Утром позвонил Виктор, у него были срочные дела и он сказал, чтобы мы ехали в больницу к маме втроем: я, папа и Леша. Мама не обидится – он у нее пару дней назад был. Мы тоже не обиделись. И поехали без него.
Мама… я никогда не видел ее такой. Она стала какой-то маленькой. Как будто уменьшилась в размерах, что ли… Хотя я видел ее всего две недели назад. А сейчас это был другой человек. Наверное, на нее так подействовала больница.
Но она очень обрадовалась, увидев Лешку. Порозовела от счастья. Села с ним рядом, прижалась к нему… гладила его руку. Он тихо целовал ее в макушку. В глазах его мелькали слезы, но мой брат не плакал. И старался, чтобы мама их не заметила.
Они болтали с мамой о нем, о его учебе, о том, о сем… Отец и Юра тихо обсуждали что-то свое. Скорее всего, мамину болезнь. А я … а я сидел и молча смотрел в окно палаты.
Мое внимание привлек мужик с букетом, заботливо обернутым в толстый слой газет и апельсинами в авоське. Он почти бежал, видимо, стараясь побыстрее попасть в тепло и не заморозить ни одно ни второе.
« - Ясно. Идет навещать»
А на встречу ему по больничному двору бодро шествовала «делегация»: молодой парень с младенцем, завернутым в пышное атласное одеяльце с розовой ленточкой, девушка (явно его жена) и разные встречающие. Когда-то я также шел впереди подобного шествия. И скоро это снова мне предстоит.
Мы попрощались с мамой, пообещав навестить ее еще раз через два дня. Наедине Юрка уверил нас, что все будет хорошо – мама поправится. И вышли в морозный январь на крыльцо больницы.
Я сказал Алексею и отцу, что мне надо сгонять по делам. Я знал роддом, где появился на свет сорок с лишним лет назад. Он стоял на том же самом месте. И потому, погрузившись в метро, через двадцать минут был на нужной мне станции.
Меня, в отличии от моих братьев, отец забирал из детдома. Он тогда пришел с войны. И решил, что начинать мир нужно со счастливых детских лиц. И я и Виктор были еще малышами и не помним этот период. Это уже рассказал нам отец.
Старое двухэтажное здание «потерялось» среди выросших за эти годы деревьев. Наверное, летом здесь чудесно. А сейчас, в морозный январский день, было довольно холодно и неуютно. Но молодых папаш это не смущало: охрипшими от волнения, надрыва и холода голосами они перекрикивались со своими женами через закрытые окна палат. Некоторые, самые смелые и активные, сидели на ветках деревьев и, нахохлившись, как вороны, вещали о проблемах и перспективах «семейного гнезда» тем, кто их слушал за больничными стеклами.
На меня никто не обратил внимания. Понятно, что приняли за одного из счастливых папаш, который пришел навестить свою «вторую половину».
Зачем я пришел сюда? Я и сам не знал. Я просто сел на пустую лавочку возле крыльца и молча наблюдал за суетившимися отцами. Мне надо было побыть одному и понять …
- Чего сидишь-то, милок? На морозе вредно. Где твоя «благоверная»? В какой палате?
На меня сочувственно смотрела маленькая, пухленькая бабушка. Замотанная в серый шерстяной платок и толстое пальто, она казалась шариком. С румяного, морщинистого, словно печеное яблочко, личика на меня сочувственно смотрели выцвевшие от возраста, карие глаза.
- Да я не отец, бабушка. Я просто так…
- Ааа… она присела рядом со мной на лавочку:
- А что занесло-то сюда? Просто так сюда не приходят. Уж я-то знаю. Я тут санитаркой уже годков сорок с гаком работаю. Насмотрелась.
Цифра «сорок» ударила меня, как током. Я почти подпрыгнул и воззрился на бабушку. Она тоже смотрела на меня пристальным взглядом.
- Я родился тут. Во время войны.
Решив, что пожилая санитарка навряд ли помнит всех родившихся детей и связанные с ними жизненные случаи, я захотел поболтать с ней.
Бабушка еще внимательнее на меня посмотрела, пожевала губами и изрекла:
- Анна Ивановна я.
- Иван Петрович.
Я соврал. Мне не хотелось, чтобы в роддоме пошли сплетни, что приходил сын их старого врача-акушера. Во время войны рождалось тоже много народу…
- Значит, родился ты тут, Ваня?
- Ну, да. Только от меня отказались. И сдали в детдом. Оттуда меня и усыновили.
- Вот оно что… А сюда-то что пришел, милок? Маму, что ль, ищешь?
- Да какая мама, Анна Ивановна… столько лет прошло. Я сам уже папа. Аж дважды.
- Иии, милай, ты не хорохорься! Хоть десятерых на свет народи: а ежели тебя самого в роддоме бросили, так ты и будешь переживать до конца своих дней, чем ты такой «порченный», что тебя тут оставили. И мысль эта покоя тебе никогда не даст. Как заноза, будет в сердце сидеть. Ты уж поверь мне. И матери сюда приходят. Которые от детей отказались. И дети тоже приходят. Вот как ты.
Наверное, она права. Теперь понятно, что меня сюда привело. Я никогда не думал о том, почему от меня отказались. И только рассказ отца о моей родной матери, наверное, задел в моем сердце что-то… что до поры до времени молчало и не давало о себе знать. И это «что-то» называлось…
- Ох, и сложно все это.
Продолжала рассуждать Анна Ивановна:
- И матерей жалко. Сердце разрывается, как посмотришь, как они тут убиваются и сестричек наших и врачей просят сведения им дать. И детей, которые приходят. И сидят тут, как ты, на скамеечках. Будто ждут, что сейчас за ними приедут и их заберут. Прям с этой лавочки.
- И забирали?
Это вырвалось у меня само собой, неожиданно.
Анна Ивановна снова внимательно на меня посмотрела.
- Видать, недавно ищешь ее. Не успел еще с этой мыслью сжиться. Что не родной.
- Нет, я давно знаю, что я не родной. С самого детства. Но я не страдал никогда – у меня хорошие родители. И я считаю их родными.
- Это ты про приемных?
- Это я про родных. Приемные мне те, кто меня тут оставил. Но вы правы, я узнал, что меня пытались искать, буквально позавчера.
- Ну, точно. Еще не успел к этой мысли привыкнуть. А это, ох, тяжко… Во-первых – оставили. А во -вторых - пытались искать. С ума можно сойти.
Я слушал Анну Ивановну и думал, что, возможно, она права. Не иначе, как сумасшествием можно назвать мой приезд в этот роддом и ожидание неизвестно чего на стылой лавочке…
- Вы не замерзли, Анна Ивановна?
- Зови бабой Нюрой. Все так зовут. Пока не замерзла. Замерзну - уйду. Вот ты понимаешь, Ванюша, жалко мне их. И тех, кто оставил и тех – кто вернулся… По молодости я на них обижалась: ну, как можно дите родное забыть? У самой трое. Вдовая я. Вторым браком. А первый мой муж, отец моего Пашеньки, в первые дни войны на фронте погиб. А я в положении. И похоронка пришла… Как я с ума не сошла тогда – не знаю. Но ничего… выжила. И сына своего родила и воспитала. Трудно было тогда с людями, работать надо. А у меня комната на окраине – не поездить и ребенок грудной на руках. И денег нет - есть нечего. Разрешили мне тогда тут в подсобном помещении пожить. Там у меня Паша и ходить начал, пока я работала. А сестрички наши, подружки мои, завсегда за ним присмотрят и покормят, пока я на дежурстве. Уже после войны второй раз замуж вышла и еще двоих на свет народила. И есть было нечего и жили в подвале. Но выросли все и умными и здоровыми. Паша у меня военный, в чинах. Полковник. Правда, уже в отставке, ну да это неважно. Двое других тоже институты позаканчивали, инженера. Один на заводе крупная «шишка». У всех уже семьи, дети, квартиры. Я все удивляюсь: я всю жизнь санитаркой, мой второй муж в слесарях, а дети какие ученые у нас получились!
- Вот Вы говорите, баба Нюра, что дети такие хорошие. А живете одна.
- Дык зовут меня к себе жить. Ругают, что работаю до сих пор. Да я думаю, внуки-то уже взрослые. Зачем я им там? А тут – всегда при деле и с народом. И веселей как-то. И дома тоже себе сама барыня. А в гости или что привезти – так мне позвонить только и мигом все будет.
- Счастливая вы, баба Нюра.
- Я-то? Да уж, на судьбу свою не могу жаловаться. А эти горемычные… Однако, Ванечка, всех их мне жаль. Такой тяжкий груз на себе всю жизнь нести!
- Ну, кто несет, а кому все равно…
- Кому все равно, тех не жалко. Точнее, жалко – но не так. А кто осознал… вот тех жальчее всего.
Баба Нюра горестно повздыхала и помолчала. Молчал и я. Я и не знал – что сказать. И все ждал, что она скажет мне что-то…
- Вот, помню,
Начала опять баба Нюра:
- Приходила к нам тут одна, сразу после войны.
Несмотря на холод, меня бросило в жар.
- Пришла – и с порога рыдать. В ногах у главврача валяться. Дескать, все осознала – отдайте дитя. А он ей – да где ж я теперь тебе его возьму? Раньше надо было думать. Ребенок давно в детдоме, а в каком… сведения все засекречены, я сам не знаю. Она в крик, хлоп! И в обморок. Откачали. У нас на входе завсегда аптечка стоит. Потому как новоявленные папаши тоже любители в обморок бахнуться. Сунули ей нашатырь под нос, очухалась. Но долго потом еще там сидела на стуле. Словно ждала. Жаль ее было. А что поделаешь? Я ей чайку принесла. Горяченького. И рассказала она мне, что была санитаркой на фронте. И случилась у нее любовь с одним командиром. Ну и она забеременела. Ее тут же в тыл, знамо дело, отправили. Домой. Тут на родине, в Москве, она и родила. В этом роддоме, значит. А у ей муж на передовой. Она к нему рвется. А ее не пускают. « - Очухайся, баба! – говорят: - У тебя дите! Куда ты теперь?!». В общем: металась она… металась… да и написала отказ. И ушла на фронт, к мужу. Только он на ей не женился. Оказалась у него в тылу другая жена. Так-то! И вернулась тогда она обратно после войны. Да только поезд ушел. Дочь ее давно уже другие люди взяли.
У меня отлегло от сердца. Я выдохнул.
- Или вот еще случай. Работала одна тут, на заводе. Познакомилась с летчиком, значит. И забеременела. А летчик тот… то ли налетчик, то ли погиб. Пропал. А она с матерью и сестрой в одной комнате в коммуналке. Мать в крик: нагуляла – домой не пущу! Ну, в общем, она тоже своего мальчика тут и оставила.
Я снова замер. Сердце мое перестало стучать.
- А мальчика того сразу усыновили. Медсестра наша взяла. У нее на фронте сынок погиб. Она вдовая, хоть и молодая. Говорит: « - Выращу сама. Сделаю человеком еще хоть одну душу!». И приходила эта баба много лет спустя и тоже рыдала. Вышла она замуж, в другой город уехала, а все забыть никак не может. Что так получилось. И рассказала все мужу. Он понял. И дети ее поддержали. И вернулась она и медсестра наша ее признала. Она тогда у нас еще работала. Но сын ее отказался с ней встретиться. Говорит: раз бросила – она мне не мать. Так-то. И ушла его мать восвояси.
- А кто-то еще возвращался? Спросил я осторожно.
- А как же! Погоди, а сколько времени-то, милок?
- Половина второго.
- Ой, мне в поликлинику, на процедуры! Пойду я. А то бы еще рассказала. Здоровья тебе, милый! Если еще послушать захочешь – приходи. Спроси бабу Нюру. Я всегда тут.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Уважаемые читатели! Подпишитесь на канал, чтобы не пропустить очередную публикацию.
Также обращаю ваше внимание, что на канале выложены большие тематические подборки: 1. Фанфиков, 2. Рассказов, 3. Статей про кино.
Все доступно для чтения.
Если вам нравятся публикации на канале, его можно поддержать финансово, прислав любую денежную сумму на карту: 2200 3001 3645 5282.
Или просто нажать на кнопочку «поддержать (рука с сердечком)» справа в конце статьи.
Заранее вас благодарю!
Ну, или хотя бы поставить лайк) Вам не сложно, а автору – приятно ;)