ещё? — удивлённо вскинула брови Нина Васильевна. — Я ж теперь у вас буду. Не навсегда, конечно. Пока... обстановка не наладится.
— Какая обстановка?
— Витенька ремонт затеял, там пыль, грязь… — она деловито разувалась. — А ты ж сама говорила — у вас тут уютно. Комната свободная есть. Я тихонько, никому не помешаю.
Ольга не сразу поняла, кто такой Витенька. Потом дошло: Витя — брат её мужа. Тот самый, которому свекровь год назад переписала свою квартиру в Тушино.
— Подождите, — Ольга обошла её, прикрывая полотенце. — Вы же там живёте. Он вас точно не выгнал? Не понимаю, зачем было что-то переписывать, если всё равно остались на улице?
— Ну как же… Витя — мой родной сын.
— А мой муж — не родной? — не сдержалась Ольга.
— Ну, Саша сам отказался. Говорил: "Мы с женой своё жильё заработаем". Я и подумала: значит, не претендует. А младшенький совсем другой, ему нужна была опора. Сейчас он девушку привел.
Ольга почувствовала, как внутри поднимается злость. Эта женщина не просто пришла в дом. Она пришла — как к себе. Без предупреждения. Без вопроса. И теперь собиралась жить.
— Где Саша? — спросила Ольга. — Он вообще в курсе?
— Ну конечно. Я ему ещё вчера сказала. Он, может, забыл тебя предупредить. У него же работы много, дела…
Саша действительно был на работе. И телефон не отвечал. Как всегда, когда происходило что-то неприятное.
Свекровь уже уверенно шагала в сторону гостевой комнаты. Заглянула в ванную, в кухню, всё окинула хозяйским взглядом.
— Всё-таки у вас тепло. А у Вити батареи вечно не греют. И ещё эта дизайнерша... Обещала сделать всё быстро, но у неё, видишь ли, "авторский подход"!
Ольга стояла в коридоре, мокрая, злая, и не верила, что это происходит с ней. Годами они с мужем копили, платили ипотеку, экономили на отпуске, чтобы иметь этот угол. И теперь женщина, которая добровольно отказалась от своей квартиры, решила устроить себе каникулы — у них.
Она пошла в спальню, быстро оделась, написала Саше:
"Ты знал, что твоя мама к нам переезжает?"
Ответ пришёл только через двадцать минут:
"Она на пару дней. Пожалуйста, не начинай."
Значит, он действительно знал. И даже не подумал обсудить это с ней.
Когда Ольга вернулась на кухню, Нина Васильевна уже поставила чайник, разобрала часть своих сумок, вытащила собственную посуду и пакет гречки.
— Ты не против, если я борщ сварю? У тебя тут всё есть, но без вкуса. Надо домашнего чего-то.
— Конечно. Только не забывайте — это не ваша кухня, — тихо сказала Ольга.
— Оленька, не выдумывай! Что значит "не ваша"? Я же не чужая. Семья мы теперь. Я за Вами глаз да глаз присмотрю. А то вечно на работе, питаешься чем попало. Вон, похудела.
Она включила плиту, будто ничего не было сказано.
Ольга смотрела, как на плите закипает кастрюля, и чувствовала — это только начало. Она знала Нину Васильевну. Три дня превратятся в три месяца. А потом, возможно, и дольше.
Но молчала. Пока. Потому что в голове вертелся один вопрос: Зачем она это делает?
На следующий день пришёл Саша. С порога — взгляд виноватый.
— Я хотел сказать, — начал он, снимая куртку. — Просто как-то не нашёл момента. Она ведь ненадолго. Витя делает кухню, там пыль, краска...
— А спальня у него есть?
— Да есть. Но она не хочет там. Аллергия у неё.
— У неё аллергия на краску? — Ольга чуть не рассмеялась.
— Оленька, — вмешалась свекровь, — ну не начинай. Вы же моложе, гибче. Потерпите. Я же не капризная. У Вите не хочу... Там… неуютно.
"Не хочу." Значит, выбор сделан.
Ольга подошла к ней вплотную. Медленно, без крика.
— Если вы всё переписали на сына, — сказала она тихо, но отчётливо, — то к нему и переезжайте.
Свекровь застыла, держа в руках ложку.
— Что?
— Я не шучу. Снимите пальто с моего крючка. И обувь с коврика. Прямо сейчас.
Нина Васильевна поставила ложку на край стола. Выражение лица у неё сменилось: с мягкого на ледяное. В глазах промелькнуло нечто новое — не обида, не удивление, а скорее презрение.
— Ну надо же, — протянула она медленно. — Вот так теперь разговаривают с матерью мужа?
— Не с матерью, — спокойно ответила Ольга. — А с женщиной, которая без спроса пришла жить туда, где её не ждали.
Свекровь приподняла подбородок.
— Ты разговариваешь со мной как будто я некто твоему мужу. Вырастила, воспитала. А теперь, значит, чужая?
— Нет, вы просто выбрали другого сына. И другого домочадца. И другого адресата заботы. Так что, пожалуйста, к нему.
Из спальни вышел Саша. Глаза сонные, волосы взъерошены. Он только что прилёг, надеясь отсидеться в стороне от назревающей бури. Ошибся.
— Что происходит? — хрипло спросил он.
— Твоя жена выставляет меня, — резко сказала свекровь. — Представляешь? Я, значит, приехала — всё сама, без помощи, — а она говорит: “Обувь с коврика!”
Саша посмотрел на Ольгу.
— Ты серьёзно?
— Я предельно серьёзно. Она нарушила границы. Без предупреждения, без согласия. Ключ вообще почему у неё до сих пор?
Саша развёл руками.
— Я думал, мало ли… Мама всё-таки.
— Всё-таки кто? Женщина, которая отдала квартиру твоего детства и теперь заявляется сюда, как в гостиницу?
Нина Васильевна шумно встала.
— А я-то думала, что мы семья. А ты, Саша, молчишь! Ты позволишь ей так разговаривать со мной?!
— Мама, ну… — он замялся. — Просто ты могла бы сначала поинтересоваться и у жены. Ну… не переезжать так сразу…
— Так, ясно, — резко сказала свекровь. — Вы тут оба неблагодарные. Ну что ж. Сумки соберу — и пойду. Копейки свои копите, раз у вас тут каждая тарелка на учёте.
Ольга ничего не ответила. Просто открыла входную дверь. Широко, чтобы видно было лестничную площадку.
Свекровь быстро зашагала в комнату, схватила свои вещи. Гремела, ругалась, едва не выла, но собиралась.
— Я этого так не оставлю! — бросила она на прощание. — Вы ещё пожалеете, что выгнали меня!
Дверь закрылась. Ольга выдохнула. Саша стоял посреди коридора, будто на "минном поле". Молчал. Минуту. Две.
— Ты… могла бы и помягче, — наконец сказал он.
— А ты — мог бы быть мужем. И предупредить меня заранее.
Он отвернулся. Пошёл в комнату. За ним хлопнула дверь.
Прошла неделя. Нина Васильевна не звонила, не писала. Ольга старалась не думать о случившемся, но Саша ходил хмурый, дома почти не говорил. Появилась тишина — вязкая, липкая. Не ссора, а какое-то выжидание. Кто первый извинится, кто уступит.
Однажды вечером он заговорил:
— Мама в гостиницу не просилась. Она просто устала. Там у Вити своя жизнь. У неё там даже комнаты нет — она на диване спала.
— Значит, зря квартиру переписала. Сейчас бы была в своей спальне, с балконом и видом на пруд.
— Она не думала, что всё так обернётся.
— Зато я думала, — перебила его Ольга. — Я думала, как жить с тобой, если ты не считаешь нужным даже спросить, прежде чем принимать решение за нас обоих. Я думала, что мы — партнёры. А ты действуешь, как будто я просто временно здесь.
Саша сел рядом.
— Не временно. Просто я привык, что мама всегда была рядом. Когда отец ушёл, она нас одна тянула. Я не могу её просто… отодвинуть.
— Никто не просит. Но она взрослая женщина. Она сделала выбор. Переписала жильё — значит, пусть теперь и живёт с тем, кого выбрала.
Он кивнул. Медленно.
— Ты хочешь, чтобы я поехал и сказал ей это?
— Я хочу, чтобы ты был не между, а рядом. Со мной. И чтобы твоя мама не появлялась у нас без звонка. А лучше — не появлялась вообще.
Саша смотрел в стену. Потом сказал:
— Ладно. Я поеду к ней завтра. Разберусь. Только ты… не теряй веру в нас, хорошо?
Ольга усмехнулась. Слишком горько для улыбки, но слишком честно для лжи.
Но визит к свекрови оказался неожиданно коротким. На следующий день Саша вернулся и сказал:
— Мама… сказала, что я теперь не её сын. Что она ошиблась в тебе. Что я подкаблучник.
— А ты?
— А я сказал, что если “подкаблучник” — это человек, который уважает свою жену, то пусть так. А ещё добавил, что если она когда-нибудь передумает, то сначала — звонок. Потом разговор. Потом, может быть, чашка чая. Но не чемоданы.
Ольга молча подошла и обняла его. Но через три дня всё началось заново.
Только на этот раз не с чемоданов у двери. Всё было куда тоньше, хитрее, тише. Началось с звонка.
— Оленька, добрый вечер, — протянула Нина Васильевна по телефону. Голос мягкий, тёплый, будто между ними не было скандала. — Я вот думаю, может, нам собраться как-нибудь? Посидеть? Я пирог испеку, любимый Сашин. Поговорим по-доброму. Семья ведь.
Ольга слушала и почти не дышала.
— Не думаю, что это хорошая идея.
— Ну почему? Я же не обижалась. Всё понимаю. Эмоции, молодость. Но, может, хватит дуться друг на друга?
Ольга сдержала ответ. Потом коротко сказала:
— Обсуди с Сашей. Если он захочет.
Через час муж вышел из душа и сказал:
— Мама хочет прийти в воскресенье. Без вещей. Просто посидеть, как гостья.
Ольга долго смотрела на него.
— Ты уверен, что она хочет прийти как гостья?
Саша пожал плечами.
— Дай ей шанс. Один вечер. Без обсуждений, без упрёков. Просто посидим.
Ольга согласилась. Потому что верила, что справится. Что будет держать границы.
В воскресенье Нина Васильевна пришла нарядная, с аккуратной укладкой и пакетом сладостей. Ни одного укоризненного взгляда. Ни одной колкости. Почти идеальная гостья.
Саша расцвёл. Болтал, смеялся, вспоминал, как в детстве они с братом гоняли мяч во дворе. Ольга молчала, слушала. Наблюдала.
А потом Нина Васильевна достала второй пакет.
— Вот, купила тут пледик. Для вашей комнаты. Чтобы уютней было. Ты же, Оленька, любишь порядок. Под цвет штор подобрала.
— Спасибо, — осторожно ответила Ольга, не беря пакет.
— Я в комнату занесу, ладно? — уже вставая.
— Нет, — твёрдо сказала Ольга. — Я потом сама.
Свекровь замерла. Но улыбнулась. Сделала шаг назад.
— Как скажешь, дорогая.
Прощались без происшествий. Но вечером, когда Саша мыл посуду, Ольга открыла пакет с “пледиком” и нашла внутри не только плед. Там были тапки. Бутылка валерианки. Ночная рубашка. И маленький крем для лица — стикер с ценой ещё не сорван.
— Ну что ж, — пробормотала Ольга, сложила всё обратно и пошла в комнату.
— Что там? — удивился Саша.
— Нужно вернуть “подарок” твоей маме.
Он посмотрел — и понял. Пакет был слишком тяжёлый для одного пледа.
— Она… — начал он.
— Она решила, что может перебраться. Тихо, без стука. Кусочками.
— Я поговорю с ней.
— Нет. Я сама.
Утром Ольга поехала к дому Вити. Позвонила в домофон. Её пустили, не спросив кто. На пороге — дверь открыта. За ней свекровь в халате и с банкой кофе в руке.
— Оля? Ты чего?
— Принесла то, что вы забыли вчера, — сказала Ольга и протянула пакет.
Нина Васильевна не брала.
— Это в вашу квартиру. Я просто… думала, может, хоть один раз ты примешь без скандала.
— Вы не подарок сделали. Вы проверили границы. И я вам отвечаю: нет. Я не пущу вас назад.
Свекровь помрачнела.
— Ты считаешь, что я плохая мать?
— Я считаю, что вы умеете манипулировать. А я больше не хочу быть удобной.
— Ты настроила Сашу против меня!
— Я дала ему выбор. И он выбрал честность. А теперь ваша очередь жить с выбором, который вы сделали. С квартирой, переписанной на другого сына.
— Ты не боишься, что он передумает? — прошипела Нина Васильевна. — Мужчины устают от женщин, которые слишком громкие.
— Я не громкая. Я просто не молчу. А вы к этому не привыкли.
Ольга развернулась и пошла к лифту. Без крика. Без театра. Только одна мысль стучала в голове: теперь я точно свободна.
Через неделю в доме снова стало тихо. Настоящая, спокойная тишина — не выжидательная, не напряжённая. Саша возвращался с работы вовремя, мыл посуду сам, не спрашивая. Семья, которую они наконец строили вдвоём, без чужих рук.
Нина Васильевна больше не звонила. Ни подарков, ни визитов, ни манипуляций. Видимо, поняла: прежней удобной невестки больше нет. Есть взрослая женщина, умеющая сказать «нет» — твёрдо, спокойно, навсегда.
А однажды, поздним вечером, Саша сказал:
— Я тогда всё понял, когда ты открыла ей дверь. Не на кухню. А — вон.
Ольга улыбнулась. Впервые — легко. Без тени, без напряжения.
— Я просто хотела, чтобы нас никто больше не пытался раздвинуть по разные стороны. И больше никто не пытался.