Елена проснулась от звука дверного звонка, хотя сон ещё пытался её обнять обратно. В коридоре было темно, как в театральной кулисе, и пахло вчерашним ужином — гречка с котлетами, которые Алексей наотрез отказался есть, потому что «у мамы вкуснее».
Звонок повторился. Протяжный, наглый, с оттенком превосходства.
— Чёрт, — прошептала Елена, натягивая халат.
Она знала, кто там. Эта звонит не в дверь — она врывается в пространство. Уверенно, как бульдозер, которому приказали снести чужую жизнь.
Открыла. Конечно. Стояла. Виктория Петровна, мать Алексея, в классическом бежевом плаще, как будто она с разведки, а не из МФЦ. Под мышкой — документы. В глазах — победа.
— Ну, слава Богу, а то я думала, вы ещё спите, — процедила она, проталкиваясь мимо. — А у нас дело нешуточное. Договор купли-продажи я вчера оформила. Копии тебе принесла. Вот, держи.
Она хлопнула пачкой бумаг на тумбочку, будто карту военного наступления.
— Здрасьте, — пробормотала Елена, не сразу сообразив, что вообще происходит. — А… что это?
— Доля. Моя. Та, что осталась от Сашкиной квартиры. Я теперь решила, что переоформлю её на Алексея. Всё правильно — сыну, а кому ещё?
Елена побледнела. У неё перед глазами даже потемнело. Сашка — это брат Алексея, погибший в двадцать восемь. Несчастный случай. Трагедия. Квартира в Кузьминках. После смерти — поровну: матери и Алексею.
— Подождите… вы что значит, решили? — с трудом выдавила она.
— А что такого? — пожала плечами Виктория Петровна. — Я мать. Я имею право. Я хочу, чтобы сын был защищён. У него семья. Пока ещё, — добавила она с кривым укором. — Вдруг разведётесь, а? Вот и будет всё в безопасности.
Елена взяла бумаги и посмотрела на подписи. Всё по закону. Дарственная. Свидетель подписи — нотариус.
— Вы… вы оформили дарственную без согласия Алексея? — удивилась она.
— Да он не возражал. Я ему сказала: всё оформлю, не волнуйся. Он сказал — делай как знаешь. Это и есть согласие, между прочим. — Виктория Петровна сняла плащ, как будто собиралась жить здесь. — Давай чайник ставь. Холодно у вас, как в морге.
— У нас не морг, — бросила Елена, но уже шла на кухню. Пальцы дрожали.
Она кипятила воду, думая, что это уже не просто вмешательство. Это — кража с особым цинизмом. Не квартиры — безопасности. Их с Алексеем и без того хлипкие отношения, как старая табуретка, держались на шурупах привычки. А теперь Виктория Петровна вывернула отвёрткой последний.
— А что ты такая грустная? — не унималась свекровь, садясь за стол. — Надо радоваться. Мы же семья. У тебя теперь муж с собственностью.
— А у меня с мужем — ничего, — мрачно ответила Елена, ставя чашки. — В смысле отношений.
— Ну, ты это… не начинай. Не обижай мальчика. Он у меня с детства ранимый. Ты же знала, за кого шла?
— Я шла замуж, а не в чью-то ячейку на подчинение, — сухо сказала Елена. — Только вас тогда рядом не было, вы приезжали дважды в год.
— Так я и сейчас не мешаю! Просто наблюдаю. Подсказываю. Советую по-женски.
— Угу. Обои, мебель, стиральная машина, даже какая сковородка лучше — всё вы выбираете. А теперь ещё и недвижимость «по любви» оформили, — Елена села, устало уставившись в чай. — А ничего, что я вообще-то жена?
— Пока что, — спокойно ответила Виктория Петровна. — А если хочешь остаться, то не устраивай истерик. Хватит строить из себя Пугачёву на пенсии. Глянь на себя: халат, волосы — как метёлка. А что ты вообще в дом принесла? Какие идеи, какое тепло?
Елена даже не вспыхнула. Всё горело внутри. В груди — огонь, в желудке — кипяток, в горле — ком. Она видела, как Виктория Петровна смотрит на неё с тем же презрением, с каким смотрят на продавца в овощном, когда тот кладёт подгнивший помидор.
— Я принесла в дом себя. Это, знаете, немало. За всё остальное вы уже давно взялись сами.
— Ой, не начинай этих ваших модных фразочек. Себя… Да таких «себя» — по всем Тиндерам шастают. Сейчас одна, завтра другая.
В этот момент в дверь вошёл Алексей.
— Мааа, ты уже тут? — зевнул он. — Привет, Лен.
— Ага, уже, — улыбнулась Виктория Петровна, вставая и целуя сына в щёку. — Я всё оформила, так что теперь ты у нас с квартирой. Папа бы гордился.
— Квартирой? — переспросил он. — Ты что, сделала дарственную?
— Конечно. Ты же сказал: делай как знаешь.
Алексей молча перевёл взгляд на жену. Она сидела, будто парализованная.
— Лен, ты чего? Всё нормально. Это же просто формальность.
— Просто… — Елена встала. Голос её был холодный. — Просто формальность? То есть ты считаешь, что можно оформлять имущество за моей спиной, и это «просто формальность»?
— Ну ты же не против! — поднял брови Алексей. — Это же от мамы. Не чужая.
— Чужая, Лёша. Очень даже. Если ты забыл, я тебе напомню: у нас был разговор о покупке квартиры в ипотеку. Вместе. Поровну. А теперь ты — собственник доли в другой, и это тебе, видимо, удобно?
— Да я и не думал…
— Вот в этом и проблема, Лёша. Ты не думаешь. Ни обо мне, ни о нас.
— Не перегибай, — нахмурился он. — Это всего лишь бумажка. Ну оформлено. Ну что теперь?
— Теперь? — она сняла кольцо. — Теперь я тебе больше не жена.
— Лена! — вскочил он. — Да подожди, ты что?
— Мама твоя права. Я ничего в этот дом не принесла. Ни тепла, ни уюта, ни любви. Поэтому забираю с собой то, что у меня есть — себя. И халат. Он, между прочим, мой.
И с этими словами она пошла в спальню собирать вещи.
— Ну вот… — выдохнула Виктория Петровна, поправляя блузку. — Началось.
— Мам… — растерянно сказал Алексей. — А если она правда уйдёт?
— Значит, не твоя. Настоящая жена не уходит. Она терпит. И знает, что мама всегда права.
А за дверью спальни Елена сидела на полу с чемоданом и смотрела в окно. На улице шёл мелкий снег. В голове билась только одна мысль: Неужели всё? Или ещё есть шанс вытащить себя из этой трясины — и жить по-настоящему?
Переезд был похож на побег. Елена, в спортивных штанах и с заколкой, которую Алексей называл «антенной», молча запихивала вещи в чемодан. Ни истерик, ни сцен. Только короткий звонок подруге — и через два часа она уже сидела в её гостиной с кружкой кофе и головой на коленях.
— И ты прям вот так, без скандала? — удивилась Юля, вытаскивая из пачки печенье. — Я б этой змее волосы на бигуди намотала. Прямо на голове. С фольгой.
— Я не скандалистка, — устало ответила Елена. — Я просто устала. Сначала она мне объясняла, как варить яйца. Потом — как носить каблуки. Теперь оформляет квартиры без согласования. Это уже не брак. Это какой-то бизнес по управлению женой.
— Ладно, — вздохнула Юля. — Главное, что ты живая. С глазами. И даже с мозгами, чего нет у твоего бывшего. Слушай, а он вообще понял, что ты ушла?
— Он звонил. Четыре раза. Потом писал: «Ты перегибаешь». Потом: «Прости, я запутался». Потом: «Мама тоже переживает». А финал — «Ну, если тебе так надо…»
— О! — Юля подскочила. — «Если тебе так надо» — это вообще чемпион фразы! Вот с неё все мужики должны начинать, чтобы сразу было понятно, кого посылать первым рейсом!
— Да поздно уже, — отмахнулась Елена. — Завтра пойду в МФЦ. Подаю заявление на развод. Всё. Точка.
Юля присвистнула.
— Ты уверена?
— Да. Я больше не хочу быть тенью в чужом доме. Я не кукла, которую мама выбрала сыну на витрине.
Через три недели, в обед пятницы, Елена стояла в очереди у нотариуса. Никакой драмы. Просто нужно было подписать согласие на раздел совместно нажитого имущества — стиральной машины и кровати из «Икеи». Кровать, к слову, она отдала Алексею. Пусть спит на ней. Возможно, Виктория Петровна будет менять ему подушки.
Из кабинета вышел мужчина в пуховике и с папкой в руках. Лена мельком посмотрела — лицо показалось знакомым. Потом заметила цепочку: чуть хромает, слегка щурится. Сердце прыгнуло.
— Женя? — вырвалось у неё.
Он обернулся. Тот самый. Женя Чернов. Первый. Из универа. Легенда факультета и её кошмар после третьего курса. Он уехал в другой город и даже не попрощался. Потом — какие-то слухи, фото с новой девушкой, и всё.
— Ленка?.. Ничего себе... — он шагнул ближе, а у неё потеплело в животе. — Я думал, ты в Лондоне.
— В Лондоне? — она рассмеялась. — Ты с кем-то меня перепутал. Я здесь. С бракоразводными приключениями.
— Серьёзно? — Женя улыбнулся. — Ну, я тоже. Вот только закончил.
— Женя, ты тоже разводишься?
— Не я. Меня. Прямо как тебя, наверное.
Она рассмеялась. И так им было легко — будто между ними не было пятнадцати лет, чужих постелей и пережитых январей.
— Пошли на кофе? — вдруг предложил он. — Или у тебя очередь?
— Плевать. Я уже отстояла своё. Пошли.
Они сидели в маленькой кофейне, где пахло корицей и корвалолом — потому что рядом сидели две дамы с платками и заказом «двойной капучино и валидол».
— Ты сильно переживаешь? — спросил он, когда они договорили до фразы «а помнишь, как мы в деканате прятались от Столяровой?»
— Уже нет, — честно ответила она. — Я прошла все стадии: шок, злость, грусть, принятие, и снова злость. Теперь просто живу. Без ожиданий.
— А жаль, — кивнул он. — Без ожиданий — это как кофе без кофеина. Смысла вроде нет, а пьют.
— А ты? У тебя же… семья, ребёнок?
— Да. Семья была. Ребёнок — да. Ему семь. Но жена… ну, как тебе сказать, она решила, что я скучный. Представляешь?
— Ты?
— Да. Я, который на первом курсе лазал ночью на крышу химфака. Оказался скучным. В сравнении с её тренером по йоге.
Елена невольно улыбнулась.
— Ну, теперь у вас обоих опыт. Разный, но… богатый.
Он кивнул. Потом вздохнул.
— Лен, а ты когда-нибудь думала, что мы бы могли… Ну, если бы тогда не…
Она перебила:
— Думала. Часто. Особенно когда Алексей молча ел ужин и слушал, как мама его хвалит за «терпение к моей сумасшедшести».
Они оба рассмеялись.
— Значит, ты была сумасшедшая?
— Конечно. Я же любила.
Вечером, лёжа в гостиной на диване у Юли, Елена впервые за долгое время позволила себе мечтать. Не о «какой я буду сильной», не о «сколько ещё предстоит», а просто о том, что завтра — суббота, и она, может быть, позвонит Жене. Или он ей. А если не позвонит — ну и ладно. Потому что теперь у неё нет клеток. Ни в документах, ни в голове.
Но всё оборвалось, когда в дверь квартиры позвонили.
Юля посмотрела в глазок и ахнула:
— Лена… там твоя свекровь. С чемоданом.
— Что? — Елена вскочила. — Каким, к чёрту, чемоданом?
— С таким… деловым. У неё ещё папка какая-то.
Елена подошла к двери, открыла — и чуть не упала от шока.
На пороге стояла Виктория Петровна. В сапогах, платке и с тем самым выражением лица, с каким Мурманск встречает непогоду. В руках — чемодан.
— Привет. Поговорить надо.
— Мне кажется, мы всё уже поговорили. Или вы не слышали — я развожусь с вашим сыном?
— Я не про сына. Я про квартиру в Кузьминках. Там… проблемы.
— Какие?
— Юридические. Я… — она замялась. — Я подписала не то. Кажется, квартира теперь… арестована.
— Что?! — Елена осела на пуф у двери.
— Я… я не знала. Я хотела как лучше. Там задолженность по налогам. И, кажется, Сашка брал кредит. На квартиру. Всё это всплыло. Только сейчас. Мне пришло уведомление.
— То есть вы… подарили долю сыну, не зная, что на ней висит долг?
— Ну, не прям долг… Просто технические нюансы…
— Вы в своём уме? — Елена вскочила. — Это же мошенничество в особо тупой форме!
— Леночка, я пришла не ругаться. Я прошу помочь. Ты всегда была в этом сильнее нас. Ты разбираешься, ты читаешь всё. Я… я запуталась. А теперь и Лёшу подставила. Я не хотела.
На пороге замерла пауза. Длинная, как метро в час пик. Елена смотрела на женщину, которая разрушила её брак, критиковала каждую мелочь, унижала её кулинарные навыки и оформила квартиру за её спиной.
А теперь — стояла перед ней с чемоданом и просьбой о помощи.
— Это невыносимо. — Елена прошептала. — Это всё какой-то бред.
— Но только ты можешь это разрулить, — тихо сказала Виктория Петровна. — Ты сильнее, чем мы думали.
— Я и сама не знала, что такая. — Елена выдохнула. — Заходите. Будем разбираться.
Виктория Петровна вошла. Юля из кухни достала валерьянку.
А у Елены вдруг мелькнула мысль: Может быть, я и правда теперь та, кто спасает? И не только себя…
— Вам кофе? — спросила Юля, стоя на кухне с двумя чашками в руках.
— Мне — без сахара, — буркнула Виктория Петровна, сидя на диване, — а лучше — без этого кошмара в моей жизни.
Елена не ответила. Она смотрела в экран ноутбука, открыв в двадццатый раз выписку из Росреестра. В голове гудело. Арест. Кредит. Сын. Свекровь. И она — между этим цирком и здравым смыслом.
— Значит, я правильно понимаю, — наконец произнесла Елена, глядя на Викторию Петровну. — Ты подарила сыну долю в квартире, на которой уже висел кредит. Под залог. А банк теперь требует всё назад. Потому что Сашка, твой младшенький, взял займ в микрофинансовой лавке под эту долю?
— Ну не займ… — замялась Виктория. — Просто… временное решение. Я не знала, что он такой…
— Такой? — Елена усмехнулась. — Такой же, как и вы. Безответственный, но с пафосом. Один — «инвестирует», вторая — оформляет документы на коленке. А я теперь — юрист, риэлтор и моральный мусорщик.
— Лен, — попыталась вмешаться Юля, — может, ты зря так резко…
— Да всё нормально, — Елена махнула рукой. — Я просто устала. Раньше у меня был брак. Теперь — консалтинг-центр имени "Как выжить с бывшей свекровью".
— Я пришла не умничать, — тихо сказала Виктория Петровна. — Я пришла сдаться. Помоги. У нас ведь с тобой общее прошлое.
— И никаких перспектив, — отрезала Елена. — Но да. Помогу. Потому что я не ты.
Дальше всё завертелось. Елена металась между банком, юристом, нотариусом и бывшим мужем, как партизан между кустами. Алексей, надо отдать должное, пришёл на встречу с глазами побитого бульдога.
— Лена, ну зачем ты всё это на себя вешаешь? — пробормотал он, глядя в стол.
— Потому что я умею читать. И думаю не только о себе, когда подписываю документы. В отличие от некоторых.
— Я не знал, что мама…
— Не знал? — Елена подняла бровь. — Ты не знал, что она вписывает твоё имя в дарственную? Ты не знал, что у Сашки кредит? Ты не знал, что я устала от вас всех? Да ты просто ничего не знаешь. Сын маминой подруги и юрист по жизни.
— Ну не начинай… — буркнул Алексей. — Я же пришёл.
— О, так ты — герой. Аплодисменты.
Она захлопнула папку с документами и встала.
— Завтра мы едем к нотариусу. Ты пишешь отказ от доли. Дальше я сама. Я найду способ вытащить это из болота. Но ты — свободен. И не надо потом звонить. Даже если у тебя сгорела кухня или мама застряла в лифте. Я больше не из ваших.
На следующее утро Елена проснулась с головной болью и ненавистью к ипотеке, людям и понедельникам. Женька писал ей ночью — "Ты куда пропала?" — но она не ответила. Не до него. Не сейчас.
Сначала — развод. Потом — разбор. Потом — раздача долгов, как в анекдоте: "Вы просили драму — получите балет с элементами триллера и психоза."
В МФЦ Алексей молча подписал бумаги. Ни одной реплики. Только вздох.
— Тебе плохо? — сухо спросила она у выхода.
— Мне… — он пожал плечами. — Мне странно. Ты правда теперь другая. Ты… сильная.
— Нет. Я просто больше не твоя. — Елена натянула шарф. — А ты поищи свою силу. Не в маме.
Они разошлись без объятий, без слов. Как два незнакомца. Через пять минут Алексей удалил её из друзей в соцсетях. Через десять — она удалила его номер. Симметрия, как в алгебре.
В конце недели всё срослось: она оформила отказ от проблемной доли, отдала документы в банк, и кредит списали с квартиры. Сашку объявили в розыск — за уклонение от уплаты долга. Виктория Петровна просила не подавать заявление. Но Елена лишь пожала плечами:
— Вы же его вырастили. Теперь и спасайте.
— Он же мой сын… — прошептала та.
— А я — нет. — И ушла.
Прошла неделя. Потом — вторая. Елена наконец переехала в маленькую студию, где всё было её. Ничего маминого, ничего "временного". Простая, новая жизнь с запахом чистого воздуха и лаванды.
Женя позвонил снова. И она всё-таки взяла.
— Привет. — Голос был тёплым. — Я думал, ты в коме. Или уехала в Индию за свободой духа.
— Почти. Я была в аду с бывшей свекровью. Но выбралась.
— Я пригласил бы тебя на ужин. Вино, паста, свечи. Но боюсь, ты ответишь, что у тебя аллергия на романтику.
— Нет. У меня аллергия только на беспомощных мужчин. С вином я дружу. С пастой — тем более.
— Тогда… увидимся?
Она улыбнулась. Потом посмотрела в окно. Был тёплый вечер, в воздухе пахло пылью и майскими ветками. И впервые за долгое время она сказала себе:
— Да. Я хочу.
Финал наступил неожиданно. Через месяц Виктория Петровна позвонила. С чужого номера.
— Леночка… можно тебя на минутку?
— Только минуту. Давай.
— Я… хотела сказать спасибо. Без тебя мы бы не справились.
— Угу. Надеюсь, теперь вы справитесь без меня.
— Ты знаешь… я часто ошибалась. Во всём. Сначала думала, ты глупая. Потом — капризная. Потом — вредная. А ты… просто не моя. Не такая, как я. И, может, это и хорошо.
— Может.
— Береги себя, Леночка.
— Уже. — И положила трубку.
Она стояла посреди квартиры. Чайник вскипал. На столе — билет в Питер. Женька пригласил на выходные.
И вдруг стало спокойно.
Пусть прошлое останется в прошлом. Пусть всё сгорит в этом разводе, как в огне — вся ложь, вся зависимость, вся боль.
А она теперь — не просто бывшая жена. Она — свободная женщина.
С паспортом. С правом на свою жизнь. И без свекрови.
Конец.