Помните сказку про Джека и бобовое зёрнышко? Что он сделал? Вырастил из зёрнышка лозу, по которой забрался на небо. Типичная axis mundi - ось мира, связывающая мир земной и мир небесный. В разных культурах ось мира воплощается по-разному, это может быть священная гора (Олимп), священный камень (в Каабе), и, конечно, священное дерево (самое известное - скандинавский Иггдрасиль).
Мировое древо в авраамических религиях представляет та самая яблоня, от которой первые люди отведали плодов познания добра и зла. Впрочем, главная героиня этой книги считает, что это была не яблоня, а она - смоковница, фиговое дерево. Ведь странно, отведав плода с яблони и поняв, что вы наги и устыдившись этого, пойти искать другие деревья, чтобы прикрыться фиговыми листами. Наша смоковница очень рассудительна: в самом деле, что съели, тем и прикрылись. Ее теорию поддерживает и то, что в Коране упоминается только одно дерево в Эдеме, также называемое «деревом бессмертия и силы, которое никогда не увядает».
Да, половину книги мы слышим голос смоковницы (гусары, молчать, это другая греческая смоковница), росшей в таверне на Кипре, которой заправляли грек Йоргос и турок Юзуф. Наша история начинается в 1974-м, незадолго до переворота и гражданской войны между греко-киприотами и турко-киприотами. Уже по одному этому понятно, что судьба этой таверны была незавидной, даже если опустить очевидный нюанс, почему эта пара назвала свою таверну Счастливой смоковницей. Но история вообще-то не про них, или не совсем про них. История про другую пару, турчанку Дефне и грека Костаса, встречавшихся в этой таверне тайно от родителей. Гражданская война и ввод турецких войск разлучили эту пару на 25 лет (здесь Шафак, как и Гюнтекин, использует любимый сюжет восточных сказок про разлученных влюбленных), но потом встретились, поженились, родили дочь, правда все это уже не дома, на острове Кипр, а на другом острове, в Англии, куда они перевезли веточку старой смоковницы. Это в общем завязка истории, я ничего вам не проспойлерила. Потому что сама история развивается не вперёд и вверх, а вниз и вглубь. Накопленная травма требует лечения, требует обратиться к корням.
Некоторые раны зарыты слишком глубоко, найти и вылечить их непросто.
Неостановимая, самоподдерживаемая вражда греков и турок на Кипре напомнила мне недавно просмотренный фильм Мартина Макдоны про вражду двух старых друзей на одном ирландском острове, начавшуюся внезапно, но уже не способную потухнуть. В Банши Иниширина бывшие друзья смотрят на землю на горизонте, оттуда слышны взрывы и выстрелы другой гражданской войны. Они примирились, но знают, что это ненадолго. За местью месть, за бойней бойня...
Сейчас Кипр разделен. Интервенция Турции привела к образованию на севере острова Турецкой республики Северного Кипра, которую признает только Турция. По разные стороны колючей проволоки оказались бывшие соседи, которые незадолго до этого угощали друг друга похожими национальными блюдами, звучащими по-разному на их языках, разделяли общие суеверия и, конечно, общую землю. Но брошенной однажды спички вражды хватило, чтобы взорвать хрупкое равновесие. И после многих лет новое равновесие достигнуто вот так. Наверное, все границы появились таким образом, проведенные кровью по груде костей, даже если разделительная линия и называется зелёной.
Элиф Шафак родилась в семье дипломата, траектория её жизни проходит по многим странам, однако, высшее образование по политологии она получила в Университете Анкары, гражданство у нее турецкое и темы, несомненно, тоже. Поэтому, невзирая на ее квантовую суперпозицию между Британией и Турцией, я думаю, ее литературу можно без скидок отнести к турецкой. Собственно, о ее существовании я узнала, заметив у выхода из турецкого супермаркета на стеллаже с книгами красивые издания:
Она очень популярна в Турции, наверное, потому, что в ее произведениях смешаны приемы постмодернистской и массовой литературы. Книги построены необычно, но говорят о понятных и важных для всех вещах. И даже в ее постмодернистских приемах (мы слушаем историю дерева, оно нам рассказывает о важности ризомы, а главная героиня-человек, дочь Дефне и Костаса, Ада размышляет над тем, что, возможно, сумасшедшие только и свободны в отличие от нормальных людей) можно обнаружить гены суфийской литературы. Я практически незнакома с этим направлением, из всех классиков его я слышала только о Низами Гянджеви, но моё незнание ни в коем случае не отменяет того, как повлиял суфизм на культуру исламских стран в средние века. Суфизм возник в исламе практически сразу как течение аскетов и мистиков, развившись к высокому средневековью в сложную этико-философскую систему. Поэты-суфисты использовали в качестве основы фольклорные формы, легенды и сказки, чтобы заинтересовать своими идеями непосвящённых. При этом основным сообщением суфийских историй была божественная справедливость, протест против угнетения, критика злых правителей, религиозного фанатизма. Многие из этих мотивов можно услышать в прозе Шафак в Острове пропавших деревьев. Роман, написанный наполовину от имени дерева, демонстрирует глубокую взаимосвязь всего живого и те страдания, которые люди причиняют не только друг другу, но и острову, на котором живут. Конечно, не все герои ощущают это так. Мать Костаса Панагиота и возлюбленная Дефне отдают человеческим страданиям абсолютное преимущество. Когда Кипр накрывает "волна тепла", приведшая к массовой гибели летучих мышей, что Костас ощущает как трагедию, Панагиота раздражается, что он плачет над мышами, но не плакал над старшим братом-марксистом, застреленным на улице то ли турками, то ли своими. Но Костас не выбирает, над чем ему плакать. Вернувшись через 25 лет на Кипр и увидев ночью ловчие сети на певчих птиц, которые расставляют контрабандисты (по-разному приготовленные, эти птицы - кипрский деликатес), он не может пройти мимо, пытается пожаловаться в полицию, ещё куда-то, сам режет эти сети. Для него экология острова целостна, киприоты это не только турки и греки, но и певчие птицы, и летучие мыши, и старая смоковница. Он напомнил мне другого литературного героя, с которым я недавно познакомилась, Митю из Вегетации. Тот тоже чувствовал единство с лесом и смотрел на мир его глазами. Дефне любит Костаса за это, но разделить его позицию не может. Неизвестная судьба Йоргоса и Юзуфа, как и многих других людей, пропавших без вести во время гражданской войны и переселения турок на север, греков на юг острова, не даёт ей покоя. Когда они снова встречаются на Кипре, то Дефне, будучи профессиональным археологом, с командой других энтузиастов занимается тем, что разыскивает захоронения того времени, чтобы вернуть погибших их семьям. "Турок или греков?" - спрашивает Костас, ведь живёт Дефне в турецкой части острова. "Островитян," - отвечает Дефне. Она говорит Костасу, что среди членов поисковой команды в основном женщины, потому что это не о политике, это о скорби.
И мне вспомнился текст в ТГ переводчицы Екатерины Ракитиной в эту Пасху:
"Ещё до зари — в сущей тьме — женщины выходят из дома, захватив всё необходимое, у них дело. Так получилось, что в этом мире у женщин любая беда — ещё и дело, всех нужно встретить, накормить, за всеми помыть, не забыть ничего, собрать заранее на завтра, чтобы поутру не перебудить отплакавший своё и уснувший дом. Что бы ни было, надо встать затемно и двигать мир, где толкая, где волоком, не потому что хочется, но потому что привычка, выучка, арматура, которая стоит, даже когда всё обрушилось. И вот они идут, коротко переговариваются, кутаются в траурные покрывала от рассветного холода, и нет в мире ничего, кроме горя.
Есть — и сейчас они об этом узнают."
У наших героев тоже случается маленькое чудо воскрешения в их жизни. Оживает веточка их смоковницы, рождается дочь.
На дижестив...
Перейдя в книге экватор, я встретила наших героев в таверне, где они пили вино, и его описание так напомнило мне то, что я пила предыдущим вечером, что я решила - это сочетание должно быть запечатлено.
Сегодня пьем почти забытый автохтон ферсун из Ликии (это область в районе Анталии, по которой проходит многим известная ликийская тропа). Пахнет деревом, ванилью, ежевикой, во вкусе сливы. Муж нашел в каком-то винном магазинчике в Аланье. Конечно, это не кипрский специалитет, но от того побережья, на котором я нахожусь, до Кипра чуть больше 400 км морем. Ближе, чем Нижний от Москвы. Мир иногда кажется маленьким, главное, чтобы он не оказался слишком мал для нас.