Ольга проснулась в воскресенье с ощущением редкой, почти преступной тишины. За окном майская зелень лениво переливалась под солнцем, а в доме стояла благословенная тишина — никакого шума, звонков, тарахтения стиралки. Алексей уехал к друзьям на дачу «помогать строить баню», что обычно означало пиво, политические споры и шашлык, от которого у него потом три дня болел желудок.
Она поставила кофе, достала свежий круассан из пакета (не домашний, конечно, из пекарни у метро — не до выпечки ей сейчас) и села на подоконник. Это был её уголок. Здесь, на бабушкином кухонном подоконнике, она впервые поцеловала Алексея, когда он ещё был стройным и весёлым студентом с зубастой улыбкой и запахом табака. Сейчас он стал скорее понурым менеджером с плешью и мамой за спиной.
Ольга включила музыку. Не громко. Стинг. Тот самый, который нравился бабушке — «Fields of Gold». Бабушка вообще была интересная женщина. Про таких говорят — с характером. Квартиру оставила Ольге, несмотря на уговоры дяди Колюши, который требовал «делить всё по-честному». Но нотариус развёл руками: завещание, всё чисто.
Она тянула кофе и уже начинала верить в воскресенье, когда дверь с лязгом отворилась.
— О боже, только не это… — сказала она вслух и сразу выключила музыку.
— Ты что, опять орёшь с утра? — строго произнесла Татьяна Ивановна, вваливаясь в коридор с двумя пакетами. — Это ты так мужа ждёшь, да? Как шалавка? Музыку включила, круассаны эти свои жрёшь, мать твою!
Ольга выдохнула. Нет, ну почему, почему она не купила железную дверь с двойным замком? Почему не поменяла замок сразу после свадьбы? Почему не сбежала в Индию, когда ещё была возможность?
— Здравствуйте, Татьяна Ивановна, — холодно произнесла она. — Алексей, если вы забыли, на даче. Вас никто не звал.
— А я и не к нему. Я к тебе, Олечка. У нас с тобой дело.
Она прошла в кухню, как к себе домой, поставила пакеты и достала из одного из них… рулетку.
— Это что, шуточный визит? — спросила Ольга, сужая глаза.
— Нет, я вот что думаю, — начала свекровь, осматривая кухню, — надо бы тут всё переделать. Вот эта стена — под снос. Здесь сделаем арку, а тут — кабинет Лёшеньке. Ты же сама говорила, что тебе не нужен рабочий стол на кухне, верно?
— Я говорила, что мне не нужен стол на кухне, если у меня будет собственная жизнь, — спокойно, но с опаской произнесла Ольга.
— Ну так вот, — продолжила свекровь, будто не слышала. — Я уже обсудила это с Алексеем. Он полностью согласен. Нам просто нужно согласовать перепланировку.
— Нам? — переспросила Ольга, чувствуя, как нарастают удары в висках. — Это квартира не «нам». Это квартира моя. Мне её оставила бабушка. И никакой перепланировки не будет.
— Да что ты говоришь! — всплеснула руками Татьяна Ивановна. — А жить ты, значит, будешь тут одна, да? От мужа твоего избавишься, вещи его выкинешь, и будешь тут свои… эти… женщины-дела делать?
— А что такое «женщины-дела», уточните, пожалуйста? — прищурилась Ольга. — Это когда я мою унитаз после вашего визита?
Свекровь на секунду сбилась. Потом встрепенулась и, не теряя хода, пошла дальше:
— Не нравлюсь тебе, да? Потому что я правду говорю. Потому что я, в отличие от тебя, за своим мужем ухаживала, стирала ему, гладила, борщи варила, а не в этом… в каком-то платье с порнографическим вырезом сидела на подоконнике!
— Это пижама, — сдержанно ответила Ольга. — Я дома. В своей квартире. И вы вломились сюда без спроса.
— У меня ключ есть! — гордо воскликнула Татьяна Ивановна.
— У грабителя тоже бывает ключ, — с нажимом произнесла Ольга и встала. — Верните его. Сейчас.
— Я тебе не девочка, чтоб ты мне приказывала! — взвизгнула та. — Ты кто такая вообще? Ты ничем не лучше, чем те бабёшки, с которыми мой Алексей встречался до тебя. Только и умеешь, что крутить задом!
Ольга почувствовала, как внутри что-то клацнуло. Глубоко-глубоко, под грудной клеткой, где за десять лет брака накопилось столько обид, что хватило бы на мини-сериал из восьми серий.
— Вы закончили? — спросила она тихо. — Если да, то вот вам ваше. — Она подошла к ящику, достала связку ключей, нашла нужный и протянула свекрови. — Заберите и больше сюда не приходите. Без приглашения — никогда.
— Ах ты… — Татьяна Ивановна побледнела, но ключ всё же взяла. — Я всё Алексею расскажу. Всё! Ты думаешь, он с тобой останется, когда узнает, как ты ко мне, к его матери?
— Пусть решает. Только пусть не забудет, чья фамилия стоит в свидетельстве о праве собственности, — бросила Ольга и пошла в комнату.
— Ты думаешь, что выиграла?! — крикнула ей вслед свекровь. — А я тебе так скажу: пока мой сын — твой муж, ты никто тут!
— До вторника, — отозвалась Ольга, не оборачиваясь.
— Что? — переспросила свекровь.
— До вторника он ещё мой муж. А в среду у нас первая встреча с юристом.
Татьяна Ивановна вылетела из квартиры, хлопнув дверью так, что со стены слетела фотография бабушки.
Ольга подошла, подняла рамку, аккуратно протёрла стекло. Бабушка смотрела на неё с чёрно-белого снимка, как будто говорила: «Ну вот. Молодец. Наконец-то».
***
Ольга села напротив адвоката, аккуратно поставила перед собой паспорт и вздохнула. Слишком громко, пожалуй. Женщина напротив — строгая, в костюме цвета мокрого асфальта, с лицом, которое не предвещает сочувствия, — подняла взгляд от бумаг.
— Развод по инициативе жены. Без детей. Имущественные претензии?
— Только чтобы он отстал. Квартиру оставляет мне, это и так понятно — она по завещанию. Машину забирает он. Остальное — мне всё равно.
— Долги, кредиты?
— У него есть. Но я не подписывала, — пожала плечами Ольга.
Адвокат кивнула. Всё шло по схеме. Печально-банальной. Таких историй она видела сотни. Но у Ольги внутри всё дрожало, как будто впервые.
— Хотите, чтобы он не приходил в квартиру? — уточнила адвокат.
— Он и не приходит. Мама его теперь адвокат по всем вопросам. Думаю, она ему и зубы чистит.
Адвокат хмыкнула. Это было почти как комплимент. Для этой женщины юмор — проявление жизни.
Ольга вышла на улицу и на секунду задержалась у стеклянной двери. Её отражение смотрело устало, но спокойно. Наконец-то. Спокойно. Не тошнит по утрам. Не просыпаешься с мыслью, что опять суббота и он сейчас притащит маму.
Она шла медленно. У подъезда стоял Алексей, сутулясь. В руках пакет из «Ашана», в нём — судя по очертаниям — что-то из личного. То, что она ему по-человечески собрала. Не хотела, чтобы как бомж потом выковыривал из шкафа трусы.
— Привет, — сказал он тихо.
— Привет. — Она даже не остановилась. Просто кивнула и пошла к двери.
— Оль, подожди, — бросился за ней. — Ну что ты, как чужая…
Она остановилась. Вздохнула.
— А как мне себя вести, Лёш? Как человек, у которого муж — мебель с голосом своей матери?
— Ну началось… — он поднял глаза к небу. — Я же сказал, что с ней поговорю.
— Когда, Лёш? После похорон? — она усмехнулась. — Или после того, как она наконец перестроит кухню под её стандарт: серый, кафель, православный календарь и икона над плитой?
— Ты перегибаешь, — буркнул он.
— А ты не догибаешь. С десяти утра до десяти вечера она сидела у нас, пилила, ворчала, решала. Где ты был?
— Я работал! — вскинулся он. — Я же всё это делал для нас!
— Для нас? Серьёзно? — Ольга усмехнулась. — Всё, что ты делал, ты делал, чтобы не услышать визг Татьяны Ивановны в трубке. Ты выбирал не меня. Ты выбирал покой. Без конфликта. Без нервов. Без разговоров. Ты выбирал её.
Он молчал. Смотрел куда-то в сторону, как будто там, в окне соседнего дома, можно было найти ответ.
— Оль, ну это же… это же можно починить. Ну что ты сразу в юристов? Развод?
— Знаешь, что я сделала в пятницу? — перебила его она. — Села и вспомнила, когда мы последний раз смеялись вместе. Не просто «хихикнули» над сериалом, а по-настоящему. Вот так, чтобы живот болел. Вспомнила? Нет. Забыла. Всё. Ушло.
— Это не повод…
— Ага. Двадцать пять поводов у тебя дома в шкатулке, где кольца обручальные. И ещё один повод — в том, как ты отдал ей ключи от моей квартиры.
— Она хотела помочь, — выдавил он. — Мы просто хотели сделать тебе подарок, сюрприз…
— А ты не подумал, что я не люблю сюрпризы, особенно когда они с пылесосом и разводом по итогу?
— Я не хотел… — он пожал плечами, потер лицо. — Я просто… Оль, ну мы ведь… Мы же были…
— Были. Ключевое слово. — Она протянула руку. — Отдашь второй комплект ключей?
Он достал ключи, помедлил. Держал в ладони, как будто они весили килограмм сорок.
— Знаешь, а я ведь не хотел всё вот так… — тихо сказал он. — Просто не знал, как по-другому.
— А я устала жить с человеком, который «не знает». Мне нужен кто-то, кто знает. Или хотя бы спрашивает.
Ключи легли ей в ладонь. Он остался стоять, как забытый чемодан на перроне. Без адреса, без маршрута.
— Я могу приехать за вещами?
— Я тебе их собрала. Они у Серёги. Забери, когда удобно. Я там ничего не трогала. Даже твою старую футболку с дыркой под мышкой.
Он хотел что-то сказать. Протянул руку. Но она уже шла к подъезду. Точно, легко, уверенно. Наконец-то. С ощущением, что спасла себя.
— Оль… — позвал он.
Она обернулась. Один раз. Без злости. Без страха. Просто с усталостью.
— Пока, Лёш.
— Я всё равно… жалею.
— Ну, с этим и живи.
***
В воскресенье было тихо. Даже слишком. Ольга готовила себе омлет — наконец-то с тем количеством соли, которое нравится ей, а не с «нормально, как у мамы». В квартире пахло кофе, радио мурлыкало что-то французское.
И вот тут — как в дешёвом триллере — в дверной замок начала лезть чужая рука.
Ключ.
Её замок.
Кто?!
Она распахнула дверь с кастрюлей в руке.
— Ольга Николаевна, — стояла на пороге Татьяна Ивановна, в пальто цвета «второе замужество», с ярко-красной губной помадой и пакетом. — Нам нужно поговорить. Вы слишком себя повели.
— Я себя не повела. Я себя унесла. От вас. Вон.
— А это что? — Татьяна Ивановна потрясла ключами. — Алексей сказал, что вы не против, если я зайду. Мне нужно взять его документы. И вообще — у меня осталась тут часть вещей.
— Какая часть? Платье с семейного корпоратива или ваши судорожно вытертые тапки у батареи?
— Не язвите, Олечка, — свекровь уже входила в квартиру. Без разрешения. Как у себя дома. — Я здесь не для ссор. Я пришла… как женщина к женщине.
— Интересный жанр. Комедия, мелодрама или психологический триллер?
— Мне не нравится ваш тон.
— А мне не нравится, что вы вламываетесь в мою квартиру.
— Ну, во-первых, — Татьяна Ивановна аккуратно сняла пальто, как будто приехала на неделю. — Квартира-то как бы... не совсем ваша. Алексей в ней жил. Его вещи были тут. Значит, она общее имущество.
— По завещанию — моя. Читайте закон. Или мне адвоката позвать?
— Девочка моя… — в голосе Татьяны Ивановны сквозила жалость и сарказм. — Вы не думайте, что так просто сможете всё забрать. Мы не с таких дворов.
— А я не с тех, кто отдаёт. Вы путаете эпохи.
Свекровь прошла в комнату, огляделась.
— Вот ты зачем эту стенку убрала? Была же нормальная! «Орех». В неё всё вмещалось. И солонки, и книги…
— И ваша претензия, видимо, тоже. Вам её туда засунуть некуда?
— Ольга! — громко. — Я всю жизнь строила, сохраняла семью! А вы… вы разрушили всё из-за капризов!
— Ага, — Ольга поставила кастрюлю на стол. — Из-за капризов. А не из-за того, что вы с сыном вдвоём съели весь мой воздух.
— Алексей — мягкий человек, его надо было понимать.
— А я не гувернантка. И не сиделка. И не вынос мозга по субботам. Я его жена была. Не ваша.
Обе замолчали.
Ольга смотрела на Татьяну Ивановну, и перед ней — на секунду — промелькнул Алексей. Уставший, растерянный. Как будто он всю жизнь смотрел два сериала одновременно: один про маму, другой про жену, и не понимал, где реклама, а где финал.
— Я пришла предложить вам сделку, — сказала свекровь.
— Это будет интересно. Давайте.
— Вы сохраняете фамилию. Не позорите Алексея. Возвращаете часть мебели. И передаёте нам ключи от кладовки в подвале.
— Не поняла. Кладовку?
— Да. Там у нас был сервиз и старые книги его отца. Это семейное. Наследственное.
— У нас развод, Татьяна Ивановна. Не археологическая экспедиция.
— Не надо ерничать. У вас ведь никого нет, кроме квартиры.
— А у вас, кроме контроля и липкого голоса, есть что-то?
— А вы знаете, что Алексей уже подал на раздел имущества?
Молчание.
Ольга прищурилась.
— Серьёзно?
— А почему бы и нет? — свекровь выдержала паузу. — Он хочет получить компенсацию за всё, что вложил в ремонт. За диван. За стиральную машину. За…
— ...за терпение? — тихо спросила Ольга.
— За годы. — Её голос был твёрдым. — Он много отдал. А вы… вы не оценили.
Ольга встала. Пошла в спальню. Вернулась с папкой.
— Тут квитанции. Всё покупала я. И диван, и машинку. И, кстати, он платил ипотеку за свою машину. Не за мой потолок.
— Это мы ещё посмотрим, — сквозь зубы.
— Конечно, посмотрите. Только заранее скажу: вы проиграли. Потому что он — уже не муж. А вы — не хозяйка. И вот это, Татьяна Ивановна, больше не ваше.
Она достала из кармана фломастер и с наслаждением написала на коробке с документами: ЛИЧНОЕ. ТОЛЬКО МОЁ.
Татьяна Ивановна покраснела.
— Вам бы всё в спектакль… — прошипела.
— А вы бы — домой. К себе. Или на суд. Но без ключей. Отдайте, пожалуйста.
— Вы же всё равно одна останетесь! — крикнула она напоследок. — Не будет у вас ни семьи, ни детей, ни поддержки!
Ольга молча протянула руку. Ключи легли в ладонь.
— Я лучше одна, чем в вашем театре абсурда.
Дверь закрылась.
Тишина.
И тогда, впервые за долгое время, Ольга засмеялась.
По настоящему. Громко. До слёз.
На кухне, рядом с сковородкой, стоял чайник. Закипал.
Теперь только её чайник. И её квартира. И её жизнь.
И пусть будет омлет, кофе и одиночество.
Зато без гастролей Татьяны Ивановны.
Финал.