Марина стоит на перроне, вцепившись в свой билет так, будто он вот-вот ускользнёт, а следом и вся надежда. До отправления поезда на Москву осталось всего двадцать минут. Рядом — старенький, потёртый чемодан, в котором уместилась вся её жизнь за тридцать два года. Вот и всё.
И тут, неожиданно, мама — запыхавшаяся, глаза красные от слёз, будто бежала без остановки и плакала всю дорогу.
– Марина, доченька, – почти всхлипывает, хватает за руку. – Может, ещё подумаешь? Ну что тебе в той Москве делать, чего ты там не видела?
– Мама, мы всё уже обсудили, – Марина говорит мягко, но в голосе — сталь. – Тут мне больше нечего ловить.
А тут — это маленький провинциальный город, где всё знакомо до боли. Здесь она родилась, выросла, выучилась в техникуме. Здесь целых двенадцать лет трудилась бухгалтером — на том самом, единственном серьёзном предприятии, пока его не закрыли. Здесь же и вышла замуж за Серёжу, своего одноклассника, и развелась через пять лет – не срослось, не вышло.
– Да найдёшь ты работу и здесь! – мама не сдается. – Пусть не такую уж престижную, но ведь…
– Мама, – Марина разворачивается к ней, глядя прямо в глаза. – Я не хочу просто работу. Я хочу жить. Жить по-настоящему, а не выживать из года в год.
За последние полгода, после закрытия завода, Марина таскалась по городу, хватаясь за любую возможность подработать. В супермаркете – продавцом, за копейки. Школа предложила место завхоза – тоже гроши. В больнице уборщицей… Хоть стой, хоть падай.
– Москва — город большой, жестокий… – мама вздыхает, будто сама себя уговаривает остаться. – Там тебя никто не знает, никто не поддержит…
– Зато там есть шанс, мама, – Марина смотрит туда, где уже слышен гул приближающегося поезда. – Я смогу найти работу по специальности, продолжить учёбу, получить диплом… Всё, чего тут уже не будет.
– Можешь остаться одна, – очень тихо шепчет мама.
– А тут я и так одна, – Марина улыбается печально. – И буду одна всегда, если ничего не изменю.
Поезд уже у самой платформы. Марина быстро обнимает маму — крепко, до боли, будто в детстве, когда она ещё могла её защитить.
– Я буду звонить каждый день, слышишь? — шепчет она маме на ухо. — Обещаю приезжать. Если что-то не выйдет — вернусь.
– Ты обещаешь?
– Конечно.
Но обе знают: если Марина сейчас уйдёт, дороги назад уже не будет. Не потому, что не захочет. Просто она станет другой. Москва меняет — меняет каждого, кто решается уехать.
В вагоне Марина находит своё место у окна. Поезд пока стоит, и она видит маму на перроне — та машет рукой, пытается улыбаться, сквозь слёзы.
– Нервничаете? – спрашивает соседка, женщина лет пятидесяти, лицо доброе.
– Очень, – честно отвечает Марина.
– Переезжаете?
– Да. Навсегда.
– Я поняла… Знаете, я когда-то так же ехала. Только в обратную сторону: из Москвы в провинцию.
– И не пожалели? – Марина не сдерживает любопытства.
– Знаете… – соседка задумывается, пауза. – Любой выбор что-то даёт, что-то отнимает. Я ушла от карьеры, зато обрела покой. Вы потеряете привычный покой, зато получите новые возможности.
Поезд трогается. Марина вжимается в окно, машет маме до тех пор, пока перрон не исчезает из виду. Вот и всё.
Вечер. За окном мелькают станции, деревья и поля, словно кадры чужой жизни. Марина достаёт телефон и снова перечитывает сообщения. Вчера получила ответ из московской фирмы — зовут на собеседование. Зарплата в три раза больше, чем на бывшем заводе, перспективы, обучение.
– Страшно? – снова спрашивает соседка.
– Очень… А вы… когда решили уехать из Москвы?
– Когда поняла, что устала бороться, – честно говорит женщина. – Там всё время надо что-то доказывать, сражаться… Я просто перестала хотеть этого.
– А я устала вообще не бороться, – тихо, почти для себя, произносит Марина. – Там, где я жила до сих пор, можно прожить всю жизнь и ни разу не напрячься. Всё заранее известно, всё спокойно. Но от этого спокойствия так хочется кричать…
Ночь. Сон так и не приходит — Марина уставилась в чёрное окно, за которым то и дело проскакивают огоньки других городов, чужих, незнакомых. Мысли прыгучие, захлёстывают одна другую: что будет завтра? Какая она, её новая жизнь? Съёмная крошечная комната — за такие деньги, что половина будущей зарплаты будет уходить только на жильё. Люди вокруг — другие, правила — чужие, вечная спешка, новый ритм, в котором ей только предстоит найти своё место.
Как там мама? Точно же не спит сейчас, сидит на кухне, согревает руки чашкой чая и переживает за дочь, которая уехала.
И Серёжа вспоминается. Бывший муж, вчера ещё по телефону разговаривала с ним — он с тем же упрямством:
– Ну зачем тебе эта суета? Останься. Здесь хоть всё знакомо, решим, прорвёмся, что-нибудь найдём…
Но не хочется ей «что-нибудь». Ей хочется работать так, чтобы горели глаза, чтобы от усталости падать с ног, а не с тоски. Хочется зарабатывать — не пересчитывая копейки. Хочется встречать людей, с которыми можно говорить не только о цене картошки или слухах с рынка. Она жаждет большего, куда большего.
А утро… Утро встречает привычной столичной серостью и хлопотной суетой вокзала. Люди спешат, что-то кричат — никто не смотрит в глаза, каждый сам по себе, вечно на бегу. Марина, немного ошарашенная, ловит такси — едет туда, где по интернету сняла жилье. Двадцать метров. Старый до скрипа дом, зато — пешком до метро.
Хозяйка встречает с прищуром:
— Предоплата за три месяца, — говорит строго, почти командным голосом. — И договор на год.
— Конечно, — вдумчиво кивает Марина, достаёт деньги. Почти всё, что у неё было.
Вот и осталась — одна, с чемоданом, в этой тесной комнатке. Садится на диван, словно сдувается. Так захотелось бы сейчас просто разреветься — от усталости, от тревоги, от того, как неотвратимо всё изменилось. Но обратной дороги нет.
Телефон. Мама.
— Доехала?
— Доехала, мам. Всё в порядке.
— Квартиру нашла?
— Нашла. Маленькая, но уютная, — улыбается, будто бы и вправду всё хорошо.
Марина не говорит, что квартира тесная, как коробка. Не говорит, что денег почти не осталось. Не говорит и про то, что собеседование — только завтра, и неизвестно, что из этого выйдет.
— Ты не передумала?
— Нет, мам. Я попробую.
После разговора разливается в квартире такая тишина, что даже слышно, как стучит сердце. Потом встаёт, открывает чемодан, раскладывает вещи по полочкам — все эти футболки, платья, книги… маленькие осколки прошлой жизни.
Вечером Марина выходит гулять по району. Всё в новинку — уличные кафешки, круглосуточные магазины, яркое освещение, шумные улицы даже далеко за полночь. Ничего общего с её родным городком, где после девяти вечера уже и кошка не пробежит.
Покупает продукты, готовит что-то простое на ужин. За окном светится миллион окон — какой огромный, живой этот город! И где-то там, завтра, начнётся её новая история.
Ей страшно — ужасно. Она и правда не знает, что будет дальше. Может быть, через год вернётся домой, и подумает: Москва — вовсе не её. А может, через год сама засмеётся над этими тревогами, вспоминая свой первый вечер тут.
Но сейчас она здесь. Сейчас она сделала этот шаг. Первый. Тот, что к другой жизни. И этим можно гордиться. Этим можно дышать.
Перед сном — короткий звонок маме:
— Мам, я тебя люблю. Спасибо, что отпустила.
— Я тоже тебя люблю, доченька… Я так переживаю за тебя.
И это — правда. Иногда настоящая любовь — это уметь отпустить. Даже когда сердце рвётся на куски от страха.