Остров Ёндо
'21
Выйдя с судоверфи, я взглянула на часы — до обеденного перерыва оставалось ещё минут сорок. Я неторопливо пошла прочь, блуждая по узким улочкам, напоминающим лабиринт. Лёгкий ветер поднимал с земли мелкую рыжеватую пыль — след ржавчины, въевшейся в землю за десятилетия существования верфи.
В воздухе витал густой запах краски, металла и машинного масла. Вдалеке грохотали грузовики, ревели дрели. Я торопливо вышла на асфальтированную дорогу, стремясь выбраться из этого индустриального пейзажа.
Вскоре, одна из улочек вывела меня на небольшую центральную улицу, вдоль которой выстроились типовые многоэтажки. Среди серости и шума, вдруг яркое пятно: на стене одного из домов красовалось огромное граффити. Оно сразу привлекло моё внимание — мощное, живое, будто дышащее. Мне стало интересно: какая история стоит за этим произведением?
Так я узнала, что это уличное искусство носит название : «우리 모두의 어머니» — «Наша Мать». Его автор — Хендрик Байкирх, немецкий художник, известный своими монументальными портретами. В лице пожилой женщины он запечатлел целую эпоху. Глубокие морщины словно рассказывают о тяжёлых временах: о боли и невзгодах, горечи и стойкости, тяжёлом труде, силе и достоинстве — корейских женщин.
Их называли «깡깡 아지매» (Ккангкканг ажиме). «Ккангкканг» — звук, с которым молоток ударяет по металлу. Так прозвали женщин, которые десятилетиями работали на верфях. Изо дня в день отбивали шлак и ржавчину с корпусов судов отбойными молотками. Приведя судно в рабочее состояние, мужья отправлялись в море с надеждой на богатый улов.
Удачный улов означал праздник : дома появлялся небольшой кусок свинины, из которого жена готовила вкусный и сытный ужин. А если попадешь под хорошее настроение, то она угощала мужа домашним макколи, рисовым вином. Сыну отец по дороге прикупал новый карандаш, а малышке Мисон, по такому случаю доставалась карамельная рыбка, корейский аналог сахарного петушка.
После изнурительного дня ажиме (так в Корее ласково называют женщин и тётушек) спешила домой, где её заждались дети и старики. Проглотив наскоро скудный ужин, она принималась за домашние хлопоты. Её еда часто ограничивалась лишь рисом и кимчхи — единственным, что удавалось съесть за целый день.
Среди них была Ок Сун (옥순). Она жила в ветхом доме у верфи, вместе с тремя детьми и свекровью, которая уже почти не вставала с постели. Муж ушёл в море три недели назад и всё не возвращался — шторм задержал возвращение.
Однажды, когда в доме совсем не осталось еды, она сварила детям бульон из сушёных анчоусов и тоненько нарезала единственный кусочек тофу — чтобы хватило на троих. Сама лишь отпила немного бульона. Младшая дочка, пяти лет, протянула ложку:
— Мама, а ты?
Ок Сун улыбнулась и погладила её по голове:
— Я уже наелась. Ешь, малышка.
Уже поздно ночью она сидела у окна, штопая порванные штаны сына. Из кухни доносился запах кимчхи — острый, терпкий, домашний. Несмотря ни на что, в доме было тепло.
А на соседней улице жила другая женщина — Сун Чжа (순자). Её дни мало чем отличались от дней Ок Сун: тот же изнурительный труд, те же заботы и тревоги. Каждое утро она просыпалась раньше всех, чтобы собрать мужу доширак, обеденный ланч-бокс. Себе оставляла лишь горсть холодного риса — наспех, вполглотку.
Собравшись спозаранку, Сун Чжа вместе с мужем шла в сторону моря — надеясь, что сегодня оно не подведёт, не оставит их без пропитания, и ей повезёт попасть на работу. Ни тяжёлый труд, ни скромная оплата, не отбавляла желающих, место доставалось тем, кто пришёл раньше. Остальные возвращались с путыми руками.
В один из таких дней Сун Чжа понуро брела обратно, терзаясь мыслями: удастся ли завтра? Чем сегодня накормить детей, если отец семейства не принесёт хоть немного рыбы и риса?
И вдруг, издалека ей помахала соседка:
— Ну что, не попала? — спросила с участием.
— Нет, — вздохнула ажиме. — Работы сегодня мало.
— Подходи к восьми, пойдём в шиктан (заведение общественного питания) — рыбу чистить будем, — предложила та.
На уставшем лице Сун Чжи появилась слабая, но искренняя улыбка.
Поблагодарив и условившись о месте встречи, она уже веселее зашагала в сторону дома. Надежда на ужин придала ей сил и настроения.
Женщины часто выручали друг друга: делились работой, рисом, обменивали кунжутное масло на чашку грибов, вместе ходили за дровами в горы, помогали заготавливать кимчхи в сезон кимжана (посол кимчхи). Каждая знала цену поддержки и как много это значит.
Горше всего, когда дети уже понимают и больше не просят риса. Заснуть на пустой желудок было пыткой. Они пили воду, чтобы хоть немного обмануть голод. Но сон оказывался сильнее. Он, как ласковая мать, убаюкивал грёзами и уносил туда, где было тепло и сытно. А когда весь дом засыпал, ажиме, уложившись на тонкий перештопанный матрас, мечтала и молилась: пусть поскорее достаток придёт в каждый дом, в каждую семью. В полудрёме она мысленно благодарила Бога за добрую соседку, что снова выручила её.
Пескоструйную очистку судов сегодня запретили — во избежание загрязнения. Но корпуса по-прежнему зачищают, теперь уже шлифовальными дисками. И женщины всё ещё здесь, те самые ажиме. Они продолжают приходить на верфь, помогая своим мужьям. Особенно ценится их труд при зачистке топливных, масляных и водяных танков: туда, куда мужчине не пролезть, бесшумно скользят их маленькие, ловкие фигуры. Как и прежде, работают они — терпеливо, тщательно, молча.
Сегодня в их руках, не только инструмент, но и мобильный телефон. Вроде бы многое изменилось, но суть осталась прежней.
Именно благодаря таким женщинам живут верфи.
День за днём они продолжают своё дело — в ремесле, которое до сих пор называют «неженским».
Это граффити — не просто изображение.
Это крик. Это память. Это благодарность.
В нём прообразы всех наших матерей — настоящих, стойких, незаметных героинь.
Мир начинается с матери.
С Нашей Матери — той, что несёт солнце на голове и воду в ладонях.
Каждый раз, проходя мимо этой стены, сквозь запах краски и пыли, я вижу не просто портрет — я вижу глаза времени.
В ней — моя дочь, моя свекровь, моя соседка, я сама.
И, быть может, когда-нибудь моя внучка тоже остановится здесь — и узнает.
Я благодарна Хендрику Байкирху за бесценное путешествие в прошлое, в страну, которую теперь вижу иначе.
Благодаря этому опыту я поняла, как важна для моей дочери эта часть наследия — и чувствую к ней глубокое уважение и нежность.