Сегодня поговорим об одной оде, которая, на мой взгляд, является одной из самых замечательных у Горация. Эта ода представляет собой попытку Горация написать дифирамб, который в отличие от спокойных гимнов Аполлону не носит на себе печати социального одобрения. Для оды использован чрезвычайно возвышенный и торжественный размер — алкеева строфа.
Ода переполнена различными смыслами и особенностями — как стилистическими, так и смысловыми. В этой заметке хотел бы предложить свой — весьма и весьма несовершенный — перевод.
Поверь, потомок, Либера видел я,
На дальних кряжах, заговорам его
Учились нимфы, козлоногих
Толпы сатиров ему внимали.
Евой! От страха сердце еще дрожит...
Но, полнясь Вакха, радостью грудь бурлит,
Евой! О Либер, — сжалься! Сжалься! —
Страх наводящий тяжелым тирсом.
Я прославляю верных тебе феад,
Вина потоки, реки молочные
И вязкий мед с дерев текущий —
Все воспевать мне дозволил Либер:
Супруга к вящей славе созвездием,
Взойдя на небо, станет средь вышних звезд,
И пусть в руины обратится
Некогда царский дворец Пенфея,
И с ним погибнет страшной погибелью
Ликург-гонитель, — варварские моря
Тебе подвластны, — змеи в узел
Для бистонид без вреда сберутся.
Когда грозили царству Юпитера
Гигантов толпы, львом обратившись, ты
Звериной пастью и когтями
Рета-титана низверг с Олимпа.
Хотя известно, в играх ты лучше всех,
Хорош и в плясках, но не причастен битв,
Средь многих войн и мира прежним
Ты пребываешь, не изменяясь.
Увидел Цербер злато твоих рогов,
И, став безвредным, мягко вильнул хвостом,
Ласкаясь, лег у ног и пастью
Тронул идущему дальше стопы.
Скажем о главном. Этот дифирамб создает характерно античный образ Диониса, не искаженный современной культурой. Дионис — не просто бог радости и пьянства, это пугающий бог, который одним своим появлением наводит ужас на поэта, заставляя сердце трепетать. За ним неизменно следует его свита — нимфы и сатиры, которых он и учит стихам-заклинаниям (carmina) в самом начале оды.
Как мы многократно стремились показать, Горациевская поэзия — в этом он наследует грекам — является поэзией контрастов, и это произведение не является исключением. Образ Либера, с одной стороны, представляется дружелюбным человеку — по пришествии бога, начинают течь молочные реки, из деревьев сочится вязкий мед, вино бьет ключом из земли — это благодать и радость, источаемые богом. С другой стороны, этот же бог поражает самыми страшными казнями тех, кто противится ему — Пенфея и Ликурга. Первый лишается как царства, так и собственного достоинства, второй гибнет еще более чудовищной смертью. Несмотря на это, бог милостив к своим последователями — феадам и бистонидам, — он делает гадюк безвредными, что позволяет вакханкам использовать их в качестве украшений для волос. При этом Гораций не перестает демонстрировать читателю неизмеримое могущество Диониса — ему по силам управлять стремительными реками и морями.
Либер, превращаясь в могучего льва, повергает взбирающихся на Олимп титанов, а именно Рета, но в то же время держится в стороне и от войн, и от мира, оставаясь нейтральным. Яркие картины, целью которых является наведение на читателя чувства ужаса, сменяются живописными образами, смягчающими лики безжалостного бога, готового на все ради того, чтобы добиться признания.
Однако, что бы Либер ни делал, ему сопутствует божественная благодать, которая и самого Цербера — пугающего стража преисподней — способна сделать совершенно безвредным. Те же благодать или радость наступают у Горация и с приходом других божеств. Например, Цербера обезвреживает не только Дионис, но и божественная лира Орфея, когда тот отправляется за Эвредикой. В сущности, когда начинает действовать благодать Диониса, все становится на свои места, ведь он — освободитель (Λυαῖος), бог свободных. Освобождает он в первую очередь от груза истории и культурных напластований, которые сковывают первозданное уже в самых древних людях.
Илья Фирциков (и.ф.)