– Оплати ипотеку моего брата, они тебе всё вернут.
– Простите… что?
– Ну ты ж теперь наш. А у нас, знаешь, как заведено — один за всех, все за одного!
Она сказала это с такой лёгкой улыбкой, будто речь шла о нарисованных деньгах из «Монополии».
***
Ленку я любил. По-настоящему. Нет, не с первого взгляда — с разговора на той вечеринке у общих знакомых, где все носились, как оголтелые, я присел с ней за кухонным столом — и всё. Её голос засел во мне, как чай на губах — терпкий, немного горчит, но… Притягивает.
Мы съехались быстро. Потом свадьба. С её роднёй я общался мало. Вернее, старался общаться мало. Её мать — Марина Григорьевна — смотрела на меня, будто я случайно съел её последнюю конфету. Не злилась — презирала. Не понятно за что?
Хотя, если быть честным — понятно. Она сразу меня “просканировала”, как терминал на кассе — и не увидела ни скидки, ни бонусной карты. Не её формат. У неё — другой калибр мужчин: шумные, бравые, со словечками вроде: «Я сказал! Значит, так будет!»
Брат Лены, Антон… Бог в помощь всем, кто таких в жизни встречал. Сильный, шумный, живущий одним днём. Вечно с широкой улыбкой и глубокой дырой в бюджете. Лена всё «Он просто запутался», «Антошка в душЕ хороший»… И я верил. Или делал вид, что верю.
А потом не стало моего отца. За две недели до он сказал: «Всё оформлено на тебя, сын. Дом, машина, дача. Но береги имущество, мой тебе наказ.» Я тогда не понял, что он говорил не о жизни — о будущем.
***
Слово за слово — и вот мы сидим в их гостиной. Марина Григорьевна подаёт чай, в лице столько достоинства, будто я – её новый водитель, а не зять.
– Антону нужна помощь.
– Я знаю. Но он взрослый.
– Вот именно! – разволновалась она. – А у тебя своя квартира, дом в Подмосковье и две машины. Стыдно не помочь семье жены!
– Это частично имущество моего отца.
– Ну так его уже нет! Что он, с собой это забрал?
Лена молчала, даже не смотрела на меня.
– Лена, ты что думаешь?
Она встала, подошла к окну.
– Я думаю… ты мог бы. Это не навсегда. Они ведь всё вернут…
– Они? Кто они? Твой брат, который не возвращает даже посуду соседям, которые по доброте душевной угостили его пирогом?
– Зачем ты так? – села, сжала руки. – Ты ведь понимаешь, он сейчас… ну, столкнулся с финансовыми трудностями. А ты – нет. Это не помощь – это шанс доказать, что ты хороший человек.
– Ипотека на девять миллионов – это шанс?
– У него дети.
– У него алименты! И их он не платит! Ты сама это говорила два месяца назад!
Марина Григорьевна поставила чашку.
– Хочешь сказать, тебе не важнее семья, в которой ты сейчас живёшь?
Она умела всё перевернуть.
– Моя семья — ты, Лена. Но если ты считаешь, что «быть мужем» — это оплачивать чужие кредиты, а не строить жизнь, то я что-то пропустил.
Лена вскочила. Губы дрожали, голос сорвался:
– Да! Ты многое пропустил. Ты всегда думаешь, что прав. Что правильный. Что честность – важнее любви. А я устала быть между тобой и своей семьёй.
– Потому что ты никогда не выбираешь. Ты всегда — между.
***
Мы молчали в машине. Я вёл. Она смотрела в окно.
– У тебя есть мама. Ты же ей не покупаешь дом?
– Мама не просит.
– А если бы попросила?
– Попросила бы – поговорили бы.
Я ничего не ответил.
Через неделю я собрался. Сел за стол и набрал Антона.
– Слушай, я поговорить хочу.
– Давай, что там?
– Твоя ипотека. Сколько осталось?
– Девять с половиной. Ну там ещё проценты.
– Если я покрою половину — ты потянешь остальное?
– Чего?.. Эээ… ну… Слушай, ты красава, честно! Не ожидал. Ща скажу Лене!
– Стой. Это не ради тебя, это ради неё. И это в последний раз.
– Конечно, конечно! Я тебе вообще потом всё верну, честно. Мы продадим со Светкой квартиру, съедем в область… всё решим.
Светка была его новой любовью. Не такой корыстной как его бывшая жена Марина, которая только и требовала от него алименты, не могла войти в положение.
– Надеюсь.
Я положил трубку. Руки тряслись от злости на себя.
***
Через месяц у Антона был новый телефон. Новые чехлы на сиденья в машине.
– Что с ипотекой?
– Да я там всё переоформил. Короче, легче стало. Спасибо тебе, брат!
– А вернуть?
– А, ну, ща не выйдет. У Светки декрет замаячил на горизонте. Но я как только — так сразу. Мы ведь свои, да?
Я вышел от него и долго сидел в машине. Лоб уткнулся в руль, как будто в нём можно было найти хоть каплю смысла. Или оправдания.
"Мы ведь свои, да?" — звучало, как пощёчина. Я стал "своим" только когда заплатил. До этого был чужим. После этого — дойной коровой.
***
Дома Лена смотрела на меня через плечо — уже не как жена, а как человек, который ждёт оценки своей стратегии. Она понимала, что натворила дел...
– Ну, всё наладилось, да?
Я молчал.
– Ты злой?
– Нет.
– Обиделся?
– Уже нет.
– Значит, что?
– Устал.
– От чего?
– От собственной наивности.
Она замерла. Медленно опустилась на стул.
– Ты не понимаешь, как сложно всё…
– Я понимаю. Слишком хорошо. Твоя мама никогда не примет меня — потому что я ей не нравлюсь. Твой брат будет просить до конца жизни одолжить денег. А ты — всегда будешь «между». А я — всегда крайний.
– Но мы же все за одного…
– Мы? — я усмехнулся. — Где? В каком месте? И за кого?
Она смотрела, не мигая. Потом прошептала:
– Ты бросаешь меня?
– Нет. Я отпускаю. Разницу чувствуешь?
Я дал Лене неделю, чтобы она освободила мою квартиру. Она плакала, просила, давила на жалость, но я просто на пару дней перебрался жить к другу и игнорировал её звонки.
Марина Григорьевна как-то раз встретила меня у подъезда, она стояла в дверях, сложив руки.
– Уходишь от ответственности?
– Ухожу из вашей семьи.
– Трус ты.
– Может быть.
Я прошёл мимо неё, не дожидаясь продолжения. В спину летело её фирменное молчаливое презрение — в этот раз даже без слов.
***
Через полгода я встретил Светку. Ту самую, якобы в декрете. Она работала в аптеке у моего дома. Узнала с первого взгляда.
– А вы… вы же Артём?
– А вы – Светлана?
Она кивнула, чуть опустив глаза.
– Знаете, я ушла от Антона. Не вынесла. У него всё… по кругу.
– Знаю.
– Простите… за всё.
– Вы-то тут при чём?
Она улыбнулась и протянула свой номер телефона.
Я взял. Не потому что сразу что-то почувствовал — просто потому что в её глазах не было корысти.
Домой я вернулся один.
Я вытащил из ящика старую записную книжку. Отец вёл её почти до самого ухода. Там — цифры, даты, краткие пометки. На одной странице — жирный, подчеркнутый дважды почерк:
«Не давай в долг, если хочешь сохранить отношения».
Отец не ошибался.
Он знал цену не деньгам — людям. Особенно тем, кто легко просит и не помнит, когда брал.
Прошло больше года.
Светка — теперь не просто Светка. Теперь она моя жена. Она даже не спрашивает, сколько у меня на карте, мы просто живём вместе.
Удивительно, как много можно построить на честности и доверии.
Однажды мы шли с ней вечером вдоль набережной. Солнце садилось, ветер колыхал волосы.
Она остановилась, повернулась ко мне и спросила:
– А если бы всё тогда было по-другому… ты бы заплатил ту ипотеку?
Я рассмеялся.
– Нет. Теперь бы не заплатил. Даже если б меня на колени поставили. Потому что настоящая любовь — не требует доказательств нулями на счету.
– Вот и хорошо, – сказала она.
Она у меня замечательная!