Меня зовут Оля. Мне четырнадцать. Я третья из пятерых, и вечно теряюсь между тарелками, криками, задачами по математике и детскими носками, которые никто не может найти. Мы живём в девятиэтажке возле конечной остановки — за домом овраг, в овраге стройка, а дальше — пустырь. Это мой маршрут в школу и обратно.
Я не красивая. Не из тех, кого выбирают первыми. У меня есть блокнот — толстый, в чёрной обложке, с наклейкой, которую я переклеиваю каждый раз, когда она начинает отклеиваться. В нём — не стихи, не рассказы. Просто мысли. Много мыслей. Про то, как девочка из параллели всегда поправляет челку, когда врёт. Или как тишина в классе звенит, когда учитель задаёт вопрос, и никто не хочет отвечать.
Я хочу быть журналистом. Не телеведущей, не звездой. Просто писать. Видеть, слышать, фиксировать. Как будто я антенна — ловлю сигналы и складываю их в слова.
В тот день была репетиция школьного концерта. Мы стояли в актовом зале, кто в чём — кто-то в пайетках, кто-то в новых худи. А я — в блузке от сестры. Белая, со стоячим воротничком, но на груди пятно. От чернил. Стирали-сушили, выводили. Осталась расплывчатая тень, как воспоминание. Я надеялась, никто не заметит.
Заметили.
Когда кто-то случайно (или нет) пролил на меня вишнёвый сок, я даже не сразу поняла. Тёплое пятно на груди, кто-то хихикает — «теперь не пятно, теперь клякса». Я не плакала. Просто пошла в туалет. Заперлась в кабинке. Села. Держала куртку на коленях, смотрела в пол.
Я просидела там, наверное, минут сорок. Никто не искал. Никому не было дела.
А вечером... я рылась в ящике, где раньше лежали всякие старые кассеты, зарядки, какие-то открытки. Нашла диктофон. Маленький, серебристый, с царапинами. Он был папин. Он умер, когда мне было семь. Я почти не помню его — только голос. И вот — кнопка. Запись.
Я нажала.
«Если ты слушаешь это... значит, я тебя всё-таки научил искать».
Это он. Его голос. Я не выдержала. Села на пол. И, не думая, нажала другую кнопку — «запись».
И сказала: «Если бы ты был рядом...»
Говорила всё. Про концерт. Про пятно. Про кляксу. Про то, как я прячусь. Как будто он может это услышать. Как будто — правда слышит.
Потом... я достала тетрадь. И начала писать.
Я писала всю ночь. Не думала — писала. Сначала просто фразы, потом — абзацы. Заголовок пришёл сам собой: «Если бы ты был на моём месте». Это не было письмо отцу. Это был монолог от... пятна.
Я — это пятно. Стираемое, маскируемое, неуместное. И я рассказывала, как легко мир делает из живого — кляксу. Только потому, что ты не как все. Не модная. Не уверенная. Не их. Я не знала, получится ли. Но знала: это — моё. Настоящее. Без лака и фильтров.
Когда я закончила, руки дрожали. Бумага была тёплой, почти живой. Я хотела, чтобы кто-то прочитал. Хоть кто-то.
Утром я распечатала текст в кабинете информатики, пока другие смотрели мемы. Сложила листы аккуратно. Вдох-выдох. Пошла к кабинету школьной газеты.
Перед самой дверью — голос. Смех. Девчонки из параллели хихикали над какой-то запиской. Кто-то вслух зачитывал строчку, и другая фыркала: «Боже, как пафосно». Мне вдруг показалось — это могли быть мои слова. Моё эссе. Моё дыхание.
Сердце — бах-бах-бах.
И тут — кто-то вылетает из кабинета. Старшеклассник. Толчок плечом. Я — на полу, листы в руке. Он даже не извинился. Просто швырнул фразу через плечо: «Смотри под ноги, поэтесса».
Я не помню, как встала. Только то, как быстро прятала листы между страниц своих тетрадей. Как будто прятала себя.
Развернулась. Ушла. Всё. Не могу. Стыдно. Глупо. Глупо, что поверила.
На уроке русского я пыталась сосредоточиться. На доске были причастия, в голове — ничего. Учитель сказал: «Сдаём тетради на проверку». Я машинально собрала свои, закрыла их и отдала.
И только дома, вечером, я вспомнила. Мой текст. Он всё ещё там. Между страниц. Между мной и остальными.
На следующий день ничего не произошло. И ещё один день — тоже. Я уже почти забыла. Или хотела забыть. Просто жила — по инерции. Читала параграфы, решала задачи, записывала расписание на обрывке тетрадного листа.
А потом учитель русского зашёл в класс как-то по-другому. Сел. Достал стопку тетрадей. И пока мы переписывали тему, его взгляд задержался на мне чуть дольше обычного.
Мне стало не по себе.
После урока он подошёл. Хотел что-то сказать — но передумал. Только кивнул. А вечером началось.
Звонок от классной: «Оля, поздравляем тебя — ты прошла отбор на всероссийский конкурс школьных эссе. Очень сильный текст. Прочитали — до мурашек. Гордимся тобой».
Я зависла.
Какой конкурс? Какой текст?
И только потом, по кусочкам, я поняла: он нашёл. Мой рассказ. Между страницами тетради. Прочитал. И... отправил. От моего имени.
Я сначала разозлилась. Меня охватил панический страх — будто меня раздели и поставили в центр зала. Но потом — пришло другое чувство. Словно кто-то вынул из меня голос и дал ему микрофон.
Он поверил в меня. Без лишних слов. Без похлопываний по плечу. Просто — дал моим словам дорогу. Туда, куда я бы не осмелилась их пустить.
Прошло больше трех месяцев, нас собрали на новогодний концерт. В зале был шум, жара и духота, как всегда во время подобных мероприятий — кто-то что-то ронял, кто-то пихался локтями, дети в ушах и париках бегали мимо, пахло лаком и чем-то сладким, то ли конфетами, то ли пудрой. Я сидела в стороне, ближе к выходу, на третьем ряду, сжав колени — просто чтобы не дрожали.
Концерт шёл, один номер за другим. Танцы, песни, стихи, мальчик в костюме дерева, который всё время поправлял ветку. Я не слушала. Просто дышала.
А потом, после финального номера, на сцену вышла завуч. Не с привычной стопкой бумажек, а с одним конвертом. Жёлтым. И микрофоном. В зале стало тише.
— Ребята, у нас есть важная новость. Только что пришли итоги всероссийского конкурса школьных эссе. Это был отбор на внутреннюю программу МГУ. Победитель получает право поступить без ЕГЭ, по собеседованию. И победила — ученица нашей школы. Ольга Комарова, 8 «Б».
Как будто что-то хлопнуло. Резко, внутри. В ушах — гул. Рядом кто-то резко повернулся, девочка впереди выронила телефон. Все уставились. Не на сцену. На меня.
Я не могла встать. Просто не могла. Ноги будто ватные, дыхание странное. Только сидела. И — странно — впервые не стеснялась. Как будто небо немного приоткрылось.
Завуч подошла. Уже без микрофона. В лицо не смотрела, но аккуратно положила грамоту на колени.
— У тебя публикация в журнале и приглашение в МГУ, — тихо сказала. — Это большое дело. Ты сделала всё сама.
И я кивнула. Не ей. Себе. Просто — кивнула.
Коридор как коридор — серый, с облупленной плиткой и раздутыми батареями, вечно пахнет варёной капустой. Я просто шла, не глядя по сторонам. В руке — диплом. Пальцы вспотели, как будто держу не бумагу, а кусок угля.
И тут — девочка из нашего класса. Та, что когда-то сказала про кляксу.
— Ты… это… — она дёрнулась, поправила волосы, выдохнула. — Круто получилось. Правда.
И исчезла, будто её и не было. Даже не успела посмотреть, как я реагирую.
За ней — кто-то из параллели. Молча. Просто кивнул. Без наигранности. Просто… по-настоящему.
Я вышла на улицу. Воздух был колючий, как всегда в декабре, но мне было всё равно.
Я не чувствовала холода.
Я вообще не чувствовала страха.
Просто знала — я больше не в тени.
Пусть не все поняли. Пусть не все приняли. Но я теперь точно знала:
можно не быть «как все».
Чтобы быть — собой.