Загадка портрета, который заставляет плакать спустя 250 лет
В Третьяковской галерее есть один портрет, перед которым посетители останавливаются как вкопанные, и многие не могут сдержать слёз. Александра Струйская кисти Федора Рокотова. Женщина, которая угасла больше двух веков назад, до сих пор сводит с ума своими глазами. Поэт Заболоцкий писал о них:
"Её глаза как два тумана, полуулыбка, полуплач".
Но мало кто знает, что за этими строками скрывается настоящая драма запретной любви. Сорокалетний мастер и двадцатилетняя красавица. Художник и муза. Дружба, предательство, страсть и портрет, который стал памятником одной из самых трогательных историй русского XVIII века.
Правда, закончилась она совсем не так, как в романтических романах. Потому что жизнь, как известно, куда суровее любых выдумок.
Крепостной гений, который покорил две столицы
Федор Рокотов родился в середине 1730-х в подмосковном имении Воронцово. Крепостной. Сын дворового человека князя Репнина. Таких судеб миллионы, но эта оказалась особенной.
К тридцати годам безвестный крепостной стал звездой Петербурга. Как такое возможно? А очень просто: талант пробивает себе дорогу, как вода сквозь камень. Медленно, но неумолимо.
Сначала его заметил граф Шувалов, известный покровитель искусств. Потом он попал в Академию художеств. В 1765 году Рокотов уже "академик". Он пишет саму императрицу Екатерину, великих князей, министров. Все хотят портрет кисти этого мастера.
А секрет был в особой манере письма — "сфумато", как называли её знатоки. Дымка, полутень, мягкое свечение. Лица на его портретах словно проступали из волшебного тумана. Не просто похожесть, а душа человека, переданная кистью.
— Рокотов умеет заглянуть в самую глубину сердца, — говорили современники. — Он пишет не лицо, а характер.
Вот только сам художник оставался загадкой. Холостяк. Одинокий. Жил искусством и только им. До встречи с ней.
Семнадцатилетняя Сапфира в доме поэта-графомана
Николай Струйский. Богач. Чудак. "Великий стихоплет", как иронично величали его современники. Еще бы, он писал вирши без остановки, издавал роскошные книги в собственной типографии, боготворил собственный талант.
Типография в его рузаевском имении считалась лучшей в России. Даже сама императрица хвасталась ею перед иностранными гостями. Качество печати, красота шрифтов, переплёты с золотой вязью — всё на европейском уровне. За это Струйский даже получил от Екатерины бриллиантовый перстень.
Правда, стихи его были... как бы помягче выразиться? Современники называли Николая Еремеевича "маниакальным стихотворцем" и "сумбурным поэтом". Даже Державин написал на него ироничную эпитафию. Но сам Струйский считал себя гением.
А в семнадцать лет в его дом пришла Александра Озерова. Дочь небогатого пензенского помещика, без особого приданого, но с такой красотой, что дух захватывало. Струйский тут же окрестил её Сапфирой и принялся сочинять в её честь оды:
"Достойна ты себя, Сапфира!.. и небес. Почтить твои красы, как смертный, я немею, Теряюсь я в тебе... тобой я пламенею."
Юная жена быстро поняла, что муж боготворит её как поэтический образ, но живую женщину часто не замечает. Что ж, такова участь муз, они умеют вдохновлять, а не быть счастливыми.
Опасные сеансы: когда искусство становится признанием
1772 год. Струйский решает увековечить семейное счастье и заказывает портреты — свой и жены. Художника выбирает без колебаний. Им должен стать Федор Рокотов. Старый приятель. Талантливый мастер.
Началась работа. И сразу стало ясно, что-то идёт не так.
Рокотов сам выбирал наряды для Александры Петровны. Серебристо-серое атласное платье, которое она прежде почти не носила. Прозрачный жёлтый шарф — цвет, который она терпеть не могла. Сам припудривал ей волосы перед каждым сеансом, оставляя нетронутым один тёмный локон на груди.
— О чём хотите, о том и думайте, — сказал он на первом сеансе. — Но если попрошу: глядите на меня и послушайтесь. Хорошо?
— А что же я глазами по сторонам шнырять буду? — ответила она со смущённой улыбкой. — Лучше всё время на вас смотреть буду. Можно?
— Глядите, — разрешил он, и в голосе прозвучало что-то новое.
Часами смотрели они друг на друга. Он — изучая каждую черточку лица, каждый изгиб губ. Она — теряясь в его внимательном взгляде.
— Какие у вас глаза, — тихо говорил Рокотов, водя кистью. — Чёрные, но не как агат, не как бархат. Как туманы. Как ночные озёра под лёгкой дымкой. И не разгадать, что там скрывается: смех или слёзы, правда или обман...
Александра Петровна краснела, сердце билось так, что, казалось, художник непременно услышит. А он продолжал:
— В ваших глазах — вечное ожидание. Ожидание первого шага от судьбы. Только сами вы этого шага никогда не сделаете. В том ваша сила. И ваша слабость.
Хорошо, что муж вскоре стал присутствовать на сеансах. Иначе неизвестно, до чего бы они договорились.
Художественный вымысел или реальность?
Дальше начинается самое интересное. По одной версии, именно тогда случилась та история, которая вошла в легенды. Струйский будто бы проиграл жену в карты молодому гусару.
Звучит невероятно? А между тем, в XVIII-XIX веках такое случалось. Князь Александр Голицын действительно проиграл графу Льву Разумовскому свою красавицу-жену Марию (история эта правда случилась намного позже наших событий). Карточный долг считался "долгом чести" — отказаться было невозможно. Дворянин мог не иметь денег на еду, но на карты находил всегда.
Так что история вполне правдоподобна. Струйский — азартный, вспыльчивый. Легко мог втянуться в крупную игру и поставить на кон всё, что у него есть. Включая жену.
— Ставим по-крупному! — предложил будто бы молодой сосед-гусар.
— Что ж, — согласился Струйский, уже потерявший всё остальное. — А не поставить ли мне жену?
Проиграл. И Александра Петровна ушла с победителем.
Правда, через несколько часов вернулась. Почему? Тут версии расходятся. Может, гусар оказался порядочным человеком. А может, сама не выдержала, все-таки не дворовая девка, чтобы переходить из рук в руки.
Рокотов, узнав о случившемся, чуть не собрал "дворовое воинство с ружьями и вилами" для спасения возлюбленной. Но не успел, она вернулась сама.
А вскоре художник уехал в Петербург. И больше никогда не видел Струйскую.
Потомки: от портрета до поэзии
Дальнейшая судьба Александры Петровны была типичной для своего времени и одновременно трагичной. Она родила мужу восемнадцать детей. Восемнадцать! Выжили восемь: три дочери и пять сыновей.
После смерти Струйского в 1796 году вдова превратилась в суровую помещицу. Железной рукой правила имением, не давала спуску крепостным. Прожила ещё сорок три года до 1840-го.
Но семейные страсти на этом не закончились. Любимый сын Александры Петровны, Леонтий, влюбился в крепостную красавицу Аграфену Федорову. Мать не возражала и даже собиралась дать девушке вольную. Но не успела.
Аграфену полюбил ещё один мужчина, крепостной кузнец. Ревность, драка, убийство. Леонтий погиб, так и не женившись на любимой.
А у Аграфены от этой трагической любви остался сын Александр. Александра Петровна, несмотря на горе, не оставила мальчика. Дала образование, отправила в Москву учиться.
Он стал поэтом. Александр Полежаев — имя, которое знает каждый любитель русской поэзии. Внук Струйской унаследовал её красоту и семейную трагичность. Его поэма "Сашка" так возмутила Николая I, что поэта отдали в солдаты. Умер в тридцать три года от чахотки и последствий наказания розгами.
Странная судьба. Словно проклятие лежало на этом роде — любить без взаимности, страдать от собственных страстей.
Бессмертие в стихах: как портрет обрёл вторую жизнь
Портрет пережил всех. И художника, и модель, и её потомков. В 1903 году последняя наследница продала его в Императорский исторический музей. Оттуда он попал в Третьяковскую галерею.
А в 1953 году случилось чудо. Поэт Николай Заболоцкий стоял перед портретом и вдруг написал стихи, которые стали бессмертными:
"Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Её глаза — как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Её глаза — как два обмана,
Покрытых мглою неудач."
Заболоцкий носил репродукцию этого портрета с собой годами. Даже в ссылку брал. Говорил, что эти глаза помогают ему не сойти с ума.
А портрет продолжает жить. Продолжает смотреть на посетителей теми самыми глазами — "туманами", в которых навсегда застыла тайна запретной любви XVIII века.
Что дороже — искусство или счастье?
История Рокотова и Струйской заставляет задуматься о вечных вопросах. Что важнее — долг или чувство? Дружба или любовь? Искусство или человеческое счастье?
Художник сделал выбор в пользу порядочности. Не разрушил чужую семью, не увёл жену друга. Уехал, страдал в одиночестве, но сохранил честь. Портрет остался как памятник не только красоте, но и благородству.
Александра Петровна выбрала долг. Осталась с мужем, родила ему детей, терпела его чудачества. Была несчастна? Возможно. Но выполнила то, что считала правильным.
А портрет... Портрет получился шедевром именно потому, что писался с болью. Рокотов вложил в него всю свою нерастраченную любовь. Поэтому глаза Струйской до сих пор говорят с нами.
Как думаете — правильно ли поступили герои этой истории? Стоило ли художнику бороться за свою любовь или он сделал единственно возможный выбор?