Папа умер зимой. Было тихо, как в заснеженном лесу. Только в доме звенела пустота, и мама сидела у окна, не мигая, как будто ждала, что он вот-вот войдёт, отряхивая с плеч снег. Он больше не вошёл.
Сначала я думала, что это просто горе. Ну, как у всех — она поплачет, побудет одна, потом пройдёт. Но дни шли, а мама будто ушла вместе с ним. Физически она оставалась — готовила завтрак, поливала цветы, иногда даже стирала мои вещи. Но если я говорила что-то — её взгляд проходил сквозь меня.
— Мам, я выиграла олимпиаду, представляешь?
Тишина.
Она вроде слышала. Даже кивала. Но как будто не понимала слов. Или не хотела понимать.
Смотрела в окно. Там, на лавочке, они всегда сидели вдвоём летом. Теперь лавочка была пуста. Я видела, как она туда всё равно выносит чашку чая. Ставила вторую кружку — для него. Просто так.
Просто… так.
Я кричала в подушку. Билась. Злилась. Потом снова подходила и тихо садилась рядом.
— Мама, мне страшно без него. Но ты здесь. Ты же со мной.
Она не отвечала. Однажды я подбежала к ней, обняла за плечи, прошептала:
— Мамочка, ну пожалуйста… скажи что-нибудь.
Она смотрела на старую фотографию, где папа смеётся, а я маленькая держу его за руку.
— Ты знаешь, — вдруг сказала она, — у него была ямочка — вот здесь. Когда он смеялся.
Это было первое предложение за три месяца.
Я обрадовалась. Обняла её крепко, почувствовала, как она дрожит. Как будто замёрзла внутри, где-то глубоко.
Потом опять тишина. Долгая. Месяцы. Врач сказал — депрессия, глубокая. Возможна кататония. Лечение нужно.
Я носила её по больницам, по специалистам, платила, просила. Вставала на колени перед чужими людьми, потому что только бы она снова заговорила.
Однажды, я пришла домой позже обычного. В прихожей пахло корицей. На кухне — горячие пироги. Мама сидела за столом и резала яблоки.
— Ты голодная? — спросила она просто.
Я онемела.
— Мам…
Она не смотрела на меня.
— Я слышала тебя всё это время, Лен. Просто… у меня не было сил ответить.
Я опустилась рядом. Плакала без звука, как ребёнок. А она гладила меня по волосам.
— Прости, — сказала она. — Я просто не знала, как жить без него.
— Я тоже не знаю, — ответила я. — Но, может, попробуем вместе?
Мама не стала прежней. Папу никто не вернул. Но я научилась слышать её тишину. А она — мои слова.
И мы начали заново.
