Семейные разборки всегда самые больные. Но что делать, когда родная сестра обманывает тебя с жильём, манипулирует чувствами, а твоя помощь оборачивается против тебя? История женщины, которая лишилась не только своей квартиры, но и веры в родство.
— Лена, я тебя очень прошу, посмотри ещё раз, может быть, Тамаре с мальчишками удастся пожить у тебя хотя бы полгода? — Мама смотрела на меня так, что в груди начинало щемить. Детство… Две комнаты, чай на кухне. Сестра всегда плачет, когда у неё что-то не выходит. Я — старшая, значит, ответственная.
А что, мне жалко, что ли? Квартира у меня пустует — сама я недавно переехала к Павлу. Сестра развелась, ей, бедолаге, деваться некуда: ни денег, ни мужа, ни опоры. Детям нужны нормальные условия — и я ведь понимаю… — Пусть приезжает, — выдохнула я, чувствуя, как с плеч сползает невидимый груз. — Только, мам, давай сразу: это временно. До осени.
Я думала — справляемся. Бабушка для Тамары, тётя Лена для Димки и Ярика. Я кормила их вечерами, водила на секции, рылась в шкафах в поисках забытых джинсов для мальчиков (растут же, как на дрожжах!), покупала им учебники и шоколадки за свои деньги. Заботилась… Дома вечно стоял запах супа, варёных яиц, какого-то детства.
Тамара сначала робела: — Ты уж извини, Лен, ну правда, на голову всё рухнуло! — Да что ты, какие наши годы, — улыбалась я и отмахивалась. Казалось, всё тихо и понятно. Мои ключи — её дети. Кровать — её ночи. Я даже поначалу радовалась: не громко, но приятно, когда в квартире опять слышен детский топот, кто-то ломает свои машинки, где-то шмыгает носом мальчишка, которому я покупаю мороженое вместо извинения за холод в доме.
Почти год так прошло. Я видела, как Тамара всё чаще опаздывает с коммуналкой, как у неё появляются странные друзья… Но об этом — чуть позже.
Пару раз я намекнула: — Тамар, зиму пересидели, уже весна… Какие у вас планы? — Погоди ты, Лена! — махала она рукой. — Ты ж видишь, дети привыкли, школа рядом… Мне ж никуда не идут. Давай ещё месяц, а?
Я молчала. Сглатывала. Мамина тревога смотрела на меня с фотографии: «Ну не гони сестру, Лен… Ты у меня добрая…» А я и вправду добрая, разве не так?
Честно скажу: к лету усталость накрыла. Настоящая такая, липкая, с заломами в спине и глухими снами. Звонишь домой — слышишь за спиной детский визг, а сестра всё обещает: — Найду работу — сниму угол. Ну не на улицу же мне с детьми.
Мама всё поддакивает — мол, как ты, Леночка, не понимаешь: у людей беда, а ты вот вся — в своём счастье, с мужем, заботах… Но меня эти слова горячими углями по сердцу — вонзаются и молчат. Самой не по себе: вроде и не отказываешь, а вот дом твой уже не твой.
Раз — и снова накрыла суета. У Вити день рождения — торт, шарики, визг детей. Я стою в углу свой же кухни, смотрю на грязную прихватку и думаю: — А где мои ложки? Где полотенце с лаймом, любимое? Разве я что-то оставляла здесь нерешённым?
Тамара внезапно перестаёт обсуждать сроки. Ключи у неё — мои. Она хранит их на розовом брелке с медвежонком, как свою собственность. — Лен, я детей отправлю на дачу — может, свои вещи перевезу, а? Пауза. — Куда перевезёшь, Тамар? Ты ж говорила… — Ну мало ли! Не ссорься, ладно? Давай не будем портить отношения.
…Отношения. Еле сдерживаюсь, но проглатываю.
В июле всё превращается в фарс. Я прихожу без звонка — мой ключ всё ещё открыт двери. Но в коридоре стоят чужие сапоги! Женские туфли, какие-то пакеты, кто-то смеётся в ванной. Застаю Тамару с какой-то девушкой, возрастом как она сама. Оказывается, у неё теперь соседка — Таня, «на недельку пока устроится».
В голове что-то щёлкнуло. Я села на подоконник, не разуваясь: — Ты что делаешь, Тамар? Это моя квартира! — Да не кричи, Лена. Ну подружка поживёт. Что, жалко? Ты ж не живёшь тут. Я просто помогаю человеку, она мне за коммуналку помогает.
— Подожди… Ты что, сдаёшь мою квартиру? — Ой, Лена, вот не начинай… После всего, что я для тебя делала, разве так можно? Ты ж помогала, хорошо, а теперь я помогаю — справедливо же!
Меня словно кипятком ошпарило.
— Подожди-ка… Я пустила тебя пожить временно. А теперь ты приводишь чужих людей, берёшь с них плату и считаешь, что это нормально?
Тамара — в слёзы, в крик. — Да что ты со своей квартирой! Всю жизнь я под тебя подстраивалась, ты всегда старшая, справедливая… А теперь я, наконец, могу хоть что-то себе позволить! Ты даже не понимаешь, каково это — жить в тени, жить с детьми, у которых ничего нет…
Она вдруг поднимается до настоящей истерики. Мальчики заглядывают в прихожую, но тут же исчезают. Я с трудом собираю себя в комок. Голос предательски дрожит.
— Знаешь что, — выдохнула я. — Через неделю квартира должна быть свободна. Всё. Тамара только и смогла, что бросить: — Ага, разбежалась… Вот только попробуй!
Той ночью я не спала. Перебирала в голове слово за словом — делила годы, школьные фотографии, чужие обиды. Почему так вышло? Оказалось — квартира теперь не просто стены, а целое поле битвы.
— Неужели это предательство? — спрашивала я в темноте потолок. — Или всё же моя вина, что пустила её на порог? Вот так растут эти «семейные разборки» — слово за слово, ложка за ложку, ключ за ключ…
А жизнь идёт, знаешь…
Скандал вышел громкий. Даже, пожалуй, слишком. Как будто все эти месяцы молчания, уступок и сдержанных слёз взорвались за одну ночь.
Я пришла как во сне, почти не помня, как добиралась на автобусе — в руках белый пакет с яблоками для мальчиков, а в голове — тяжёлые, битые мысли.
— Тамара! — позвала я с порога, вслушиваясь в эхо пустых утренних стен. Тишина. В кухне кто-то хлопнул дверцей холодильника. Показался Димка, встрепанный, мятого вида, раскрасневшийся. — Привет, тётя Лена, — неуверенно. Я качнула головой, улыбнулась как могла. — Маму позови. Через минуту Тамара стояла напротив, в вытянутой футболке. Упрямая, холодная. Глаза слезятся от недосыпа или слёз — не разобрать.
Я поставила яблоки на стол. — Я прошу тебя… мне очень неприятно всё это. Давай разойдёмся по-хорошему. Я ведь не против помочь, но ты же понимаешь — сдавать чужую квартиру, приводить людей, не спрашивая, — это неправильно! К тому же — мой дом.
Тамара вздохнула зло: — А что, Лена, где же твоя справедливость? Ты вот вся такая хорошая… Но почему тогда тебе всё, а мне ничего? Жильё у тебя своё, муж надёжный, работы две! А я — с чем? С двумя детьми на руках, нищета — и опять ты! Что, теперь вышвыриваешь меня, да?
Голос у неё стал какой-то хриплый: — Позволить! Позволить мне пожить нормально — тебе, значит, жалко?! А справедливость где… Когда ты всё решила? А?! Всегда всё за меня! Всегда!
— Подожди, но ведь это — МОЯ квартира! Я помогала, как могла. Это был мой ПАРАМЕТР ДОБРОТЫ, понимаешь? Ты же сама обещала только на время… А теперь устраиваешь мне здесь проживание с кем попало.
— Я заберу свою долю! — вдруг выкрикнула Тамара. Я, кажется, перестала дышать. Доля? Какая доля? — Или по-хорошему, или пойдём к юристу!
Вот тут у меня как будто весь мир перевернулся. — Ты это серьёзно? — Самое серьёзное! — Она даже улыбнулась невесело. — Мы всё решим. Я тут прожила год, детям нужна стабильность, у меня тоже права есть! Всё по-честному, Лена!
Я внезапно вспомнила, как в детстве мама делила между нами шоколадку: «Одной разламывай, другой выбирай». Всегда мне казалось, что так честно… Но теперь?
— Тамара, ещё раз говорю… Квартира оформлена только на меня. Это не делится. — А то, что ты меня сюда пустила — не значит, что я как бы здесь прописана? Я покачала головой — руки дрожат. — Нет. Это не так. Уйди из моей жизни… если не хочешь по-настоящему остаться сестрой.
Вдруг накрыла тишина. Даже чайник не закипал. Дети возились где-то в комнате — маленькая жизнь, щемящая и невинная.
— Всё, — выдавила я сквозь зубы. — У тебя неделя. Потом я вызову полицию и всех твоих Тань выставлю сама!
Мне стало лет двенадцать. Я ухожу из дома, только теперь — я хозяйка, а сестра… Сестра — чужая.
Утро выдалось серое, с неприятным моросящим дождём. К яблокам — никто не притронулся.
Прошла неделя. Семь длинных, невидимых дней.
Я по сто раз думала: правильно ли поступила? Спала плохо, снились бестолковые сны. На работе ловила себя на том, что любую женскую спину на улице принимаю за Тамару — вот-вот увижу, как она идёт, хмурая, со своими мальчиками. Переполняло ощущение предательства, но уже — не моего.
На восьмой день решилась: зашла к себе — ключ всё ещё подходил. В квартире пусто, только в прихожей валялась пара носков и чей-то рисунок на мятой тетрадке: космический корабль, похожий на автобус. Мальчиков не было... Я опустилась на диван. Прислушалась к дому — в соседней квартире топали соседи, над головой гудел телевизор. А у меня… Тихо. Даже чересчур.
Через пару дней позвонила мама: — Лена, ты уж не держи обиды, ладно? Тамара с ребятами уехала к её подруге, она всё ещё очень зла, но ты всё правильно сделала… просто… Я только «угу» ответила. Сердце как будто после зимы начало оттаивать: всё закончилось, но врастаю в одиночество.
Потом был вечер. Села на кухне, смотрю в окно: фонари мигают, снег мелкий сыплет по стеклу. Вдруг звонок. Тамара. Голос точно не свой — сухой, натянутый: — Спасибо, что не выбросила вещи. Я не стала острить, только выдохнула: — Не за что.
Пауза. Даже телефон трещал от напряжения. — Я… наверное, не права была, — вымолвила она наконец. — Просто… иногда так страшно — за детей, за себя. Прости. — Ты тоже меня прости… — слова дались тяжело, между ними — все эти обиды, все эти яблоки на столе.
— Ладно. Пока, — коротко, просто, грубо. Связь оборвалась.
В ту ночь я впервые за долгое время спала спокойно — как будто мой дом вернулся ко мне, вместе с теплом под одеялом и легким утренним светом в кухонной занавеске.
— Где-то, может, так и будет: я помогла, они выжили. Я осталась одна, зато — без чужих ключей на своей территории. Всегда думала, что родственные узы — это тепло и поддержка. Но иногда границы оказываются важнее. Даже если сердце ноет.
На память — рисунок космического автобуса. Чужой, но всё равно… о нашем детстве…