Её имя знают немногие, но её строки режут на века. Вера Инбер — поэтесса Серебряного века, пережившая 872 дня блокады. Её стихи 1941–44 гг. — не «фронтовая лирика», а дневник женщины, которая хоронила друзей, варила столярный клей и писала стихи в промёрзшей квартире. Когда карандаш примерзал к пальцам, а смерть стала обыденностью, она создала шедевры, где любовь и ужас сплетены в одно. Блокада стёрла память — но не чувства: Забыла все: глаза, походку, голос,
Улыбку перед сном;
Но все еще полна любовью, точно колос
Зерном.
Но все еще клонюсь. Идущий мимо,
Пройди, уйди, не возвращайся вновь:
Еще сильна во мне, еще неодолима
Любовь. Стихотворение-тайна: Возле полустанка
Травы шелестят.
Гусеницы танка
Мертвые лежат.
Черную машину
Лютого врага
Насмерть сокрушила
Русская рука.
Смелостью и сметкой
Кто тебя сберег,
Энская высотка,
Малый бугорок?
Пламенной любовью
Родину любя,
Кто своею кровью
Защитил тебя?
О тебе лишь сводка
Скажет между строк,
Энская высотка.
Малый бугорок.
Чуть заме
Кто такая Вера Инбер? Поэтесса, которая превратила боль Ленинграда в алмазные строки.
Её имя знают немногие, но её строки режут на века. Вера Инбер — поэтесса Серебряного века, пережившая 872 дня блокады. Её стихи 1941–44 гг. — не «фронтовая лирика», а дневник женщины, которая хоронила друзей, варила столярный клей и писала стихи в промёрзшей квартире. Когда карандаш примерзал к пальцам, а смерть стала обыденностью, она создала шедевры, где любовь и ужас сплетены в одно.
1. «Забыла все...» (1942) — амнезия как спасение.
Блокада стёрла память — но не чувства:
Забыла все: глаза, походку, голос,
Улыбку перед сном;
Но все еще полна любовью, точно колос
Зерном.
Но все еще клонюсь. Идущий мимо,
Пройди, уйди, не возвращайся вновь:
Еще сильна во мне, еще неодолима
Любовь.
2. «Энская высотка» (1942) — любовь как точка опоры.
Стихотворение-тайна:
Возле полустанка
Травы шелестят.
Гусеницы танка
Мертвые лежат.
Черную машину
Лютого врага
Насмерть сокрушила
Русская рука.
Смелостью и сметкой
Кто тебя сберег,
Энская высотка,
Малый бугорок?
Пламенной любовью
Родину любя,
Кто своею кровью
Защитил тебя?
О тебе лишь сводка
Скажет между строк,
Энская высотка.
Малый бугорок.
Чуть заметный холмик...
Но зато весной
О тебе напомнит
Аромат лесной.
О тебе кузнечик
Меж высоких трав
Простучит далече,
Точно телеграф.
Девушка-красотка
О тебе споет,
Энская высотка,
Малый эпизод.
Песнями, цветами
Век отчизна-мать
Все не перестанет
Сына поминать.
4. «Надо мной любовь нависла тучей...» (1941) — предчувствие катастрофы.
Июнь 1941-го: ещё нет блокады, но тревога витает:
Надо мной любовь нависла тучей,
Помрачила дни,
Нежностью своей меня не мучай,
Лаской не томи.
Уходи, пускай слеза мешает
Поглядеть вослед.
Уходи, пускай душа не знает,
Был ты или нет.
Расставаясь, поцелую, плача,
Ясные глаза.
Пыль столбом завьется, не иначе
Как гроза.
Грянет гром. Зашепчет, как живая,
В поле рожь.
Где слеза, где капля дождевая -
Не поймешь.
Через час на вёдро золотое
Выглянет сосед
И затопчет грубою стопою
Милый след.
Контекст: что стояло за строками.
- Смерть племянницы: 5-летняя Женя умерла у неё на руках от дистрофии.
- Операции при свечах: Муж оперировал раненых в их квартире. Она ассистировала, стирая бинты.
- «Ленинградский дневник»: Книга, где она описала, как ела дуранду (жмых) и хоронила соседей. За это получила Сталинскую премию — и ненависть коллег («спекуляция на страданиях»).
📜 Актуальность: почему её стоит читать сегодня.
- Анти-инстаграм: её стихи — прививка от гламурного восприятия войны («красивые» георгиевские ленточки vs. «чёрный кисель» блокадного хлеба).
- Женский взгляд на ад: пока мужчины воевали, она показала бытовой ужас: вши, трупы на санках, блокадные свадьбы («Невеста в валенках, жених без ноги»).
- Спасение через детали: как в «Энской высотке» — луч света в окне любимого важнее бомбёжек.