Окно в спальне раскрылось ещё до будильника — маршевый февральский ветер, поняв, что оттого теплее не станет, швырнул в подоконник горсть колкой мороси и убежал дальше. Мария вздрогнула, подтянула одеяло, но сон уже распался, как кусок льда в кипятке. Будильник отсчитывал последние восемь минут свободы. Этого хватило, чтобы вспомнить вчерашний жёлтый квадратик со словом «Займись», наклеенный поверх фотографии из их с Олегом первого отпуска. «Займись» — и ни точек, ни сердечек. Займись чем? Нервами? Долгом за машину? Мужем, который, кажется, разговаривает только с компьютером и чайником?
Она встала, нащупала тапочки, бесшумно вышла в коридор: плитка прохладная, тёмная, у двери пахнет скисшим лаком для обуви. Стикер с «Займись» лежал на полу — клей не выдержал ночных сквозняков. Мария подняла, прилипла к пальцу брошка-пыль, она сорвала:
— Надоевший ребус, — прошептала. — То «Позвони», то «Упакуй», теперь «Займись». Может, сразу «Разберись»?
Ответа, понятно, не было. Список (даже не список, а россыпь односложных окриков) начался недели три назад. Сперва Мария подумала: Олег решил заменить ими нелюбимые разговоры. Однако муж клялся: стикеры не его. Их и правда было проще распознать: Олег, экономя, клеил остатки фиолетовых, а эти — ярко-канарейчные. Мария ухмылялась, но напряжение в доме густело, как уваренный глинтвейн. Когда к обычной тишине присоединилась череда команд, атмосфера стала совсем вязкой. Олег засиживался на работе, она штудировала фриланс-порталы и, казалось, исподволь вырабатывала ухо для тишины: слышала, как кот Лоскут находит за шкафом синюю бусину, как филигранно щёлкает автомат газовой колонки, когда греет воду лишь до 60 °C, а не до 65. Всё, что угодно — кроме слов.
Чем дальше, тем стикеры становились загадочнее: «Позвони», «Проверь», «Спроси». Появлялись в самых неожиданных местах: на бойлере, на пульте телевизора, даже на пакете с макаронами (что означало «Упакуй» на еде, Мария так и не разгадала). Найти автора оказалось сложно: клей оставлял следов больше, чем камер наблюдения. Тёща, Светлана Николаевна, переехала к ним на время ремонта своей квартиры, но на словах безоговорочно поддерживала «никаких записок в чужом доме», хотя сама не читала детективы — только «Калейдоскоп сканвордов».
Мария потянулась и открыла дверь на кухню. Едва наступила на линолеум, под правой пяткой хрустнул ещё один квадратик: «Деньги». Она побледнела. «Всё, приплыли, — мелькнуло. — Теперь точно про долги. Наверное, свекровь решила выставить нас на улицу, чтобы самой не брать кредит. Пройдёт между нами трактором, а потом скажет: “Я же только советовала”».
Сверху зашуршало: тёща, судя по расписанию, должна была ещё спать. Но тень мелькнула, как ласточка, — и Мария поняла: если сейчас не поймает «птицу советов», то уже никогда.
Часы показывали 06:03, когда она проскользнула в коридор. Светлана Николаевна стояла, положив ладонь на стену, спиной к шкафу, и рассматривала свежий стикер — тот самый, с ужасным «Деньги». Лицо у неё было, как старый атлас: дороги-морщинки, равнины округлых щёк, мелкие озёра под глазами. Она тронула жёлтый квадрат, будто боялась, что тот оживёт и укусит за палец. Губы дрогнули, глаза заблестели — вот-вот сорвутся слёзы. И внезапно Марии стало неудобно: тёща совсем не походила на генерала интриг.
— Вы… это вы? — спросила Мария громче, чем собиралась.
Свекровь вздрогнула, обернулась, и глаза её округлились, будто она поймана за пирожком до обеда.
— Я… — слова застряли, как косточка персика. — Прости, Машенька. Не хотела вас… напрягать.
— Но напрягли. — Мария взялась за дверную ручку — ей понадобилась опора.
— Я же… Всё не могу заставить себя говорить прямо. Думала, советы — это мягче.
Она умолкла, указательный палец всё ещё касался бумажки: «Деньги». Глянцевая поверхность колыхалась от сквозняка, как крошечное знамя перемирия.
На кухне включили духовку: тепло и запах подрумянившейся булки обычно уняли бы нервозность, но не сейчас. Мария поставила чайник, села напротив свекрови. Лоскут прыгнул на подоконник и полез в штору, но его все проигнорировали.
— Начнём, — Мария отхлебнула ещё холодного чая. — «Позвони» — это кому? Мы перелопатили контакты: никому не просрочили.
— Я хотела, чтобы вы позвонили банку. Обновите график платежей. У вас там непонятно что.
— «Упакуй»?
— Старые бумаги в отдельную коробку. Когда бардак — голова не работает.
— «Займись»?
— Документами на квартиру. Вы же ищете лучше ставку, чтобы рефинансировать. А время идёт, проценты капают.
— И наконец «Деньги»? — Мария смотрела тёще в глаза.
Свекровь втянула воздух, будто плач подступил к самим лёгким.
— Я не хочу, чтобы вы ругались из-за ипотеки. Видела, как вы молчите, как кружки возле раковины стоят, будто мины. Думала: дайте подсказку — догадаются, начнут говорить. Но вы… — тёща махнула рукой. — Наверное, это глупо. Я считаю копейки, а сама ношусь с бумажками.
Мария поставила чашку и, к собственному удивлению, не почувствовала злости. Вместо этого — слабость и раскаянье. Вот сидит женщина, которая, оказывается, ночами шлёт SOS-сигналы на клейкой бумаге, только потому, что не умеет справляться с неловкостью.
— Так. — Мария вздохнула. — Значит, вы просите не денег, а разговора?
Светлана Николаевна кивнула, неловко уставилась в стол.
— А мы думали худшее. Лично я — что вы хотите нас разлучить.
— Господи, Машенька! — свекровь всплеснула руками. — Я наоборот! Мне бы только, чтобы вы ладили и жили, как люди. Олег закрывается, ты закрываешься… И я до крика ни-че-го не могу. Вот и клею листочки.
Мария кивнула: резон в этом был. Клейкие слова легче спровоцировать на мысль, чем живые, особенно если живые боятся обидеть.
Неожиданно в проёме показался Олег — волосы дыбом, футболка не той стороной, но глаза осмысленные.
— Мам, Маша, мы чего о шести утра… — Он кивнул на чайник, на стикер в руке жены. — Уже раскрыли тайну?
— Раскрыли, — Мария подошла к нему, коснулась плеча. — Советчик найден.
— Мам, это правда было необходимо? — Олег сел рядом с матерью. — Я же говорил, мы разберёмся.
— А вы молчите. Как два выключенных радиоприёмника. Я думала, если «позвони» — вы позвоните банку и поймёте, сколько вам платёж тянет карман. Если «упакуй» — наведёте порядок в документах, перестанете путаться. Если «деньги» — наконец обсудите, где субсидии, где отсрочка. Я стадо намёков погнала — а вы никакой.
Олег потер лицо:
— Прости, мам. Мы и правда молчали.
Мария обняла его за локти: этот жест редко обрекал мужа на публичные «сюси-пуси», но сейчас надо было.
— Может, завтрак сначала? — предложила она.
— Завтрак — это план, — свекровь подскочила, достала хлеб, яйца, свою любимую прованскую соль.
Яичница шипела, как ветреный светофор. Мария выставила на стол блокнот, ручку, распечатку графика платежей. Олег поставил рядом ноутбук — интернет-банк уже требовал пароль.
— Так, — сказала Мария, ловко перевернув хлеб на тостере. — Начинаем без обвинений. Мы все боимся проблем, но они не исчезнут, если на них не смотреть.
— Это как воронка под раковиной, — буркнул Олег, — чем дольше не чистишь, тем страшнее заглядывать.
— Вот и будем чистить. — Мария ткнула ручкой в график. — У нас платёж двадцать пять в месяц. После повышения ставки будет тридцать. Нам не потянуть.
— А я думал, — Олег заёрзал, — если бы не тратить на кофе на вынос и такси…
— Та-ак, — Мария вскинула брови. — Твой кофе и моё такси дают пять тысяч, не пятнадцать. Пора искать серьёзнее.
Тёща молча поднесла калькулятор из шкафа и поставила между ними.
— Я могу помочь, — сказала она тихо. — Сдаю сейчас свою квартиру в аренду на время ремонта. Если надо, часть этих денег…
— Нет. — Олег покачал головой. — Мы сами. Но спасибо.
Мария повернулась к свекрови:
— Помощь не обязательно деньгами. Зато вы прекрасно ведёте учёт расходов. Поможете нам составить план?
Светлана Николаевна оживилась, глаза заблестели:
— Ох, это моё! Таблички, колонки, формулы.
Олег вздохнул:
— Наш финансовый штаб формируется прямо на кухне.
Мария подмигнула:
— И даже кот в резерве. Лоскут, будешь талисманом экономии?
Кот ответил беззвучным кивком ушей, засвидетельствовал уважение и отправился гонять тень от чайника.
Час — и на столе лежал схематичный «план атаки»: пункт первый — заявка на рефинансирование в два банка; второй — проверка льгот по молодым семьям; третий — месячная «детоксикация» от импульсивных покупок; четвёртый — распродажа залежавшейся оргтехники из кладовки. Пятый пункт придумал Олег: «Субботние финансовые собрания под клюквенный морс».
— Без скучных планшетов, — уточнила Мария. — Живые люди — живые разговоры.
— И без стикеров, — добавил Олег. — Мама, обещаешь?
Тёща улыбнулась, подняла руку, будто давала присягу:
— Обещаю. Но только если будете сами говорить.
— Договорились, — сказал он твёрдо.
Мария сделала глоток кофе, внутри стало светло, как после зимней грозы: шумно, но ясно.
Вечер пятницы встретил их не так, как остальные: в доме пахло не «напряженной тишиной», а корицей и новой задачей. Олег пришёл с работы не в девять, а в шесть; Мария распечатала анкеты на субсидию, тёща сварила гороховый суп и приставила Лоскуту миску «экономного» корма, без дорогих креветок. Клейкие квадраты больше не нужны — вместо них на холодильнике висел лист А4 с календарём и три подписи: «М», «О», «С.Н.». Рядом — нарисованный кот с мешочком денег.
— Господи, как детский сад, — хмыкнул Олег, прилепляя магнит. — Но пусть будет.
— Это называется визуализация целей, — наставительно ответила свекровь и похлопала сына по плечу.
Мария подошла к мужу, накрыла его ладонь своими пальцами:
— Тишина закончилась?
— Надеюсь, — вздохнул он. — Хотя мне будет её чуть-чуть не хватать. Той, где ты печатала, а я кодил, и ничего не требовалось выговаривать.
— Но именно в ней мы утонули, — сказала Мария. — Внутри каждого стала образовываться пропасть. Лучше краткий шторм, чем вечный вакуум.
— Ладно. Подписываюсь: «меньше вакуума, больше штормов, но управляемых».
— И безмолвных советов, — подмигнула она.
— И безмолвных, — повторил Олег, чиркнул ручкой на краю листа маленькую галочку.
Тёща увидела, улыбнулась, а потом — с каким-то детским восторгом — вытянула из кармана последний, сиротский стикер, оставшийся без пары, и протянула Марии:
— Может, в музей? На память.
Мария подняла, рассмотрела: чистый, без слов. Жёлтый квадратик казался теперь невинным, как конфета из детства. Она улыбнулась тёще:
— Давайте. Пусть напоминает, что разговаривать полезнее, чем шифроваться.
Олег извлёк из ящика пустую магнитную рамку, осторожно вставил стикер внутрь. Мария закрепила рамку на холодильнике рядом с календарём:
— Наш семейный герб — пустое поле для честных слов.
— И для кулинарных рецептов, — отозвалась свекровь. — Если борщ удастся, запишу.
Олег рассмеялся, Мария присоединилась. Лоскут, довольный, заронял громкое мурчание, будто подтверждал договор.
Ночь наступила без внешнего фанфара, но в квартире случилось маленькое чудо: тишина вернулась — не как боевой режим молчания, а как привычный фон спокойного дома. В детских гусеницах мыслей Мария уловила: «С этим можно работать». Завтра подадут заявку в банк, послезавтра — на субсидию, а дальше таблицы, встречи, живой чай с клюквой.
Светлана Николаевна закрыла дверь своей комнаты и, уже стянув свитер, вдруг улыбнулась пустоте. Она знала: теперь их трое километровый айсберг непонимания протает быстрее обычного, а если снова замёрзнет, то они приклеят не записи-приказы, а, может, смешные смайлики или, на худой конец, список ингредиентов лучшего в мире горохового супа.
И точно: на следующее утро Мария нашла на холодильнике самый неожиданно-короткий из всех стикеров, написанный уже круглым почерком Олега: «Обниму?». Жёлтый квадратик улыбался, Лоскут обмахивал хвостом стул, а горячий чай с ягодами, разумеется, был уже на столе.