— Документы на развод готовы, подпишешь завтра? — Марина положила папку на кухонный стол, не глядя на мужа.
Андрей Викторович сидел у окна, разбирал запчасти от старого смесителя. Руки работали автоматически, а голова была занята совсем другим. Завтра суд, послезавтра он освободится от этой тяжести. Шестнадцать лет брака заканчиваются подписью на бумаге.
— Подпишу, — ответил он, не поднимая головы.
Марина прошла мимо, и он почувствовал привычный запах ее шампуня. Когда-то этот запах означал дом, уют, надежность. Теперь только напоминал о том, что все кончено.
— Глеб останется со мной, — добавила она тихо.
— Знаю.
Что еще сказать? Что он будет скучать по сыну? Что жалеет о прожитых годах? Андрей не умел говорить красивые слова. Никогда не умел. Может, поэтому они и дошли до этого.
Он собрал инструменты, поставил ящик у двери. Завтра с утра вызов на Северную, потом в суд. Обычный день, который изменит всю жизнь.
— Я покатаюсь немного, — сказал он, надевая куртку.
Мотоцикл заурчал под ним, и Андрей почувствовал привычное облегчение. Здесь, на дороге, все было проще. Газ, тормоз, поворот. Никаких сложных разговоров, никаких упреков и молчаливых претензий.
Он ехал по вечернему городу, обдумывая завтрашний день. Может, это к лучшему? Марина устала от него, от их постоянных финансовых проблем, от его неумения быть таким мужем, которого она заслуживала. А он устал оправдываться, извиняться, чувствовать себя неудачником в собственном доме.
Фары внедорожника ослепили его внезапно. Андрей даже не успел понять, что происходит.
Боль пришла позже. Сначала была только странная тишина, потом холод асфальта и яркий свет, режущий глаза. Голоса вокруг сливались в неразборчивый гул.
— Он в сознании? — кто-то спрашивал.
— Вызовите скорую! — кричали другие.
Андрей попытался пошевелиться и застонал. Спина горела огнем, ноги не слушались. Над ним склонился мужчина в куртке.
— Не двигайся, дружище. Помощь уже едет.
"Марина узнает", — подумал Андрей. "Завтра суд, а я лежу на дороге". Абсурд какой-то.
— Как тебя зовут? — продолжал мужчина.
— Андрей, — прохрипел он.
— Держись, Андрей. Скоро все будет хорошо.
"Будет", — мысленно усмехнулся Андрей. Хорошо уже не будет. Не с Мариной, не с работой, не с жизнью. А теперь еще и это.
Когда его грузили в скорую, сознание плыло. Последнее, что он помнил — как Глеб смеялся, когда они в прошлые выходные запускали воздушного змея в парке. "Папа, смотри, как высоко!" Глеб радовался каждому порыву ветра, каждому взлету картонной игрушки.
Может, это и есть счастье — просто смотреть, как твой сын радуется полету змея?
Марина узнала о аварии в два часа ночи. Телефон разорвался, когда она наконец заснула после долгих сборов документов.
— Алло? — сонно ответила она.
— Это родственники Андрея Викторовича Соколова? — официальный голос вывел ее из полудремы окончательно.
— Да, я жена. Что случилось?
— Ваш муж попал в аварию. Он в реанимации городской больницы. Приезжайте, пожалуйста.
Жена. Еще жена. Завтра они должны были подписать документы, а сегодня она снова его жена, которую вызывают к постели больного.
Марина оделась, разбудила соседку, попросила посидеть с Глебом. Мальчик спал, не подозревая, что его мир опять трещит по швам.
В больнице пахло хлоркой и чем-то кислым. Врач говорил медицинские термины, но Марина слышала только главное: компрессионный перелом позвоночника, операция, долгая реабилитация.
— Будет ли он ходить? — спросила она.
— Если все пройдет хорошо, да. Но потребуется время и много сил.
Марина сидела у его кровати в реанимации, смотрела на бледное лицо мужа. Вчера она готовилась стать свободной женщиной. Сегодня снова связана с ним — на этот раз не документами, а чувством вины и ответственности.
Когда Андрей открыл глаза, первое, что он увидел — ее лицо.
— Ты здесь, — прошептал он.
— Я здесь, — подтвердила она.
— А суд?
— Отложен.
Он закрыл глаза. Марина поняла, что думает то же, что и она: судьба решила за них. По крайней мере, пока.
Три месяца реабилитации превратились в ад для обоих. Андрей не мог принять свою беспомощность. Каждое утро начиналось с попыток встать самостоятельно, каждый вечер заканчивался разочарованием и злостью.
Марина взяла отпуск, потом больничный по уходу. Деньги таяли, а Андрей становился все более раздражительным.
— Где мои таблетки от боли? — рявкнул он однажды утром.
— На прикроватной тумбочке, — ответила Марина, не отрываясь от готовки.
— Их там нет!
— Андрей, они в синей упаковке, рядом с водой.
— Я же говорю, что их нет! Ты вообще следишь за лекарствами или только делаешь вид?
Марина повернулась к нему, в руках сковорода с яичницей.
— Следишь, не следишь, — передразнила она его интонацию. — Может, сам поищешь как следует, а не орешь на меня с утра?
— Ах, вот как? — Андрей попытался привстать, морщась от боли. — Значит, я во всем виноват? И в аварии виноват, и в том, что не могу ходить, и в том, что ты вынуждена за мной ухаживать?
— Ты знаешь что? — Марина выключила плиту. — Да, виноват. Виноват в том, что всегда все переводишь в скандал. Виноват в том, что не можешь просто сказать "спасибо" за то, что я здесь.
— Я не просил тебя здесь оставаться! — выкрикнул он.
— И я не собираюсь!
Марина схватила сумку и направилась к двери.
— Марина, постой! — крикнул Андрей, но дверь уже хлопнула.
Он остался один. По-настоящему один — впервые за месяцы болезни. Тишина квартиры давила на него. Он попытался дотянуться до телефона, чтобы позвонить ей, но отдернул руку. Что он скажет? Опять извинения?
Марина вернулась только через два дня. Нашла Андрея на кухне — он сидел за столом, перед ним стояли две кружки с остывшим чаем и тарелка с бутербродами.
— Я думал, ты не вернешься, — сказал он тихо.
— Я тоже так думала.
Марина села напротив. Андрей выглядел осунувшимся, но в глазах не было привычной злости.
— Где ты была?
— У сестры. Думала. О нас, о том, что происходит.
— И к чему пришла?
Марина взяла кружку, сделала глоток холодного чая.
— К тому, что мы оба устали. Ты устал быть больным, я устала быть сиделкой. Но есть еще Глеб.
— Глеб...
— Ему восемь лет, Андрей. Он не понимает, почему папа кричит на маму, почему мама плачет, почему они опять ругаются.
Андрей опустил голову.
— Я не хочу, чтобы он видел меня таким.
— А я не хочу, чтобы он рос в семье, где родители ненавидят друг друга.
Они замолчали. За окном шумел дождь, где-то в соседней квартире играла музыка. Обычная жизнь продолжалась, а они сидели в своей кухне и пытались понять, что делать дальше.
— Может, все-таки разведемся? — тихо предложил Андрей.
— Может быть, — согласилась Марина. — Только сначала ты встанешь на ноги. Буквально.
— Почему?
— Потому что не хочу, чтобы ты думал, будто я бросила тебя из-за болезни. И не хочу сама себя в этом винить.
Андрей посмотрел на нее. В ее глазах не было ни жалости, ни любви. Была усталость и какая-то деловая решимость.
— Хорошо, — сказал он. — Договорились.
Следующие месяцы прошли в странном режиме. Они жили как соседи, которые заботятся друг о друге по необходимости. Марина помогала Андрею с упражнениями, водила на процедуры, готовила еду. Он старался не срываться, благодарил за помощь, постепенно восстанавливал способность ходить.
Глеб вернулся домой, когда Андрей уже мог передвигаться самостоятельно. Мальчик осторожно обнял отца, боясь сделать больно.
— Папа, ты больше не будешь кататься на мотоцикле? — спросил он.
— Не знаю, сынок. Может быть, не буду.
— А мы будем жить все вместе?
Андрей посмотрел на Марину. Она стояла в дверях, слушала их разговор.
— Пока не знаю, Глебушка. Пока мы живем все вместе.
— Хорошо, — сказал мальчик. — Я соскучился по дому.
Вечером, когда Глеб заснул, Андрей и Марина сидели на кухне, пили чай.
— Он думает, что мы помирились, — сказала она.
— А мы?
— Не знаю. Мы просто... существуем рядом.
— Тебе так легче?
— Мне спокойнее. А тебе?
Андрей подумал. Ему действительно было спокойнее. Никто ни от кого ничего не требовал, никто не обижался на недостаток внимания или денег. Они просто жили день за днем.
— Мне тоже спокойнее.
— Тогда может, так и оставим? Пока не поймем, что хотим на самом деле?
— А развод?
— Никуда не денется. Документы лежат в столе.
Прошел год. Андрей вернулся к работе, правда, уже не катался по вызовам на мотоцикле — только на автобусах и метро. Марина тоже вышла на работу. Глеб пошел во второй класс.
Они жили тихо и размеренно. Не ссорились, но и не были близки. Скорее, как хорошие знакомые, которые воспитывают общего ребенка.
— Папа, а почему ты и мама не целуетесь? — спросил Глеб однажды.
— А что, обязательно целоваться? — улыбнулся Андрей.
— Ну, в кино мама и папа всегда целуются.
— В кино много чего показывают, что в жизни бывает редко.
— А вы меня любите?
— Конечно, любим. Очень сильно.
— Тогда ладно, — решил мальчик и побежал играть.
Андрей остался сидеть на диване, думая о словах сына. Любят ли они друг друга? Или просто привыкли быть рядом?
Вечером он задал этот вопрос Марине.
— Не знаю, — честно ответила она. — Но мне с тобой не плохо. И Глебу хорошо. Может, этого достаточно?
— Может, и достаточно, — согласился Андрей.
Они так и живут. Не разведенные, но и не по-настоящему вместе. В какой-то странной промежуточной зоне, где нет ни страсти, ни ненависти. Есть только тихая жизнь, общий ребенок и понимание того, что иногда "не плохо" — это тоже неплохо.
Документы на развод до сих пор лежат в столе. Никто из них не торопится их доставать.