— Ты женщина и должна меня обслуживать! — прорычал Вячеслав, сплевывая слова, словно косточки от кислой вишни. — Раз бестолочь, и копейки в дом приносишь, так хоть юбкой своей отрабатывай! Не бог весть какая наука, чай, не ракету в космос запускать.
— Не выполняю? Да как ты смеешь? — в голосе Валентины зазвенела сталь.
— Мало стараешься, вот что! — проворчал муж, отводя глаза.
— И в чем же моя провинность, Слава? В чем ущемлен твой царственный аппетит? — ядовито прошипела Валентина. — Суп обжег, как лава, или заледенил до сосулек? Пересолила, как обиду, или дом блестит недостаточно, чтобы отражать твое величие? Или я, окаянная, не причесалась к твоему приходу?
— Да ладно тебе, не кипятись, — хмыкнул муж, в голосе сквозила насмешка. — Ужин-то состряпала, гнездышко прибрала… Уморилась, поди?
Во взгляде его плескалось откровенное презрение, словно она была существом низшего порядка.
— К твоему сведению, помимо "прямых обязанностей", я еще и работаю, — отрезала Валентина, стараясь сохранить хладнокровие. — И мой восьмичасовой день ничем не легче твоего.
— Пф-ф… "Работает" она… Да не смеши мои домашние тапки! — Вячеслав картинно закатил глаза. — Ты в своём офисе только и делаешь, что пыль с бумажек сдуваешь да с коллегами-кумушками языками чешешь, а в обеденный перерыв – галопом по кафешкам и бутикам.
— Моя должность, в отличие от твоей, — бремя ответственности, да и кошелек ощутимо тяжелее, — промурлыкал он, самодовольно растягивая губы в усмешке.
— Слава, неужели тебе так трудно оторваться от дивана и налить себе чаю? — в голосе Валентины сквозило ледяное недоумение.
— А зачем мне утруждаться, когда есть ты? — вздернул он бровь, словно демонстрируя верх снисходительности.
— Потому что я не прислуга, — отрезала Валентина, вкладывая в каждое слово осколки льда.
Слава поднялся с дивана, хищно подался вперед и навис над Валентиной, сокращая дистанцию до опасного минимума.
— Я не считаю тебя прислугой, — прошептал он, словно выплевывая слова, — ты хуже. Ты… пиявка. Присосалась к моему дому, глотаешь мой хлеб, и даже не краснеешь! Тебе платят гроши, а ты с презрением отворачиваешься от своих обязанностей. Лень, да? Лень даже руку протянуть и налить мужу чаю?
— Позволь уточнить, Слава, — отозвалась она, голос звенел тонким льдом, — правильно ли я понимаю, что "мои прямые обязанности" – это плясать под твою дудку по первому щелчку пальцев?
— Совершенно верно, — улыбнулся муж, и в этой улыбке, казалось, плясали тени лукавства.
— И ты считаешь, что это… нормально? – в голосе женщины сквозило неверие, граничащее с разочарованием.
— А что тут такого? Моя мать перед батей всю жизнь юлой крутилась. И не чета тебе, кабинетной кисейной барышне, вкалывала на асфальтобетонном, да еще и халтурила! Отцу стоило только бровью повести, как она уже летела исполнять. Все до последнего! Она даже его мысли на лету ловила!
Вячеслав бросил на жену взгляд, полный невысказанного укора.
— Почти сорок лет душа в душу… Ни единой ссоры, по крайней мере, на моей памяти. Неужели так трудно достичь этой гармонии?
— Нет, это несложно, — прозвучал после паузы голос Валентины, в котором сталь звенела едва уловимо. — Только позволь напомнить, мы живем не в тени Домостроя и не в лучах ушедшей советской эпохи. На дворе капитализм, и тень рабства развеяна ветром свободы. Если тебе нужна тень, готовая танцевать по первому знаку, если ты ищешь покорную тень, что станет прислуживать, — плати за представление. Условия ясны?
Вячеслав застыл, словно громом пораженный, уставившись на жену, но оцепенение быстро схлынуло.
— То есть, ты хочешь сказать, я должен тебе заплатить за чашку чая? — переспросил он, в голосе прозвучало недоверие.
— Ты сам превратил наши отношения в базарную сделку, — с ледяной усмешкой ответила Валентина. — Считаешь каждую копейку, высчитываешь, кто больше устает… Так что да, милый, плати. За все приходится платить.
Вячеслав ошарашенно посмотрел на жену, словно впервые видел ее. Потом махнул рукой, как от назойливой мухи.
— Да пропади ты пропадом! Право слово, проще самому все сделать!
С недовольным ворчанием он направился на кухню, и на этом странный эпизод был закрыт, будто и не бывало.
Вячеслава и Валентину свела сама судьба, услужливо подстроенная общими друзьями. Тихая гавань ее кроткой, располагающей красоты сразу приглянулась Вячеславу, и он, не теряя времени, осадил ее сердце настойчивыми знаками внимания. Валентина, обожженная горьким опытом прошлого брака, к новым отношениям подходила с опаской, словно к заминированному полю. И ухаживания Вячеслава принимала с настороженностью, сквозь призму сомнений.
Пятнадцать лет, пролегшие между ними, казались непреодолимой пропастью. Вячеслав, уверенный в себе руководитель, купающийся в лучах финансового благополучия, представлялся слишком завидной партией. И хор голосов – друзей, родственников – звучал в унисон: "Не упусти свой шанс! Такое счастье выпадает лишь однажды."
— При деньгах, серьезный, от пороков далек, — расхваливали родственники, словно на ярмарке коня продавали. — И что немаловажно, в браке не бывал, ни алиментов, ни сравнений с призраком прошлой жены! Да таких днем с огнем не сыщешь! Просто клад, а не жених! Чего тебе еще надобно, скажи на милость?
— В том-то и загвоздка, — вздыхала Валентина, — он – словно с картинки сошел, а я… я обычная, земная. С червоточинкой.
— Уж не жируешь ли ты, Валька? — ворчала мать, грозно сверкая глазами. — Он же тебя не на панель зовет, а под венец! Нет, ты точно умом тронулась! Да любая другая за такого бы уцепилась, как клещ, а ты нос воротишь…
Валентина, собравшись с духом, прямо заявила Вячеславу, что "статусной женушкой" ей вовек не бывать. Не ее это роль.
— Статусная мне без надобности, — усмехнулся он, в голосе сквозила усталость. — С этими… "мамзелями" хлебнул сполна. Хочу простую, настоящую жену, без выкрутасов.
— Хорошо, а какой ты видишь нашу совместную жизнь? — тихо спросила Валентина, вглядываясь в его глаза.
Вячеслав пожал плечами, в его жесте читалось нежелание углубляться в детали. — Да как у всех, наверное… Я не из тех, кто за облаками летает. Мне нужно немного: тепло и понимание. Как любому нормальному мужику.
После долгих колебаний Валентина ответила согласием на его предложение руки и сердца. Расставшись со своей уютной однокомнатной квартиркой, унаследованной от первого супруга, она сдала ее в аренду и переступила порог ипотечной двушки Вячеслава, словно перешагнула невидимую черту. Коммунальные платежи делили поровну, бремя продуктовых закупок в основном ложилось на плечи мужа. Все остальное, от скромных радостей до увеселительных мероприятий, оплачивал Вячеслав, хотя и Валентина старалась не оставаться в стороне, внося свою лепту в общую копилку.
Казалось, после трех месяцев брака их союз был овеян тихой гармонией. Но внезапно, словно в ясный день разразился гром, что-то сломалось в отлаженном механизме, и Вячеслава будто подменили.
Прежде муж ворчал, но изредка брал на себя труд помыть посуду, а в редкие выходные даже снисходил до вытирания пыли, выноса мусора и загрузки стиральной машины. Теперь же все переменилось, словно подул ледяной ветер перемен. Валентина и пикнуть не смела о какой-либо помощи.
Более того, Вячеслав, словно новоявленный султан, стал требовать, чтобы она поднималась вместе с ним ни свет ни заря, в шесть утра, и собственноручно готовила ему завтрак. В выходные он, развалившись в постели, повелительно требовал чай или кофе. А в будни, едва переступив порог, ожидал от жены безоговорочного повиновения и мгновенного исполнения любого каприза. Именно на этой почве, словно на зыбкой почве раздора, в их доме и проросли первые ростки обид и конфликтов.
— Я гну спину на работе, а ты, будь добра, гни ее дома, — цедил Вячеслав, стараясь не выплеснуть ярость на лицо возмущенной супруги. — Что не так, Валюша? Чего тебе еще надобно?
— Не так то, что ты возомнил себя царьком и требуешь от меня исполнения каждой твоей мимолетной блажи. Я тебе не прислуга, и делать этого не обязана! — в голосе Валентины звенела сталь.
— Обязана, еще как обязана, — усмехнулся муж, в его глазах плясали холодные огоньки. — Знаешь, почему?
— И почему же, о великий повелитель?
— Потому что твой вклад в нашу общую казну в пять раз меньше моего, вот почему! Так что сидела бы тихо и не вякала!
— То есть, получается, ты вкалываешь одну смену, а я, по-твоему, должна пахать в две? — спросила Валентина, и в ее взгляде мелькнула искра неприкрытой ненависти.
Вячеслав окинул ее тяжелым, оценивающим взглядом, словно прикидывал, насколько сильно готов ее сломить.
— У нас в стране, как тебе известно, равноправие, — произнес он с ледяным оттенком в голосе. — Если тебе претит перспектива трудиться в две смены, как ты изволила выразиться, попробуй-ка достичь моего уровня дохода. Тогда, быть может, я соизволю нанять прислугу, и ты будешь избавлена от этой утомительной рутины: готовки, уборки, стирки и прочих домашних хлопот.
— Зарабатывать столько же, сколько и ты? И как ты себе это представляешь? — Валентина приподняла бровь, в голосе сквозило неверие.
— А сама не догадываешься? — Вячеслав криво усмехнулся, от его тона повеяло холодком. — Либо смени свою синекуру на что-то более прибыльное, либо иди горбатиться на вторую работу.
— Ты сейчас серьезно, Слава? — в глазах Валентины мелькнула искра возмущения.
— Абсолютно.
— Но мне нравится моя работа! И я не собираюсь ее менять, — воскликнула она, чувствуя, как в груди закипает обида.
— Ну, в таком случае терпи мои закидоны и продолжай ублажать мои царские прихоти, — Вячеслав ухмыльнулся, словно примеряя на себя роль повелителя. — Кстати, будь добра, живо постирай мои охотничьи штаны и вычисти ботинки до блеска. Завтра чуть свет с пацанами в лес рванем.
И это было лишь предвестие бури, первые робкие раскаты грома. Вскоре разразилась настоящая гроза. Валентина, статная женщина с точеной фигурой, хранила в шкафу несколько платьев и юбок кокетливой длины – чуть ниже колена. Наряды, в общем-то, скромные, но вызывавшие у Вячеслава необъяснимую неприязнь.
— Еще раз увижу тебя в этом… или юбку удлиню, или ноги твои укорочу, — цедил он сквозь зубы с угрожающей ухмылкой.
Валентина наивно полагала, что это всего лишь грубая шутка. Как же она ошибалась… Однажды, вернувшись домой поздним воскресным вечером от подруги, она застала мужа за раскопками в недрах ее гардероба.
-Ты тут что-то потерял?
-Не я потерял,а ты! -Грубо ответив...
-Ты забыла что ты замужем?
С этими словами он с яростью обрушил на пол излюбленные наряды жены, словно бросал вызов самой женственности.
— Не смей! — взревел он, когда Валентина кинулась поднять разметанные ткани. — Всю эту тряпьё сейчас же отправлю на свалку!
— Слава, да что с тобой приключилось?! — вскричала Валентина, в голосе её звучало отчаяние. — Какое право ты имеешь хозяйничать в моих вещах?
— Я имею право мужа! — отрезал Вячеслав, его голос звенел сталью. — Право того, кто кормит тебя с руки! Ты, не спросив, накупила шмоток, чтобы потом сверкать на улице перед чужими кобелями, а я должен это глотать?
Он оттолкнул Валентину, словно хрупкую куклу, и, не церемонясь, запихнул ее наряды в черный мусорный пакет, водрузив его у порога.
— Только попробуй вытащить хоть одну тряпку! — прошипел он, и в его взгляде плескалась угроза.
Наутро пакет исчез, увезенный Вячеславом в неизвестном направлении. Вечером он вернулся с повинной — букет алых роз и бутылка вина в руках. Долго каялся, уверял, что подобное больше никогда не повторится.
— Я видел, как они смотрят на тебя, Валюш, — шептал он, словно раненый зверь. — И сердце в пятки ушло, представил, как ты уходишь к какому-нибудь молодому хлыщу… Прости меня! Завтра же едем в торговый центр, куплю тебе все, что душа пожелает!
Валентина, растаяв от его слов, простила мужа, приняла его уверения, как глоток свежего воздуха. Она наивно верила, что Вячеслав осознал всю низость своего поступка… Как жестоко она ошибалась, покажут грядущие дни.
Чем дальше, тем больше их отношения с Вячеславом напоминали безумный аттракцион: то взлет до небес с щедрыми подарками и нежными словами, то крутое падение в бездну придирок и жесткого контроля. Валентина по-прежнему несла на своих плечах и работу, и дом, и исполнение любого каприза мужа, словно дрессированная собачка.
Однажды Вячеслав огорошил ее новым указом: никаких домашних дел в его присутствии! Ни в будни, ни в выходные.
— Вертись волчком, но чтобы я не видел тебя со шваброй! — отрезал он. — И чтобы все сияло чистотой!
— Слава, ты в своем уме? — робко попыталась возразить Валентина. — Как ты себе это представляешь?
— Не мои заботы, — равнодушно ответил он. — Ты женщина, вот и придумывай. Или стань добытчицей, вкалывай как проклятая, и найми себе служанку. Слабо? То-то же. Сиди и помалкивай.
Незаметно для себя Валентина оказалась в золотой клетке, где обязанностей становилось все больше, а прав – все меньше. Теперь дверь ее дома была закрыта для подруг и родственников без предварительного разрешения Вячеслава, а тайны их жизни стали неприкосновенны для посторонних ушей. Засыпать она могла лишь после того, как последняя ложка засверкает чистотой, а рубашка Вячеслава будет безупречно выглажена. И горе ей, если муж увидит на ее лице хоть тень недовольства.
— Я, как вол, тяну все на себе! Один! — гремел Вячеслав в ответ на робкие упреки Валентины. — А ты… присосалась, как пиявка! Как клещ впилась и тянешь из меня все соки, все деньги! Ты не способна заработать больше, ты просто ничтожество! Я, нищую, тебя подобрал, одел, обустроил! Так будь добра, ходи с улыбкой, люби меня, боготвори, будь благодарна за каждый кусок хлеба! Поняла?!
После этой ядовитой тирады хрупкое терпение Валентины рассыпалось в прах. "Ну, погоди же, – пронеслось у нее в голове, словно обещание грозы, зреющей в душном небе.
После работы, словно заводя старую, заезженную пластинку, Вячеслав вновь скомандовал Валентине нести ему в гостиную чай с бутербродами.
— Вечный ты наш добытчик, Слава, — усмехнулась она, — так добудь себе бутерброды самостоятельно.
Как и ожидала Валентина, в ответ раздался оглушительный раскат громогласной тирады.
— Да как ты смеешь?! — взревел он, словно раненый зверь. — Мы, мужики, гнем спины под тяжестью непосильной работы, вгрызаемся в землю в шахтах, кровь проливаем на полях брани! Наша жизнь угасает на одиннадцать лет раньше вашей, бабьей, потому что мы вкалываем за двоих, не щадя себя! А ты, мало того, что и половины моего заработка не приносишь, так еще и ленишься, свои прямые обязанности в гроб кладешь! Живо неси мне сюда эти проклятые бутерброды!
Пока его гнев сотрясал воздух, Валентина, с ледяным спокойствием на лице, методично намазывала масло на хлеб, укладывала колбасу… и щедро присыпала все это зелье слабительным порошком, словно добавляя последний штрих к своему кулинарному шедевру. Расплата не заставила себя ждать…
Вячеслав и впрямь присмирел, словно буря улеглась в его душе. Но Валентина, наивно полагавшая, что преподала мужу урок, жестоко ошиблась. Затишье оказалось недолгим. Однажды коварная болезнь скрутила ее в тиски, и врач, словно палач, вынес приговор: дорогостоящее лекарство. Узнав об этом, Вячеслав взорвался вулканом:
— О, я прекрасно понимаю твой намек! — процедил он сквозь зубы. — Но не надейся, денег не получишь. Я и так вложил в тебя целое состояние, а в благодарность отведал бутербродов, начиненных слабительным! Нет уж, дудки! Выкарабкивайся сама. Не можешь заработать – ищи подаяния у знакомых. Но от меня не жди ни копейки!
В этот момент Валентина осознала окончательно и бесповоротно: их пути с Вячеславом разошлись, как две реки, устремленные в разные моря.
— Помнишь, Слава, наш предсвадебный разговор? — тихо промолвила она, и в голосе её звучала горечь разочарования. — Ты говорил, что тебе нужна не статусная жена, а простая спутница жизни. Но ты слукавил, тебе было нужно лишь бесплатное приложение к жизни. Так вот, я больше не намерена быть твоим полигоном для издевательств.
Она стремительно собрала вещи, словно пытаясь вырваться из удушающей атмосферы лжи, и направилась к двери. Вячеслав, словно тень, вырос на её пути.
— Верни мне всё, что я в тебя вложил, и тогда можешь уходить, — прохрипел он, обнажая истинную суть их отношений.
— Только после того, как ты вернешь мне время, бездарно потраченное на тебя, — отрезала Валентина, и в её голосе не было ни капли сожаления.
Одна из подруг приютила её на время. А когда срок аренды подошёл к концу, Валентина попросила квартиросъемщиков освободить помещение и вернулась в свой дом, словно в крепость, отвоеванную у врага.
С Вячеславом их пути разошлись быстро, словно река, пробившая плотину. Больше их тропы не пересекались. Ни разу тень сомнения не омрачила ее решение. "Уж лучше одиночество, чем влачить существование рядом с тем, кто душу топчет," – отрезала она, как сталь. И никто не смог поколебать ее убежденность.
******************************************************************************************
Она выстроила вокруг себя крепость, стены которой были сложены из независимости и самодостаточности. Каждый кирпичик – это выученный урок, каждый камень – пережитая боль. В этой крепости она чувствовала себя в безопасности, защищенной от новых разочарований и предательств. Она стала своим собственным рыцарем, своим собственным королем.
Время шло, лица менялись, но ни одно не смогло зажечь в ней искру, способную растопить лед, сковавший ее сердце. Она наблюдала за парами, гуляющими по парку, держащимися за руки, обменивающимися нежными взглядами. И в какой-то момент, сквозь броню, просачивалась тихая, ноющая тоска. Тоска по теплу, по близости, по кому-то, кто мог бы разделить с ней не только радости, но и тяготы жизни.
Но стоило этой тоске набрать силу, как она тут же одергивала себя. "Вспомни, как это было," – шептала она себе. "Вспомни боль, унижение, отчаяние." И крепость мгновенно восстанавливала свою неприступность.
Иногда, проходя мимо зеркала, она замечала, как постарело ее лицо. Седые нити пробивались сквозь темные волосы, морщинки пролегли у глаз. И тогда, на мгновение, ее охватывал страх. Страх остаться одной навсегда, страх упустить что-то важное, что-то, ради чего стоило жить.
Но даже этот страх не мог сломить ее волю. Она продолжала жить в своей крепости, гордая и одинокая. Ведь одиночество, пусть и холодное, было для нее предпочтительнее фальшивой теплоты, способной обжечь дотла.