Третьи сутки я почти не смыкал глаз, баранка моей старенькой «Скании» стала будто продолжением рук. Рейс подвернулся срочный, из тех, что «надо было вчера», а напарник, Сашка, молодой еще, слег с температурой аккурат перед выездом. Так и пришлось отдуваться за двоих. Дорога – бесконечная серая лента, уходящая в никуда, монотонное урчание дизеля под кабиной, редкие слепящие вспышки встречных фар – все это сливалось в один тягучий, почти гипнотический сон наяву. Кофе в термосе давно остыл и превратился в горькую, терпкую жижу, но я упрямо глотал его, пытаясь отогнать вязкую дремоту.
Ночь опустилась на землю чернильным покрывалом, безлунная, глухая. Такие ночи я особенно не любил. В них всегда чудилось что-то первобытное, затаенное, словно сам мир замирал в ожидании чего-то неотвратимого. Лес стеной подступал к обочине, жадно тянул свои корявые ветви к дороге, будто норовя поглотить и мою фуру, и меня вместе с ней. Фары выхватывали из тьмы лишь узкий сектор асфальта, остальное тонуло в непроглядном мраке, где, казалось, могли скрываться любые чудища.
Промелькнул столбик с цифрой «237». До ближайшего островка цивилизации, захудалой придорожной кафешки с мотелем, где можно было бы хоть немного перевести дух, оставалось еще километров семьдесят. Семьдесят километров по этой зловещей, пустой трассе. Я тяжело вздохнул. Силы были на исходе, глаза слипались так, что приходилось то и дело трясти головой и щипать себя за ухо.
И тут, в дрожащем свете фар, я увидел его. Фигура на обочине. Человек. Стоял неподвижно, одна рука поднята в голосующем жесте. «Ну и отчаянный, – мелькнула мысль. – В такой глуши, посреди ночи…» Обычно я не брал попутчиков, особенно в темное время суток. Дорога – штука опасная, всякое случается. Но сегодня что-то внутри дрогнуло. Может, давящая усталость сделала меня сентиментальнее, а может, просто до чертиков надоело это гнетущее одиночество. Захотелось услышать живой голос, хоть как-то отвлечься от мыслей, которые в такие ночи лезут в голову особенно настырно.
Сбросив скорость, я остановил фуру. Мужчина. Высокий, худощавый, одет в какой-то темный, поношенный плащ, несмотря на то, что ночь была довольно теплой. Лица в полумраке кабины я толком не разглядел, только блеснули глаза, когда он поднял голову.
– Подбросишь, добрый человек? – голос у него оказался тихим, немного скрипучим, словно им давно не пользовались. – До ближайшего жилья хотя бы. Заплутал я тут.
Секунду я колебался. Что-то неуловимо настораживало в этом человеке. Какая-то стылость, неживая аура исходила от него, не вязавшаяся с теплой ночью. Но усталость и желание развеять гнетущую тишину перевесили.
– Садись, – буркнул я, толкая дверь. – Только до «Лесной Заводи», там мне сворачивать.
Попутчик молча кивнул и легко, почти бесшумно, скользнул в кабину. Когда дверь захлопнулась, отсекая шепот ночного леса, в кабине стало теснее, и по моей спине пробежал неприятный холодок. От незнакомца ощутимо пахло сырой землей и еще чем-то… чем-то затхлым, тревожным, отчего у меня слегка засосало под ложечкой.
– Спасибо, выручил, – снова проскрипел он, устраиваясь на сиденье. Он сидел неестественно прямо, не откидываясь на спинку, и смотрел перед собой, на освещенную фарами дорогу.
– Да ладно, – я тронул машину. – Как звать-то тебя, заплутавший?
– Можешь звать меня… Силантий, – после небольшой паузы ответил тот.
– Степан я. Можно Степаныч. Что ж тебя в такую темень в лес-то занесло, Силантий? По грибы, что ли, собрался, да припозднился?
Силантий издал звук, похожий на усмешку, но она получилась какой-то неживой, словно треснула сухая ветка.
– Вроде того. Искал кое-что. Давно ищу.
Разговор явно не клеился. Мне становилось все не уютнее. Я украдкой косился на попутчика. В тусклом свете приборной панели его лицо казалось мертвенно-бледным, почти восковым. Глаза глубоко запали и в полутьме выглядели просто темными провалами. Длинные, тонкие пальцы неподвижно лежали на коленях. От него веяло таким могильным холодом, что я невольно поёжился и прибавил печку, хотя в кабине и без того было душновато.
– Замерз, что ли? – спросил я, просто чтобы нарушить затянувшееся молчание.
– Мне всегда холодно, – тихо ответил Силантий, не поворачивая головы. – Это… давнее.
Мы ехали молча еще минут десять. Монотонное гудение двигателя снова начало убаюкивать. Я пару раз сильно моргнул, отгоняя сон.
– Далеко ли еще до этой твоей «Лесной Заводи»? – вдруг спросил Силантий. Голос его прозвучал неожиданно близко, словно он наклонился ко мне.
– Километров пятьдесят, где-то так, – ответил я, стараясь не смотреть в его сторону. Необъяснимая тревога сжимала сердце все сильнее.
– Пятьдесят… Долго, – Силантий вздохнул, и этот вздох был похож на шелест сухих осенних листьев. – А ты, Степан, часто так по ночам колесишь? Один?
– Работа такая, – неохотно отозвался я. – Привык уже.
– К одиночеству нельзя привыкнуть, – возразил Силантий. – Оно всегда рядом. Поджидает. А потом приходит и забирает. Сначала тепло, потом свет, потом… саму суть твою.
Меня ощутимо передернуло. Слова попутчика были странными, жуткими. Он говорил о простых, казалось бы, вещах, но так, будто знал о них какую-то страшную, потаенную правду.
– Философствуешь, Силантий? – попытался я отшутиться, но голос мой прозвучал неуверенно, даже для меня самого.
– Жизнь научила, – так же тихо ответил тот. – Долгая жизнь. Очень долгая. Знаешь, Степан, что самое страшное в такой долгой жизни? Видеть, как всё вокруг меняется, уходит безвозвратно, а ты остаешься. Как вода сквозь пальцы… утекают дни, годы, люди. А голод… голод никуда не девается.
– Какой такой голод? – напрягся я. Я чувствовал, как волосы на затылке начинают шевелиться.
Силантий медленно повернул голову. В полумраке его глаза блеснули красным. Всего на мгновение, но я отчётливо это увидел. Или мне показалось? От усталости и не такое привидится. Но сердце зашлось в тревожном предчувствии.
– Особенный голод, Степан, – прошелестел Силантий. – Не тот, что хлебом можно утолить. Этот голод… он в самой душе сидит. Он требует не обычной пищи, а… тепла. Жизненного тепла. Искры Божьей.
Я молчал. Мне стало по-настоящему страшно. Я вдруг понял, какую чудовищную ошибку совершил, посадив этого человека в свою машину. Это был не просто странный попутчик. Это было что-то другое. Что-то древнее, чужое и бесконечно злое.
Я бросил взгляд на зеркало заднего вида, пытаясь поймать отражение Силантия. Но то ли угол был неудачный, то ли еще какая чертовщина, но я не увидел его. Только пустое пассажирское сиденье. Я резко обернулся. Силантий сидел на месте, так же прямо, и смотрел на меня. И в его глазах уже не было ничего человеческого. Только два красных уголька, тлеющих в темноте.
– Кто ты такой? – выдохнул я, чувствуя, как ледяной пот струится по спине. Руки на руле стали влажными и скользкими.
– Я тот, кого вы, люди, зовёте ночным гостем, Степан, – усмехнулся Силантий, и в этой усмешке проступило что-то хищное, звериное. Его бледные губы растянулись, обнажая слишком длинные, острые клыки. – Тот, кто приходит, когда его не ждут. Тот, кто утоляет свой вечный, неутолимый голод.
Кабина наполнилась тем самым запахом сырой земли, но теперь он был гуще, удушливее, словно мы оказались в свежевырытой могиле. И холод… холод стал невыносимым, пробирал до самых костей, сковывая движения.
– Вурдалак, – прошептал я, и детские страшилки, рассказанные когда-то бабушкой, ожили в памяти во всех жутких подробностях.
– Какие вы забавные со своими названиями, – Силантий медленно наклонился ко мне. Его лицо, теперь ясно видимое в отсветах приборной панели, было мертвенно-бледным, кожа туго обтягивала череп, придавая ему сходство с ожившим скелетом. – Дело ведь не в названии, Степан. Дело в сути. А суть моя – голод. И не только крови вашей я жажду, как вы думаете. Кровь – это так, для поддержания телесной оболочки. Меня влечёт другое… ваша душа. Ваша жизненная сила. Тот самый огонь, что горит в вас. Я забираю его, и он согревает меня. Правда, ненадолго.
Я судорожно сглотнул. Первым желанием было ударить по тормозам, выскочить из машины и бежать без оглядки, куда глаза глядят. Но тело не слушалось, скованное ледяным параличом ужаса. Я мог только смотреть, как это существо, этот ночной кошмар из старых баек, приближается ко мне.
– Ты выбрал удачное время, Степан, чтобы меня подобрать, – продолжал Силантий своим тихим, гипнотизирующим голосом, от которого по коже бежали мурашки. – Ты устал. Твоя защита, твоя воля ослаблена. Ты один. Идеальная добыча. Твоя душа… я чувствую её. Она такая яркая, такая тёплая. Она будет прекрасным пиром для меня.
Красные глаза вурдалака заглянули мне прямо в душу. Я почувствовал, как что-то ледяное и чужеродное пытается проникнуть в моё сознание, сломать волю, погасить тот самый внутренний огонь, о котором говорил монстр. Воспоминания, страхи, сомнения – всё это всплыло на поверхность, делая меня беззащитным перед его тёмной силой.
«Нет!» – мысленно закричал я. Я не мог позволить этому случиться. Я вспомнил жену, Анюту, её тёплую улыбку, вспомнил дочку, Машеньку, её заливистый смех, её маленькие ручки, обнимающие меня за шею. Эта мысль, как яркая вспышка, пронзила ледяной туман, окутывавший мой разум. Я должен бороться. За них. За себя.
С неимоверным усилием я оторвал взгляд от гипнотизирующих глаз вурдалака и нашарил на приборной панели маленькую, потёртую иконку Николая Чудотворца. Её мне Анюта дала перед рейсом, перекрестила и сказала: «Береги себя, Степаша». Пальцы плохо слушались, одеревенели от холода и страха, но я смог сжать её в кулаке так, что острые края врезались в ладонь.
– Уйди! – прохрипел я, выставляя перед собой кулак с зажатой иконкой. – Изыди, нечистая сила! Именем Господа, уйди!
Силантий отшатнулся, словно от физического удара. На его мертвенно-бледном лице отразилось что-то похожее на боль и отвращение. Красные угольки в его глазах на мгновение потускнели, подёрнулись пеленой.
– Наивный глупец, – прошипел он, но в голосе его уже не было прежней леденящей уверенности. – Думаешь, эти ваши безделушки могут меня остановить? Мой голод сильнее ваших богов и ваших молитв!
Но я почувствовал, что хватка ужаса ослабла. Ко мне возвращалась способность двигаться. Я резко нажал на тормоз. Фуру занесло, колёса завизжали, протестуя, но я смог удержать её на дороге, не дав улететь в кювет.
– Я не отдам тебе свою душу! – крикнул я, глядя прямо в искажённое злобой лицо вурдалака. – Слышишь? Не отдам! Она принадлежит не тебе!
Силантий зарычал – низкий, гортанный звук, от которого задрожали стёкла в кабине. Он протянул ко мне свои длинные, костлявые руки с неестественно острыми, жёлтыми ногтями.
В этот момент я вспомнил еще кое-что. Бабушкины рассказы. Она говорила, что нечисть боится не только святых символов, но и некоторых растений, и еще… огня. Огня живого. У меня в кармане куртки всегда лежала зажигалка Zippo, подарок Сашки-напарника. Старая, надёжная.
Не отводя взгляда от твари, я свободной рукой полез в карман. Пальцы нащупали холодный металл. Силантий тянулся ко мне, его холодное дыхание уже опаляло лицо. Я выхватил зажигалку, чиркнул колесиком. Яркий, живой огонёк вспыхнул в темноте кабины.
– А этого ты боишься, гадина? – я поднёс пламя ближе к его лицу.
Вурдалак взвыл, на этот раз в его голосе явно слышался страх. Он отпрянул, закрывая лицо руками, словно огонь причинял ему нестерпимую боль. Его кожа, казалось, начала дымиться там, куда попадал свет пламени.
– Свет! Ненавистный свет! – зашипел он, пятясь к двери.
Я не стал ждать. Собрав остатки воли, я рванул ручку двери со своей стороны и, вывалившись из кабины, быстро обогнул капот. Силантий, корчась и шипя, пытался открыть пассажирскую дверь, но его движения стали какими-то скованными, неуверенными.
«Сейчас или никогда», – пронеслось у меня в голове.
Я подскочил к его двери и резко дёрнул ручку на себя. Вурдалак, не ожидавший этого, вывалился из кабины прямо на асфальт. Он попытался подняться, но я, не раздумывая, снова чиркнул зажигалкой и шагнул к нему.
– Убирайся! Убирайся туда, откуда пришёл! – кричал я, сам не свой от смеси ярости и ужаса.
Силантий зашипел, как змея, и отполз в темноту обочины, к лесу. Его фигура замерцала, стала полупрозрачной, и он буквально растворился в ночном мраке, словно его поглотила сама тьма. Только запах сырой земли и могильный холод ещё некоторое время витали в воздухе, напоминая о недавнем кошмаре.
Я стоял, тяжело дыша, прислонившись к фуре. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Руки и ноги дрожали. Я медленно разжал кулак. Маленькая иконка Николая Чудотворца была тёплой, почти горячей. А зажигалка в другой руке всё ещё горела ровным, уверенным пламенем.
Я простоял так несколько минут, пытаясь прийти в себя. Потом заглушил пламя зажигалки, сел в кабину и заблокировал все двери. Заводить машину сразу не стал. Нужно было отдышаться.
Небо на востоке начало понемногу светлеть. Приближался рассвет. Спасительный рассвет.
Я больше не поехал в «Лесную Заводь». Развернув фуру, я медленно двинулся в обратную сторону, к ближайшему освещенному участку трассы, где были другие машины, другие люди. Я больше никогда не ездил по тому участку дороги ночью. И уж точно никогда больше не подбирал ночных попутчиков.
Тот рейс я закончил, хоть и с опозданием. Заказчик, конечно, был недоволен, но мне было уже всё равно. Я вернулся домой, к Анюте и Машеньке, и впервые за много лет взял отпуск.
Мир для меня изменился. Я заглянул за грань, увидел то, чего не должен был видеть. Но я выстоял. Я сохранил свою душу, свой внутренний огонь. И я знал, что где-то там, во тьме, всё ещё бродит вечный голод, но он больше не коснётся меня. Потому что теперь я знал, что даже в самой глубокой тьме можно найти свой собственный свет – будь то вера, любовь к близким или простой огонёк старой зажигалки. Главное – не сдаваться и бороться до конца. И помнить, что даже самая долгая ночь всегда заканчивается рассветом.
Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти: https://boosty.to/dmitry_ray
#страшнаяистория #хоррор #ужасы #мистика