Квартира у Виктории была двухкомнатная, с высоким потолком, старым паркетом и тяжелыми межкомнатными дверями, которые закрывались так, словно хлопала не дверь, а судьба. Купила она её три года назад — без ипотеки, без помощи, без подпорок. Долго работала, накопила, потела на фрилансах и не верила, что сможет — но купила. Это было её личное достижение. Маленький памятник себе. И она очень не любила, когда к этому памятнику прикасались чужие руки.
Особенно руки Ольги Петровны.
Ольга Петровна была матерью Андрея — её мужа. Хотя "мужем" он стал не сразу. Сначала был просто хорошим мужчиной. Смешной, хозяйственный, с красивыми руками. Виктория даже смеялась:
— У тебя руки — как будто ты мебель по воскресеньям собираешь.
А он и правда собирал. Правда, чаще в мыслях.
Поженились спустя полгода. Быстро, с наскока. Виктория не хотела, но он настоял:
— Мам, говорит, не поймёт. Мы же не совсем дети.
Вот с этого «мама не поймёт» и начался их медленный путь в ад.
— Ну я же не лезу! — почти визжала Ольга Петровна в первый же визит, стоя в дверях их квартиры и раздеваясь без приглашения.
— Вы уже внутри, Ольга Петровна, — спокойно ответила Виктория, отбирая у неё зонт. — Это и есть лезете.
Ольга Петровна не обиделась. У неё было внутреннее разрешение на всё. Она считала, что если родила сына, то может его и жену поучить. Особенно если жена — такая, как Виктория: не варит суп, носит короткие платья и работает в интернете, а не в бухгалтерии «Газснаба», как нормальные женщины.
Супруг, впрочем, пытался сначала лавировать.
— Ну ты же понимаешь, — говорил он, — мама у меня... специфическая. Но она добрая. Просто у неё такой способ любить.
— Странный способ. Как будто топором, — отвечала Виктория, не глядя. — Ты бы хоть ключи у неё забрал.
— Ты же сама дала.
— Я дала на один вечер. Когда у нас плита сломалась и вы вдвоём ремонтировали. Я не думала, что ты им пожизненный пропуск выпишешь.
Он вздыхал. Он вечно вздыхал, когда речь заходила о матери. Как будто поднимал на плечи крест, который ему был явно не по размеру.
Но пик случился в субботу. Самую обычную, когда Виктория только-только сварила себе кофе и встала у окна с чашкой.
Зазвенел ключ. Кто-то вошёл. Без звонка, без стука.
— О, а я думала, вы уже на даче, — с деланной радостью произнесла Ольга Петровна, снимая туфли. — Привезла пирожки. Там начинка из печени, Андрей любит. А у тебя, конечно, времени нет готовить. Ты же занята — пиксели двигаешь.
— Ольга Петровна, — Виктория поставила чашку. — Вы почему приходите в мою квартиру без звонка?
— Потому что это и квартира моего сына. Или ты думаешь, что раз сама купила, то он здесь кто? Приживалка? Извините, конечно...
— Вот давайте без «извините». — Виктория медленно выпрямилась. — Вы сейчас очень близки к тому, чтобы выйти — и не вернуться.
— А ты сейчас очень близка к разводу, деточка. — Ольга Петровна улыбнулась. — Я сына предупреждала: такие женщины — как плащ-палатка. На одно лето.
В этот момент вошёл Андрей. Он застыл у порога, как будто попал в театр абсурда.
— Мам, ну что ты опять начинаешь?
— Я? Я принесла вам поесть! А меня тут с порога прогоняют. Своими же ключами. Хотя, между прочим, ты мне их сам оставил!
Виктория подошла к нему и, глядя прямо в глаза, произнесла:
— Андрей, либо ты сейчас забираешь у мамы ключ, либо собираешь свои вещи и переезжаешь к ней.
Он помолчал. Очень долго. Настолько, что тишина стала липкой.
— Ну ты же знаешь, у неё давление. — произнёс он наконец. — Может, не стоит вот так резко?..
И всё стало ясно. За одну секунду. Как будто дверь в душу распахнули — и там ничего нет, только сквозняк.
— Тогда иди. — Виктория не плакала. У неё не было на это сил. — Мама у тебя с давлением, а у меня с гордостью.
— Ты серьёзно сейчас? — он округлил глаза.
— Абсолютно.
Ольга Петровна хмыкнула:
— А я говорила — недолго проживут. Таких, как она, только в интернет выкладывать. На обложку «успешных».
— Можете ещё и подкаст про меня записать, Ольга Петровна. Назовите «Как вырастить сына, который не умеет закрывать дверь за собой».
Он ушёл. Просто ушёл. Не хлопнул дверью. Только накинул куртку и сказал:
— Я подумаю.
— Ты уже подумал, — бросила Виктория, — ты просто не сказал.
Виктория осталась одна. У окна. В своей квартире, купленной за собственные деньги, собственными руками, с собственными ожиданиями.
И вдруг ей стало смешно. Глупо, горько, нервно. Потому что мама принесла пирожки. А сын — чемодан.
Прошла неделя.
Квартира снова наполнилась тишиной. Не той уютной, с книжками и кофейным ароматом, а колючей, как холодный подоконник. Виктория работала дольше обычного, лишь бы не замечать, как с каждым днём тишина набирает вес. Молчание стало плотным, как пирог от Ольги Петровны — много теста, мало смысла.
Андрей не звонил. И не приходил. И, кажется, даже не чихал в её сторону — телефон молчал, как обиженный кот. Лишь однажды прислал сообщение:
«Я пока у мамы. Дай время разобраться».
Разобраться. Интересно, это у мужчин встроенное? Типа желудка. Только желудок переваривает пищу, а они — ответственность.
Но «время» закончилось, когда в дверь позвонили двое.
— Виктория Алексеевна? — женщина в тёмно-сером костюме держала в руках папку. — Я нотариус Мария Артуровна. А это — представитель Андрея, адвокат.
— Адвокат? — Виктория рассмеялась. — Надеюсь, он принес котлеты из индейки и компот. Или вы просто с уведомлением?
Адвокат оказался худым, как осень. Очки на носу, чемоданчик в руке. Прямо как из кино про плохие разводы.
— Мы пришли обсудить имущественные вопросы.
— Прекрасно. — Виктория отступила вглубь прихожей. — Обсуждать будем на кухне. Она, между прочим, в моей квартире. Которую я купила задолго до Андрея. Так что если вы пришли делить — не советую. Уйдёте с рецептом моего кофе и моральной травмой.
Мария Артуровна мягко улыбнулась:
— Простите, Виктория Алексеевна. Мы не пришли отбирать у вас квартиру. Мы пришли напомнить: у Андрея есть право на проживание, как у законного супруга. Он этого права не лишён.
— Право есть. А совесть где? В шкафу забыл, когда уходил?
— Мы не обсуждаем моральную сторону, — вставил адвокат. — Только правовую. Андрей хочет сохранить возможность приходить. Хоть изредка. Это его требование.
— Требование? — Виктория усмехнулась. — Пусть тогда встанет в очередь. За ним — бабушка с рынка, потом курьер с «Самоката», а уж потом — он. Если я позволю.
— Он также просит не менять замки, — сухо продолжил адвокат. — И оставить его личные вещи.
— Какие вещи? — Виктория злилась уже по-настоящему. — Там три рубашки, две пары носков и бритва, которая у меня вызывает аллергию. Всё, что он ценил в этом доме — это Wi-Fi и мамины котлеты.
Адвокат вздохнул. Но не спорил.
А вот Мария Артуровна вдруг наклонилась ближе:
— А вы уверены, что квартира оформлена только на вас?
— Более чем. — Виктория выпрямилась. — Я одна в договоре. Покупала до брака. Есть документы.
— Тогда не волнуйтесь. Просто... — она вздохнула. — Просто будьте внимательны. Иногда мужчины возвращаются не к женщинам, а к квадратным метрам.
И они ушли.
А Виктория осталась. Сердце билось так, словно внутри завёлся дятел. Но не потому что страшно, а потому что гадко. Потому что муж, с которым делили подушку, теперь делил юристов.
На следующий день она пошла к юристу сама. Нашла по рекомендации в чате соседей.
— Вы не первая, — сказала дама в пиджаке с цветами. — У нас тут уже почти клуб брошенных с недвижимостью.
— А он имеет право на часть квартиры? — сразу спросила Виктория.
— Если она ваша, куплена до брака, и в браке не была переоформлена — не имеет. Но на проживание имеет, пока не развелись.
— Значит, могу выгнать только через суд?
— Или с хорошим скандалом. Сцены, как показывает практика, действуют. Особенно, если его мама будет при этом.
И тут Виктория поняла, чего хочет.
Она не хотела просто избавиться от Андрея. Она хотела объяснить. Сказать всё — как есть. Чтобы не юристы, не адвокаты, не их обтекаемые слова. А прямо, лично, в глаза. Без театра, но с драмой.
И она позвонила ему.
— Приди. Завтра. В восемь. Только один. Без пирожков и мамы.
— Ты... хочешь поговорить? — он звучал удивлённо.
— Хочу тебя видеть, пока окончательно не забыла, как выглядишь без её комментариев.
На следующий вечер он пришёл. В джинсах, которых она не гладила, и с лицом, полным осторожности.
— Ну, — сказал он, оглядываясь. — Ты не сменила замки. Значит, ещё...
— Я просто устала. — Виктория перебила. — А потом решила, что финал должен быть красивым.
Он сел. Сунул руки в карманы. Молчал.
— Знаешь, Андрей, — сказала она наконец. — В этой квартире когда-то было тепло. Не от батарей, от людей. А потом в неё стали совать ключи, замечания, котлеты, упрёки и советы по стилю жизни. И всё стало пахнуть не супом, а токсинами.
Он поднял глаза:
— Это всё из-за мамы?
— Нет. Это из-за тебя. Она была всегда такой. Но раньше ты был со мной. А потом стал с ней.
— Я хотел как лучше...
— А получилось — как в суде. Хочешь оставить за собой «право приходить»? Вот оно — дверь. Пока не закрылась.
Он встал. Посмотрел на неё.
— Ты изменилась.
— Я поняла цену квадратного метра свободы.
Он ушёл.
Она закрыла дверь. Сняла с полки папку с документами. Подписала заявление на развод, которое лежало готовое уже неделю.
И в этот момент ей стало... легко.
Печень в тесте можно разогреть. Но любовь — нет.
Суд назначили на пятницу. Утро было солнечное, как назло. Будто кто-то наверху включил «режим весёлых птиц» специально, чтобы потрепать нервы.
Виктория пришла в чёрном. Не траур, но символично. Она заранее вызубрила всё: когда куплена квартира, на чьи деньги, где был Андрей, когда она платила ипотеку, какие квитанции, какие чеки, какие долбаные доказательства того, что человек, с которым ты спала в одной постели, теперь пытается отжать себе «право на пространство».
Но настоящая битва началась в коридоре суда.
Ольга Петровна.
Она стояла у окна, в кремовом пальто, как королева районного драмкружка. С портфелем. С серьёзным видом. А рядом — Андрей. Лицо — мокрое полотенце: мнутое и жалкое.
— Смотри, кто пришёл. — Ольга Петровна первой сорвалась. — Ну что, наигралась в сильную женщину?
— Я сюда не играть пришла, — спокойно сказала Виктория. — А квартиру защищать. От вас.
— Это ж надо... — Ольга Петровна театрально всплеснула руками. — Свою квартиру! А моего сына куда? В коридор?
— Туда, где тепло и кормят. Вроде, вы предлагали. Пельмени и обнимашки. Всё включено.
— Виктория! — вмешался Андрей, растерянно. — Мы можем не устраивать сцену? Сейчас всё решится, и...
— Оно уже решилось, Андрей. Когда ты пришёл с адвокатом, а не с разговором.
Ольга Петровна фыркнула:
— Мы просто хотим по-человечески! Чтобы вы не выкидывали его, как пса с дачи! У него тут вещи! Воспоминания!
— Я могу оставить вам ламинат. Он единственный, кто не жаловался.
— Вот оно что... — Ольга Петровна сжала губы. — Я всегда знала. Ты — как стекло. Холодная. Хрупкая. А треснула — и всё. Сыплешься на осколки. Ни тепла, ни женственности.
Виктория сделала шаг вперёд.
— А вы — как жвачка. Прилипаете, даже когда срок годности давно прошёл.
И в этот момент, при полном зале, при адвокатах, при секретаре, Ольга Петровна… ударила её по лицу.
Тихий, звонкий щелчок ладони. Чисто. Резко. Как звонкая нота на рояле перед разрушением.
— Это за то, что сломала моего сына! — прошипела она. — Он был нормальным, пока не связался с тобой!
Виктория не дрогнула.
— Он был взрослым мужчиной. Но с вами так и не вырос.
Секретарь суда вызвал охрану. Андрея увели в сторону — он только повторял: «Мама, зачем… мама, хватит…»
Ольгу Петровну вывели из зала. С залом суда попрощаться она не успела, но взгляд на прощание бросила такой, что если бы он резал — Викторию бы похоронили на месте.
Через два месяца суд поставил точку. Квартира осталась за Викторией. Андрей не получил ни прописки, ни прав на часть имущества. Адвокат подтвердил: «Суд был на вашей стороне. А ещё — на стороне здравого смысла».
Но это была не победа. Это было освобождение с последствиями.
Однажды вечером, возвращаясь с работы, Виктория увидела, как в подъезд заходит Андрей. Без звонка. Без предупреждения. Он шёл, как тень. Как человек, который всё понял слишком поздно.
— Ты чего здесь? — холодно спросила она.
— Я просто хотел сказать... спасибо. — Он не смотрел в глаза. — За всё. Даже за скандал. Это меня, похоже, вытащило из маминой жизни.
— Ты теперь взрослый? — с иронией переспросила она.
— Нет. Но хотя бы не мальчик. Пытаюсь жить сам. Снимаю квартиру. На работу устроился по специальности. И без её ужинов.
Виктория удивилась:
— Готовишь сам?
— Да. Хуже, но честнее.
Они замолчали.
Потом она сказала:
— Я оставлю тебе мешок с вещами у консьержки. Только не приходи больше без звонка. Это теперь моё пространство.
— Понял. — Он кивнул. — Мне жаль, что так.
— А мне — что не раньше.
Он ушёл.
А дверь — захлопнулась. И больше не открывалась сама.
Позже, на Дзен ей пришёл комментарий от читательницы:
«Вика, ты жесткая. Но справедливая. Спасибо, что пишешь про нас, женщин за сорок, которым уже не до соплей. А до правды — вполне».
Она улыбнулась.
Иногда правда приходит не в шкатулке, а в повестке в суд. Но главное — она приходит.
Конец.