Мне было шесть лет, когда я впервые попыталась разбудить отца к моему утреннику. Его тело было тяжелым и безжизненным, как мешок с картошкой. Липкий запах перегара въелся в стены нашей хрущёвки так глубоко, что даже годы спустя, когда я уже жила в другом городе, этот запах преследовал меня в кошмарах. — Мам, папа опять не встаёт... Мать молча отодвигала меня в сторону и выливала ему на голову стакан ледяной воды. Он просыпался с диким рёвом, швырял в нас чем попало, а потом снова валился на кровать. В тот день я пришла в детский сад одна. Воспитательница спросила: — Где твои родители? — Папа болеет, — соврала я, глядя в пол. Ложь стала моим первым защитным механизмом. К третьему классу я уже знала все укромные уголки школы, где можно переждать перемену. Туалет на первом этаже, где курили старшеклассники. Чердак с разбитыми окнами. Библиотечный чулан, где пылились старые учебники. — Танька-алкашка! — дразнили одноклассники. — Твой папаша вчера опять на остано
Разбитые бутылки моего детства: как я собрала себя по кусочкам
31 мая31 мая
7
3 мин