— Это твой дом? — Надежда поправила подушку на диване и подняла взгляд на мужа. — Или всё-таки наш?
— Ну ты чего начинаешь? — Кирилл раздражённо почесал затылок и вышел на кухню. — Не хватало только сцен сегодня...
Сценой, по его мнению, было всё, что выходило за рамки «кивни и забудь». Особенно если это касалось его маменьки.
Свекровь. Раиса Михайловна. Женщина с лицом, как у школьной завучихи в последние минуты родительского собрания. Тридцать лет проработала бухгалтером в ЖЭКе, трижды была на учёте в санатории, один раз чуть не вышла замуж за замполита и с тех пор всем мстила.
А уж как она мечтала о "единственном наследнике"... И вот он — Кирюша. Её мальчик. Золотой. Словно бы из каталога "Мир увядших надежд". Уже лысоват, под глазами мешки, но мама всё видит в нём «ребёночка».
Квартира, где они с Надей жили, — та самая, с которой всё и началось. Двушка в Текстильщиках, с полированной стенкой и балконом на мусорку. Тридцать лет Раиса Михайловна тянула, откладывала на ремонт, «чтобы сыну на старт». А когда тот женился, сразу сказала:
— Ключи я вам дам. Но прописку пусть останется моя. Так, на всякий случай.
Случай не заставил себя долго ждать.
— Надюш, Раиса Михайловна хочет к нам перебраться на недельку, — сказал Кирилл как-то утром, стоя в трусах и заваривая себе кофе.
— Ага. А потом — на месяц. А там и до рояля дойдёт, — вздохнула Надежда и достала из холодильника творог.
— Какой рояль?
— Рояль в кустах. То есть её диван в нашем зале.
И ведь действительно — через два дня свекровь вошла в квартиру как в свою. На ногах у неё были белые носки и сланцы, а в руках — клейкая плёнка. Полчаса — и кухонный стол уже был обтянут ею «для сохранности».
— Что ты делаешь?! — Надя чуть не выронила миску с салатом. — Это мой стол! Я только купила его на скидке!
— А ты не психуй, девочка, — спокойно сказала Раиса, разглаживая пузыри под плёнкой. — Порядок нужен. А ты вон, только краской и мажешься. Лучше бы котлет нажарила.
— Я дизайнер, Раиса Михайловна. У меня заказ.
— Угу, дизайнер. Сижу тут, одна комнатка, два шкафа, а она мне "дизайнер"... — пробурчала та и отвернулась.
Через неделю в квартире стало тесно.
Через две — тошно.
Раиса вставала в шесть утра, шумела кастрюлями, включала «Жди меня» и вытирала пыль с рамок, в которых были только фотографии Кирилла. Маленький на горшке, Кирилл в пионерском галстуке, Кирилл с обручальным кольцом на пальце.
Ни одной фотографии Надежды. Ни одной. Как будто её вообще не существовало.
Однажды вечером Раиса Михайловна застала Надю за ноутбуком.
— Что ты тут строчишь?
— Работаю. Клиент из Казани ждет проект.
— Ну-ну. А муж голодный сидит. Сегодня опять без первого?
— У Кирилла руки есть. И холодильник не на замке. — Надежда щёлкнула по тачпаду.
— Ой, как заговорила-то... А кто тебе крышу над головой дал? Я!
— Это квартира оформлена на тебя. Ты её сдаешь. Эту — подарила Кириллу. А я с ним в браке. Так что не тебе указывать, кто и что ест!
Раиса замолчала, но в глазах сверкнуло что-то нехорошее.
— Я тебя предупреждала. Женщины с характером долго не живут в семьях. Мой сын тебя содержал — и зря. — прошипела она, как змея.
Надежда встала. В груди стучало как после бега.
— Раиса Михайловна, соберите вещи. Завтра я вызываю вам такси.
— Это мой дом, поняла? МОЙ. Я здесь живу и умирать собираюсь. И попробуй только выгони. Ты — никто. А Кирюша — мой сын. И если он захочет, он тебя выкинет вместе с твоими дизайнами!
— Попробуйте. Только потом не удивляйтесь, когда суд начнётся. Пропишу себя в квартире. И вы меня оттуда не выпишете. Я жена. Законная.
Раиса пошатнулась. Уперлась в спинку стула. Посмотрела на Надю так, как будто впервые поняла, что та — не подстилка. Не служанка. И даже не "временная".
— Кирилл!!! — закричала она в коридор. — Кирилл, сюда иди!!! Она меня выгоняет!!!
— Мам, ну хватит... — Кирилл вышел, вялый, как обмякшая тряпка. — Вы обе мне надоели...
— А-а-а! — завыла Раиса. — Вот и всё! Она тебя забрала у меня! Я тебя рожала, на себе носила! Ты в каком подвале её нашёл?!
— Я не из подвала, а из института, — отрезала Надежда. — И ты меня к ней не приноси!
Кирилл опустился на табурет. Как будто его только что сбили фурой. Голова в ладонях, глаза в пол. Тихий. Безвольный. И вдруг...
— Мам, ну съезжай, а? Ну правда, тяжело...
— Что?.. — Раиса замерла. — Это она тебя науськала? Она?
— Мам...
— Ты теперь её слушаешь?
— Я слушаю себя.
Тут Надежда впервые за полгода почувствовала... облегчение.
Но недолго.
На следующий день Раиса уехала. Но не навсегда.
Через неделю Надя получила заказное письмо.
Претензия о признании сделки дарения недействительной. Квартира передана с нарушением интересов стороны, находящейся на иждивении.
— Она подаёт в суд. — Надя держала письмо дрожащими руками. — Суд, Кирилл! Суд!
— Ну она... просто расстроилась... — пробормотал он.
— Ты нормальный вообще? Она сейчас у нас квартиру отберёт! А ты ей всё прощаешь?!
Кирилл встал. Посмотрел на Надю почти с жалостью.
— Может, так будет всем проще...
Вот и всё, — подумала Надя. — Выбирает не меня. Даже не квартиру. А просто — чтобы «всем было проще».
На этом закончилась их семья.
Пока. Потому что всё только начиналось.
***
Юрист Надежде попался бодрый. Молодой, уверенный, с чёлкой, которую он всё время стряхивал с глаз, будто собирался на свидание, а не на разбор чужого разваливающегося брака.
— Ситуация, скажу вам, классическая, — начал он, не глядя, щёлкая по клавишам. — Свекровь дарит квартиру сыну, потом тот женится, жена ей не нравится, начинается война, и она — правильно, подаёт иск: «верните всё обратно, я была в умственном помутнении».
— То есть у неё есть шансы?
— Ну… если признают, что её кто-то обманул, да. Но ей надо доказать, что она была в беспомощном состоянии. Ну, типа под гипнозом. Или что вы её отравили блинчиками.
— Мы даже не ели вместе, — отрезала Надежда. — Только ссорились. Я даже борщ один раз испортила — солью пересыпала. Специально. Чтобы не лезла на кухню.
— Вот, отлично. Значит, в суде скажем, что у неё был доступ к кухне. А значит, не была беспомощна. А вы — не ведьма.
Юрист усмехнулся. Надежда — нет.
— Она на меня заявление в суд подала, Кирилл! — Надежда кинула бумаги на стол, как приговор. — И ты молчишь?! Сидишь, будто всё нормально?!
— А что я могу сделать?.. — Кирилл чесал щеку. — Она говорит, ты её из квартиры выгоняла...
— Потому что она с утра до ночи пилила, командовала, ревизию в холодильнике устраивала! Я не чувствовала себя в доме! Я чувствовала себя в военкомате!
— Но квартира всё равно как бы... от неё, — пробормотал он.
— Нет, Кирилл. Квартира — твоя. Оформлена по дарственной. Всё. Точка. Юридически она тебе её подарила. А я — твоя жена. Имею право жить здесь.
— Это ты ей так и сказала?
— Ещё и громче. С нотками истерики.
Кирилл отвернулся. Он выглядел так, будто ему дали пощечину тапком, и он не знает, за что. Типичный сын своей мамы. Бесхребетный, но вечно обиженный.
— Ты хоть понимаешь, во что она нас втянула?
— Ты не понимаешь, — спокойно сказала Надежда. — Она давно решила, что ты не муж, а её инвестиция. А я — не жена, а мародёр.
— Так и есть! — вдруг раздался голос из коридора. — И не смейте меня обсуждать за спиной!
Раиса Михайловна стояла на пороге, в пальто, как всегда без звонка.
— У вас, значит, семейные разговорчики? А маму не позвали?
— Вы как сюда зашли?! — Надя сжала кулаки. — Мы ключи меняли!
— У меня есть дубликат, — сказала свекровь гордо. — Я предусмотрительная. А то вдруг газ у вас утечёт — я ж подберу трупики потом...
— Вы в своём уме?! — Надежда вскинулась.
— Не тебе судить. Суд, между прочим, мне судит! Я иск подала, потому что не позволю, чтобы какая-то выскочка забрала всё, что я создавала с покойным мужем!
— Раиса Михайловна, у вас там в иске вообще-то указано, что вы «заблуждались». А сами вон, на все сто, и с ключами, и с криками.
— Да? Ну и что? На войне — как на войне. Ты начала — ты и получишь.
Суд назначили через месяц. Надежда ходила по квартире, как по минному полю. Кирилл стал ночевать у друзей «по работе». Раиса писала ему ватсапами:
«Сынок, не позволяй ей уничтожать нашу семью. Это НАШЕ жильё. Твоя мать не может быть на улице. Я не заслужила этого!»
— А я, значит, заслужила? — написала Надя, глядя на скриншот его переписки. — Я у тебя кто?
Ответа не было.
Надежда позвонила маме. Первая за полгода. Та сразу взяла трубку:
— Надь? Что случилось? Уволили?
— Почти. Только не с работы, а из жизни. Кирилл молчит. Его мать судится с ним. Со мной. За квартиру. И, кажется, победит.
— Ты в суде скажи: «Я готовила, убирала, лечила, гладила и терпела!» Вот тебе и компенсация.
— Мам...
— А что мам? Я тебе сразу говорила: смотри на маму жениха. Увидела кобру — беги. А ты всё «он добрый, он мягкий»...
— Он — тряпка, а не мягкий, — отрезала Надя.
— Вот. Признание. Поздновато, правда. Ну, ничего. Отстаивай, дочка. Это не квартира. Это твоя свобода. Если сдадим — снова в её лапы попадёшь.
В день суда Надя пришла в пиджаке. Волосы убрала в пучок. Ни капли макияжа. Рядом — юрист. Молодой, бодрый. За спиной — пустота.
Кирилл не пришёл.
А вот Раиса — пришла. В траурном платке. Глаза красные. Подмышкой — томик «Семейного кодекса».
— Она разрушила мой дом, — скорбно начала Раиса. — Я думала, они будут счастливы. А она меня выгоняла. Кричала. Угрожала!
— Это ложь, Ваша честь, — встал юрист. — У нас есть видеозапись. Домофон. Она входила без спроса. Нарушала границы.
— Какие границы? Я мать!
— Увы, — пожал плечами юрист, — но даже у матерей нет права распоряжаться подаренным жильём.
Раиса вскочила.
— Это всё она! Она его настроила! Мой сын был хороший! Пока не женился!
— Где он сейчас? — неожиданно спросил судья.
Раиса замялась.
— Не знает, с кем быть, бедненький... Он страдает...
— А по делу? — строго перебил судья.
Раиса села. Надежда почувствовала, как впервые за год — выигрывает.
Через две недели суд отказал в иске. Квартира осталась за Кириллом. А значит, за Надеждой тоже.
Она сидела в кафе с юристом, ела салат, пила кофе.
— И что теперь? — спросил он.
— Теперь? — Надя выдохнула. — Теперь я его выгоню.
— Мужа?
— Да. Пусть идёт к маме. Живёт с ней, если она такая святая.
— А вы?
— А я поживу. Без тревог. Без чужих тапок в ванной. Без ревизий. Я, между прочим, неплохо одна справляюсь. Даже если нет борща.
Юрист поднял брови.
— Вы знаете, у вас голос стал другой.
— Это я снова собой стала. Представляете?
Ночью она собрала пакет с вещами Кирилла. Не чемодан — пакет. И подписала: «На выход. Спасибо за всё. Суши за мой счёт не будут».
Всё. Назад пути нет.
Но Раиса не сдалась. Она готовит новый удар. А Надя — только начинает свою настоящую игру.
***
Когда Кирилл пришёл домой и увидел на табуретке у двери полиэтиленовый пакет с его трусами, зубной щёткой и носками — он не сразу понял. Постоял, как школьник, которого забыли забрать из лагеря. А потом дошло.
— Это что? — он заглянул на кухню. Надежда жарила картошку. Весело. С маслом и луком. Даже мурлыкала себе под нос.
— Это то, что ты думаешь, — сказала она, не оборачиваясь. — У тебя ровно полчаса. Потом двери меняю.
— Ты с ума сошла?
— Да, давно. Где-то между твоей мамой и шестым её визитом с кастрюлей «наварила супчику». А ты... Упаковался? Или ещё помочь сложить «семейные ценности»?
Кирилл встал в дверях. Опять молчал. Надя выключила плиту.
— Скажи, пожалуйста, только честно. Ты когда-нибудь был на моей стороне?
Он пожал плечами.
— Я просто не хотел ссор. Я мирил вас...
— Ты не мирил. Ты сдавал меня. Молча. Подписывал молчанием каждый её визг, каждый унизительный взгляд. Ты не муж. Ты нотариус при маминой тирании.
— Это же всё не из злого умысла...
— А из какого? Из слабости? Из трусости? Из любви к борщу?
Она подошла вплотную.
— Ты не представляешь, как унизительно — быть взрослой женщиной, а жить, будто ты в интернате. Где за тобой следят, решают, что ты готовишь, что носишь, когда выходишь из дома. Я тебя любила. Но любовь, Кирилл, она же как хлеб. Если не кормить — черствеет.
Он опустил голову.
— Я хотел, чтобы мы жили втроём. Думал, вы с мамой привыкнете друг к другу…
— Да, привыкли. Я к слежке, она к власти. Вот только я — не брошка на её пиджаке. Я — человек. Живой. Со своими границами, потребностями, и с правом не любить укроп в каждом блюде.
Через три дня Раиса Михайловна явилась с проверкой. Увидев, что сына нет, устроила скандал.
— Ты что, выгнала его?! Это же его квартира!
— Наша квартира, пока в браке. Я жена. По закону. Пока не развелись — у меня столько же прав, сколько у него. А пока — живи у себя, Раиса Михайловна. И не забывайте: в прошлый раз суд вам отказал. Хотите повторения?
— Ах ты… стерва неблагодарная!
— Да, представляете. А могла бы быть прекрасной невесткой. Но вы же решили иначе. Теперь наслаждайтесь последствиями. Ключи сдали — и будьте добры, как говорят в магазине: «Уступите очередь».
Через неделю Надя подала на развод. В графе «причина» указала: невозможность совместного проживания из-за давления третьих лиц. Судья даже не спросил — всё было и так ясно.
Вещи Кирилла стояли на балконе. Сам он жил у матери. И вот тут началось весёлое.
— А где чайник? — написала Раиса в WhatsApp.
— На кухне. В квартире. Которую вы хотели отсудить. Не отсудили — не чайник.
— Он покупал стиралку, он платил!
— А я мыла, стирала и убирала. Кто больше пострадал — ещё вопрос.
— Мы заберём телевизор!
— Забирайте. Он всё равно зависает, как ваш сын при каждом выборе.
Началась война за каждую вещь. Раиса составила список: микроволновка, кухонный комбайн, обогреватель, даже половник из ИКЕА.
— Это он покупал! Из его зарплаты!
— А я ему готовила. Считаете, это ничего не стоит? Тогда попрошу компенсацию — за три года борщей, глажки и морального ущерба.
Они приехали за телевизором в пятницу. Раиса, Кирилл и ещё какой-то мужик в кепке — «наш сосед, поможет вынести». Надежда встретила их в халате и с документом о разделе имущества.
— Вот. Всё, что нажито в браке — подлежит разделу пополам. Даже если покупалось одним из супругов.
— Вы что, судиться будете за сковородки?!
— А вы — за квартиру собирались. Теперь вот сковородки. Что дальше — зубные щётки?
Раиса взвилась. Сосед извинялся, Кирилл потел, Надя смеялась. Спокойно, и как-то даже по-женски зло.
— Кстати, холодильник я оставлю себе. В нём было больше тепла, чем в ваших отношениях.
Через месяц Надя подписала развод. Кирилл не пришёл. Его представлял юрист — вялый, с глазами побитого пса.
— Мой доверитель согласен на развод. К разделу имущества — претензий не имеет.
Она поставила подпись и вышла. Не плакала. Не дрожала. Просто — пусто стало. Но так, как после генеральной уборки: немного эхо, но больше — воздуха.
А на следующий день ей привезли букет из 150 роз. Без подписи. Только открытка:
«Ты сильнее, чем кажешься. И умнее, чем думаешь. Позвони, если вдруг захочется снова поверить в мужчин».
Она засмеялась. Слезы всё же выступили, но светлые. Как первый дождь после жары.
Мама позвонила вечером:
— Надь, ну как ты?
— Свободна, мама. У меня в холодильнике только еда, и ни одной ревизии за неделю. Это счастье, как ни крути.
— И что дальше?
— Пока — тишина. Потом — кто знает. Я ж теперь не жена. Я — снова женщина. Со свободой. И холодильником.
А Раиса Михайловна?
А что Раиса... Она живёт с сыном. Страдает. Но не признаётся. Всё ищет в интернете, как оспорить развод и вернуть имущество.
Но закон — штука упрямая. А Надежда — ещё упрямее.
Финал:
На кухне играло радио. Надя жарила картошку. В окно светило солнце. На подоконнике стояли розы. А на двери — новый замок.
Без дубликата. Без прошлого. Только она и её новая жизнь. Без борщей. Но с кайфом.