Марине было тридцать пять. Замужем. Двое детей — дочка в девятом классе, сын в пятом. Жили в просторной двушке в панельном доме, рядом с парком. Муж — нормальный. Без подвигов, без измен. Работал в автосервисе, по выходным смотрел футбол, по праздникам дарил цветы.
И вроде всё у Марины было. Но... иногда в глубине груди появлялось странное щемящее чувство. Не тоска, не грусть — скорее тихий внутренний вопрос: «А это точно я?»
Каждый месяц они с её двумя подругами собирались в кафе — посидеть, поболтать, «помыть косточки», как говорили между собой.
Аня — первая подруга — была эталоном правильной женщины. Муж — военный, сын в кадетке, юбки ниже колена, борщ по расписанию, слова «секс» в их беседах избегала, словно это брань.
— Главное — семья. Надо быть женой, а не бабой, — любила повторять она.
Вика — вторая — была противоположностью. Разведена, любовник в Питере, роман на работе, флирт с соседом. Волосы — всегда распущены, губы алые, духи — с мускусом.
— Мы не для того родились, чтобы быть скучными. Удовольствие — это не грех, это ресурс, — заявляла она и подмигивала официанту.
А Марина сидела между ними и молчала. Потому что в словах каждой слышала что-то своё. Часть — о доме, тепле и запахе супа. А часть — о забытых желаниях, нежности и том, что грудь хочется не только прятать под фланелевой пижамой, но и оголить под лёгкой тканью для кого-то, кто смотрит, будто ты — стихия.
В тот вечер они снова сидели втроём. Вика рассказывала, как сбежала с работы к мужчине на такси. Аня возмущалась:
— Это всё заканчивается слезами. Всё. Мужчинам надо ставить границы.
— Надо — только то, что хочется тебе, — парировала Вика.
Марина молчала. И слушала. И думала, как в ней самом живут обе эти женщины.
Через неделю муж уехал с детьми к свекрови на дачу. А Марина осталась одна. Сначала пекла пирог. Потом прибралась. Потом налила бокал вина и... достала то самое бельё, что когда-то купила по пьяной отваге — кружевное, тонкое, абсолютно «не для мужа». Он, увидев его, тогда сказал:
— Это ж неудобно. Лучше в майке спать.
А сейчас она смотрела на себя в зеркало. Волосы собраны, губы чуть накрашены, бельё на загорелом теле. Она не выглядела как студентка, но и не старалась. Она выглядела... женщиной. Настоящей. Живой.
И тут — сообщение. От Вики:
«Хочешь на массаж? Только не к бабушке с вениками, а к моему другу. Руки золотые. Делает дома. Без намёков. Ну, почти»
Марина набрала:
— А он нормальный?
— Сама потом скажешь, нормальный ли. Я тебя записала. Сегодня. Восемь вечера. Не трусь, Машка. Это не измена — это прикосновение к себе.
Его звали Егор. Квартира — светлая, музыка — джаз. Он улыбнулся, глядя на неё:
— Проходите. Не бойтесь. Я не кусаюсь. Разве что мягко.
Она смеялась натянуто, стеснялась. Он ушёл в другую комнату, дал ей халат.
— Раздевайтесь до белья. Или как вам комфортно.
Она оставила всё. Бельё. Себя. Свою робость. Легла на живот. И позволила.
Первые прикосновения были нейтральными. Потом — уверенными. Горячими. Он касался так, будто читал по коже книгу. Молча. Без слов.
Когда он перешёл к шее, она сжала губы. В голове закружилось — не от страсти, от ощущений
Он ничего не сделал лишнего. Но когда она собиралась уходить, он сказал:
— Вы очень красивая. Вас хочется гладить. Без спешки.
Она кивнула и ушла. Молча. А потом долго стояла в лифте, глядя в отражение. Глаза блестели. Она не чувствовала вины. Только благодарность. Себе.
Спустя неделю — новая встреча с подругами. Вика смеялась:
— Угадайте, у кого теперь запись на массаж на два месяца вперёд?
Аня вздыхала:
— Всё это до первого позора.
Марина просто пила кофе. Спокойно. Вика подмигнула:
— Ну, ты-то что скажешь?
Она улыбнулась:
— А я скажу, что жизнь — это не чёрно-белое кино. Это радуга. И я устала быть только одним её цветом.
В тот вечер, лежа в постели рядом с мужем, Марина впервые за долгое время повернулась к нему лицом. Не для разговора. Просто — чтобы быть ближе.
Он прижал её к себе, сонно:
— Всё нормально?
Она кивнула. Всё было очень даже нормально. Потому что она вернулась к себе. И теперь знала, чего хочет. Не как подруги. Как она сама.