— Не парься, Ольга. Я тихая. Работу найду скоро, съеду. Гена сказал, ты женщина понимающая.
Я зажмурилась на секунду, снова посмотрела на нее. Не помогло. Эта Наташа по-прежнему сидела на моей кухне, в моем халате, жевала мой ужин и заявляла, что теперь будет тут жить.
***
Иногда мне кажется, что вся моя жизнь — это попытка сохранить порядок в доме. Не просто навести чистоту, а создать определенную атмосферу. Знаете, когда приходишь домой, а там все как надо. За тридцать пять даже мой муж Геннадий привык, что у меня все должно быть по порядку.
Но от хаоса никуда не деться. Прихожу я как-то домой с работы, открываю дверь, а в коридоре вижу чужие туфли. А потом слышу женский голос из кухни.
Я замерла. Первая мысль, конечно, дурацкая: муж привел подружку. Смешно даже. Мой Гена на такие подвиги не решился бы. Да и кому он нужен, в шестьдесят-то два, с животиком и залысинами.
Открыла я дверь, а на моей кухне, в моем халате сидит золовка Наташа и поглощает мой ужин, который я с утра оставила на вечер.
— Привет, — сказала она преспокойно, прихлебывая чай.
А тут и Гена ко мне спешит. На лице улыбочка кривая, как у нашего подъездного кота, когда тот колбасу стащит.
— Оля, слушай... Тут такое дело... — мнется мой благоверный. — Наташа будет жить с нами. Временно! Понимаешь, у Наташи развод, и муж квартиру отсудил...
— Что значит... жить с нами? — я сделала шаг назад и оперлась о стену. — В каком смысле?
— Ну, жить... — муж беспомощно посмотрел сначала на сестру, потом на меня. — Пока на ноги не встанет.
Наташа усмехнулась, продолжая есть мой ужин.
— Не парься, Ольга. Я тихая. Работу найду скоро, съеду. Гена сказал, ты женщина понимающая.
Я зажмурилась на секунду, снова посмотрела на нее. Не помогло. Эта Наташа по-прежнему сидела на моей кухне, в моем халате, жевала мой ужин и заявляла, что теперь будет тут жить.
***
Первые дни я старалась быть гостеприимной. Звучит по-идиотски, правда? Показала Наташе, где лежат полотенца, как работает стиральная машинка, когда обычно мы ужинаем. Она кивала, мол, ясно, понятно, а потом делала все по-своему.
Она даже дверь в туалет не закрывала! Захожу как-то утром, а она там сидит и даже не дергается. Еще и спрашивает так спокойненько:
— Что-то нужно?
— Дверь! — выдавила я. — Закрывать!
— А, прости, — и смеется, будто это мелочь какая-то. — Привыкла после развода одна жить, все забываю...
Домой Наташа возвращалась за полночь. Шумела, гремела, будто специально.
Кто-то ей постоянно названивал, и она говорила так громко, что слышно было даже через две стены. А еда! Боже мой, еда. Она просто открывала холодильник, брала что хотела и... все. Никогда не спрашивала. Никогда не предлагала купить продукты или скинуться на них.
Как я потом узнала, муж-то ей выплатил какие-то отступные при разводе. Не сказать чтоб много, но на первое время хватило бы. Только она вместо того, чтоб голову включить и на жилье копить, все на шмотки спускает.
Но хуже всего стало, когда Гена дал ей нашу общую карточку, ту, с которой мы только продукты покупаем. Однажды смотрю — списание, шесть тысяч! Я к Гене:
— Ты что-то покупал?
Он головой мотает, мол, нет.
А вечером Наташа приперлась домой с пакетом и достает из него пальто. Я к Гене, так и так, твоя сестрица на наши деньги шмотки покупает. А он глаза отводит.
— Оль, ну ей же на собеседования ходить надо, презентабельно выглядеть...
— На собеседования?! — я аж задохнулась. — А она хоть на одно сходила, эта твоя... презентабельная?!
Он плечами пожимает. Конечно, откуда ему знать! Он же на работе целыми днями, а эта Наталья дрыхнет до двенадцати, потом куда-то уходит и является ночью.
В тот же вечер я ее поймала, когда она с сигаретой на балкон выходила. У нас с этим строго, никакого курева в доме. Гена сам бросил лет пятнадцать назад, да и я не курю.
— Слушай, Наташа, — начала я прямо, без экивоков. — Нам нужно поговорить.
— Валяй, — она затянулась, дым пустила в сторону.
Как милостыню подала, ей-богу.
— Что еще? — она даже бровью не повела.
— И... работа. Тебе нужно устроиться на работу. Мы не можем содержать третьего человека.
Наташа посмотрела на меня так, будто я ей что-то должна. Потом медленно затушила сигарету о перила балкона и щелчком отправила бычок вниз.
— Да ты офигела, — сказала она тихо. — Я после развода без копейки осталась, брат единственный, кто помог. А ты меня тут строишь, как в казарме. Типа режим, деньги гони. Совесть-то есть?
— При чем тут совесть?! — я ушам своим не верила. — Это наш дом, мы...
— Вот именно, ваш! И Гена имеет такое же право, как и ты, впустить сюда родного человека! А ты... Да ты просто жадная, вот и все!
Я чуть не задохнулась от возмущения. Повернулась и ушла, пока не сказала чего лишнего.
***
Я не сдалась. Наталье на меня, видите ли, плевать? А вот и фиг. В понедельник вечером она завалилась домой поздно, как обычно. Громыхала на кухне, телевизор включила. Я тогда вышла из спальни, дошла до гостиной и молча выключила телик.
— Эй, я смотрела! — возмутилась Наташа.
— Десять часов, — сказала я спокойно. — Ты можешь смотреть телевизор в своей комнате, если купишь туда свой собственный.
— Да ты... Да ты... — она даже задохнулась от возмущения. — Гена! Гена, иди сюда!
Гена, конечно, приполз. Заспанный, волосы дыбом.
— Что случилось? — он нервно переводил взгляд с меня на сестру и обратно.
— Твоя жена обнаглела! — Наташа показывала на меня пальцем. — Телек выключила! Я, значит, не имею права даже отдохнуть нормально?
— Ген, — сказала я твердо. — Мы это обсуждали. И я, и ты рано встаем на работу, Наташа должна вести себя тихо.
— А мне завтра, между прочим, тоже на собеседование! — вклинилась Наташа. — И я нервничаю, мне надо расслабиться!
— Да ты уже месяц на эти собеседования ходишь, а толку? — подумала я, но вслух не сказала.
Просто стояла и смотрела на Гену. Выбирай, мол.
И он выбрал. Сестру. Вернул ей пульт от телевизора и сказал мне:
— Оль, ну давай сегодня сделаем исключение, а? Наташе правда тяжело...
Я не стала спорить. Молча пошла в спальню, плотно закрыла дверь, заткнула уши берушами и легла. Но не спала. Лежала и думала, раз так, то и я буду по-своему.
На следующее утро я встала в пять. Включила на кухне радио, загремела кастрюлями, хлопала дверцами шкафчиков, гремела ложками. Наташина комната рядом с кухней, радио там слышно отлично, я проверяла.
Через десять минут она вылетела из комнаты взъерошенная, в одной майке. Глаза дикие, как у совы.
— Ты что творишь?! — зашипела она.
— Готовлю завтрак, — я мило улыбнулась. — Мы с Геной рано встаем. Рабочие люди, знаешь ли.
— Сейчас пять утра!
— Угу, — кивнула я. — А в шесть мы выходим из дома.
Она смотрела на меня секунд десять, потом плюнула и ушла. Но я слышала, как она ругается сквозь зубы, хлопает дверью своей комнаты.
Это был только первый раунд, дальше — больше.
Она съедала всю еду из холодильника? Я стала прятать половину в непрозрачные контейнеры, а на них писать маркером: «Гена», «Ольга».
Она не вносила деньги на продукты? Я разделила все на три части: отдельная полка для нее, отдельная для нас с Геной. И если она брала что-то с нашей полки, я записывала и предъявляла счет.
Она возвращалась поздно и шумела? Я стала запирать дверь на цепочку. И открывала только через пять минут после звонка.
— Ой, прости, — говорила я елейным голоском, — я уже спала, не слышала.
Гена разрывался между нами, как тряпичная кукла. То вставал на мою сторону («Наташ, ну правда, нельзя так громко»), то на ее («Оль, ну зачем ты перепрятала кастрюлю? Она просто суп хотела разогреть»).
Я не сдавалась, я боролась за свой дом, за тот уклад, который складывался годами. К тому же... Ну правда, сколько можно! Два месяца прошло, а она все «на собеседования» ходит. Да я в жизни не поверю, что нельзя работу найти. Просто не хочет, вот и все.
А потом случилась эта история с туфлями.
***
Я пришла домой после смены, открываю дверь, а на пороге мои туфли стоят. Любимые, замшевые, бежевые. Я их берегу как зеницу око, только на выход надеваю, на какие-то торжества. А рядом... лужа. За окном хлестал ливень весь день, а эти туфли... Они же насквозь промокли!
Я взяла их в руки, и у меня глаза защипало от обиды. Так обидно стало, будто кусочек моей жизни, моих воспоминаний кто-то взял и испортил.
В этот момент вышла из ванной Наташа. В халате (опять моем!), с полотенцем на голове. Увидела меня, туфли и глаза отвела.
— Это что? — спросила я тихо.
— Да я... это... — она замялась, потом вздохнула. — Слушай, прости. Мне нужны были удобные туфли под костюм, у меня собеседование... Мои слишком вычурные для офиса, а денег на новые повседневные пока нет.
— Какое собеседование?! — не выдержала я. — Ты их угробила!
— Подумаешь, туфли... — она поджала губы. — Ой, да успокойся ты. Новые купишь.
И тут я сорвалась. По-настоящему. Швырнула туфли на пол и заорала:
— Вон из моего дома! Немедленно собирай вещи и выметайся!
— Чего? — она даже опешила.
— Ты слышала! — я уже тряслась вся. — Чемодан бери и проваливай!
— Ой, слушай… — начала Наташа.
Но тут в коридор вышел Гена.
— Что случилось? — он переводил взгляд с меня на сестру.
— Что случилось?! — взвилась я. — Твоя сестрица мои туфли сперла и угробила! Мои пражские туфли, Гена! Ты понимаешь?!
Он посмотрел на раскисшие туфли, потом на Наташу. Та отвела глаза, громко фыркнула.
— Наташ, это правда? — спросил он тихо.
— Да господи, что за трагедия! — она всплеснула руками. — Ну взяла я ее туфли! Что такого-то? Мы же семья вроде как, нет?
— Семья — это когда уважают друг друга, — сказал Гена. — А ты даже не спросила.
— Вот еще! — Наташа закатила глаза. — Буду я спрашивать... К тому же куда я теперь денусь? Я же тут прописана.
Я уставилась на нее. Потом на Гену. Он отвел глаза.
— Что? — только и смогла выдавить я.
— Гена меня прописал, — ухмыльнулась Наташа. — Официально. Мне же на работу устраиваться надо, а с пропиской проще. Так ведь, братец?
Гена молчал. Избегал моего взгляда.
— Ты... прописал ее? — я не верила своим ушам. — В нашей квартире? Без моего ведома?
— Оля, я хотел тебе сказать...
— Когда?! — заорала я. — Когда ты собирался мне сказать? После того как она приведет сюда своего хахаля? Или после того, как нас с тобой выселит?!
— Ой, да не нервничай ты так, — Наташа прошла мимо, задев меня локтем. — Это ж временно. Как только я на работу устроюсь, съеду... Хотя...
Она повернулась ко мне, лицо злое.
— Может, и не съеду. Мне тут нравится.
Я почувствовала, как что-то внутри переломилось. Эта ненормальная прописалась в моей квартире, и Гена ей помог.
— Так, — сказала я, собрав все силы, чтобы не закричать. — Гена, нам нужно поговорить. Сейчас же.
— Ой-ой-ой, — издевательски протянула Наташа, — тебе кранты, братец.
Гена наконец посмотрел на сестру — остро так, зло.
— Наташ, замолчи, — сказал он негромко.
Она осеклась, а мы с Геной пошли на кухню.
Я старалась держать себя в руках. Села перед ним, выпрямила спину.
— Значит так, — сказала я тихо. — Либо ты выписываешь ее из нашей квартиры и выставляешь за дверь, либо я подаю на развод.
Он вздрогнул.
— Оля...
— Не перебивай. Я не шучу, Геннадий. Тридцать пять лет мы прожили. Тридцать пять! И ты ни разу, ты слышишь, ни разу не предавал меня. До сегодняшнего дня.
— Я не предавал... — начал он.
— А как это называется? — я наклонилась ближе. — Ты за моей спиной прописал постороннего человека в нашу квартиру! Ты понимаешь, что ты сделал? Да она ждет, пока нас не станет.
— Да ты что такое говоришь... — он побледнел.
— То! — я хлопнула ладонью по столу. — Мы не молодеем, Гена, и твоя сестрица это прекрасно знает! Ты вообще подумал, почему она к нам приехала? Почему не к подругам каким-нибудь? Не к другим родственникам?
Он молчал. А я вдруг осознала, что он просто не подумал. Гена никогда не думает наперед, плывет по течению, избегает конфликтов.
— Выбирай, — я встала. — Или я, или она. Если выбираешь ее, утром я иду подавать на развод. Если меня, сейчас же идешь к ней и говоришь, чтобы собирала вещи. И завтра же начинаешь процесс выписки.
— Оля, ну погоди... — он поднялся, попытался взять меня за руку. — Давай как-нибудь... по-другому...
— Как? — я посмотрела ему прямо в глаза. — Предлагаешь втроем жить? Она же не уедет, Гена, пока мы ее не выгоним.
Он отвел глаза. И тут я поняла, что моих угроз и ультиматумов мало. Гене нужен какой-то последний толчок.
— Знаешь, — сказала я тихо, — я всегда думала, что мы с тобой друг за друга. Что ты меня защищаешь, как муж жену. А ты меня предал, отдал на растерзание твоей сестрице.
— Ты права, — сказал он. — Я... пойду поговорю с ней.
И вышел из кухни. А я осталась сидеть, вцепившись руками в столешницу.
Через пару минут из комнаты Наташи донеслись голоса, сначала спокойные, потом громче, громче... И вот уже она орет:
— Я к тебе со всей душой, а ты меня выставляешь?!
Дверь хлопнула. Гена вернулся на кухню, бледный, но решительный.
— Она отказывается, — сказал он тихо. — Говорит, что имеет право тут жить. Что она прописана.
— И что ты будешь делать? — я смотрела прямо на него.
— Пойду завтра к юристу, — ответил он. — Узнаю, как выписать принудительно. Она... Она не должна быть тут. Ты права.
Я встала и обняла мужа.
— Вот теперь я вижу своего защитника, — сказала я искренне.
***
Наталья съехала только через три месяца. Сначала был суд, потом апелляция, она упиралась до последнего. Геннадий стоял на своем, даже адвоката хорошего нашел через коллег. И ведь выиграли дело! Наташу выписали официально, она съехала к двоюродной тетке в область.
Я справилась. Отстояла свой дом, свою жизнь. Вот только иногда ловлю себя на мысли, а нужен ли мне этот Гена? Нужен ли мне муж, который за тридцать пять лет так и не научился ставить меня на первое место?
Не знаю. Поживем — увидим. (Все события вымышленные)