Тишина в квартире стояла особенная — та, что бывает только после похорон. Даже скрип половиц под ногами казался неуместным, словно нарушал покой отца. Вера медленно обходила комнаты, поправляя то подушку на диване, то рамку с фотографией на комоде. Пять лет... Пять долгих лет она не отходила от постели больного человека, забыв о собственной жизни.
— Папа, ну что же ты наделал? — прошептала она, останавливаясь у окна. — Оставил меня одну разбираться...
Звонок в дверь прервал её размышления. Вера не ждала гостей — поминки прошли три дня назад, соседи уже приносили соболезнования. Кто это может быть?
За дверью стоял Андрей. Её младший брат, которого она не видела уже полгода. Высокий, в дорогом костюме, с чемоданом в руке — явно приехал не на один день.
— Привет, Верка, — сказал он, не дожидаясь приглашения войти. — Как дела? Как ты тут одна?
— Как видишь — справляюсь, — ответила она сухо, пропуская его в прихожую. — Не ожидала тебя увидеть так скоро. На похоронах ты же сказал, что срочно нужно ехать домой.
Андрей прошёл в гостиную, оглядел обстановку привычным взглядом хозяина.
— Да, дела... Но теперь вот приехал. Нам нужно поговорить, Вера. Серьёзно поговорить.
Что-то в его тоне заставило её насторожиться. Она знала этот голос с детства — так Андрей говорил, когда хотел получить что-то важное.
— О чём говорить? — Вера села в кресло, где обычно сидел отец. — Если о том, как ты помогал все эти годы, то я помню.
— Не начинай, — поморщился Андрей. — Я помогал как мог. Деньги переводил, лекарства оплачивал...
— Деньги! — не выдержала Вера. — Ты думаешь, деньгами можно заменить присутствие? Ты знаешь, каково это — каждую ночь просыпаться от того, что папе плохо? Ты знаешь, как это — отказаться от личной жизни, от работы, от всего ради того, чтобы человек не чувствовал себя брошенным?
— Вера, я понимаю, что тебе было тяжело...
— Ничего ты не понимаешь! — Слёзы подступили к глазам, но она сдержалась. — У тебя там семья, дети, работа. А у меня что? Я в пятьдесят лет осталась ни с чем!
Андрей молчал, рассматривая свои руки. Потом достал из портфеля папку с документами.
— Вера, я приехал не ссориться. Нам нужно решить практические вопросы. Квартира...
— Что — квартира? — У неё перехватило дыхание.
— Она наша общая. Папа не оставил завещания, значит, наследство делится поровну. Я думаю, лучше всего будет её продать и разделить деньги.
Мир вокруг Веры закачался. В ушах зазвенело.
— Ты... ты хочешь продать дом? — прошептала она. — Дом, где мы выросли? Дом, где я ухаживала за отцом?
— Вера, будь разумной. Тебе тут одной тяжело будет. Коммунальные платежи, ремонт... А деньги от продажи помогут тебе начать новую жизнь.
— Новую жизнь? — Вера встала, в её голосе звучала горечь. — В пятьдесят лет, без работы, без семьи? Андрей, эта квартира — всё, что у меня есть!
— У тебя есть доля в наследстве. Это справедливо.
— СПРАВЕДЛИВО? — она не сдержалась и закричала. — Где была твоя справедливость, когда папе становилось хуже? Когда мне приходилось поднимать его ночью, кормить с ложечки, как ребёнка? Когда я сидела в больницах, пока ты строил карьеру?
Андрей побледнел.
— Я не могу повернуть время назад. Но у меня тоже есть права...
— Права! — Вера горько рассмеялась. — Ты знаешь, что сказал мне папа перед смертью? «Вера, ты моя опора. Что бы я без тебя делал?» А ты приезжаешь и говоришь о правах!
Она подошла к окну, отвернулась от брата. На улице дети играли в мяч, их смех врывался в комнату через открытую форточку. Обычная жизнь продолжалась, а её мир рушился.
— Я ухаживала за вами всю жизнь, — тихо сказала она, не оборачиваясь. — Сначала за мамой, когда она болела. Потом за папой. Отказалась от замужества, потому что нужно было быть дома. А теперь ты хочешь делить квартиру?
В голосе её звучала такая боль, что Андрей растерялся.
— Вера... я не хотел тебя обидеть...
— Обидеть? — Она обернулась, и он увидел её лицо — осунувшееся, с глубокими морщинами усталости. — Ты хочешь оставить меня без дома. Без единственного места, где я чувствую себя нужной.
— Но мне тоже нужны деньги! У меня ипотека, дети в университете...
— А у меня что? Пустота! — Вера опустилась в кресло. — Мне пятьдесят, Андрей. Пятьдесят лет. Кто меня возьмёт на работу? Где я буду жить?
Воздух в комнате стал тяжёлым, словно перед грозой. Вера и Андрей замолчали, каждый погрузившись в свои мысли. В тишине слышалось только тиканье старых часов на стене — тех самых, что покупали ещё родители на первую зарплату.
— Слушай... — Андрей неловко переминался с ноги наногу. — Может, мы торопимся? Не нужно же сразу всё решать...
— А что тут решать? — Вера устало провела рукой по лицу. — Ты хочешь деньги, я хочу остаться дома. Два желания, которые друг другу противоречат.
— Но ведь можно как-то...
— Как-то что? — она резко повернулась к нему. — Разрезать квартиру пополам? Или ты хочешь, чтобы я полжизни здесь жила, а полжизни — где-то ещё?
Андрей сел в кресло, которое когда-то было отцовым, и тут же встал — словно чужое место обожгло.
— Я переночую в гостинице, — пробормотал он, собирая документы. — А завтра... завтра поговорим спокойнее. Без всех этих... переживаний.
— Переживаний? — Вера медленно повторила слово, словно пробуя его на вкус. — Ты всерьёз считаешь, что я просто переживаю? Что это какая-то временная истерика?
Он остановился у двери, не оборачиваясь.
— Я считаю, что нам нужно время подумать.
Щёлкнул замок, и Вера осталась одна. Квартира вдруг показалась огромной и пустой. Она медленно дошла до дивана, где ещё недавно лежали отцовские подушки, опустилась и... заплакала. Не тихо, как плачут взрослые люди, а навзрыд, как плачут дети, когда мир рушится у них на глазах.
Следующие дни тянулись как густая патока. Андрей появлялся утром с пакетиком кофе и свежей выпечкой — словно пытался загладить вину маленькими знаками внимания. Они сидели на кухне, пили кофе из маминых чашек и осторожно говорили обо всём, кроме главного.
Андрей рассказывал про свою новую машину, про сынов-студентов, про жену, которая увлеклась йогой. Вера кивала, задавала вежливые вопросы и с каждым днём чувствовала себя всё более чужой в этих разговорах. Его жизнь была полна планов, перспектив, движения вперёд. А её жизнь... что её жизнь? Пять лет в четырёх стенах с больным человеком.
— А помнишь нашу игру в прятки? — внезапно спросил Андрей, листая старый семейный альбом. — Как мы забивались в кладовку за мамиными банками с вареньем?
— Конечно помню, — отозвалась Вера, и впервые за эти дни её голос прозвучал тепло.
— А помнишь, что ты мне тогда сказала? Что когда мы вырастем, ты будешь врачом, а я — инженером, и мы будем заботиться о маме с папой лучше всех детей на свете?
Тепло из голоса Веры исчезло мгновенно.
— Помню. И что дальше?
— Я стал инженером, — тихо сказал Андрей. — А ты стала медсестрой. И заботилась о родителях лучше всех детей на свете.
— Только не МЫ заботились, а Я, — поправила Вера. — Ты стал инженером в другом городе и заботился оттуда.
Андрей закрыл альбом.
— Я знал, что ты мне это припомнишь.
В четверг к Вере зашла соседка — Анна Петровна, женщина лет семидесяти, живущая этажом выше.
— Как дела, милая? — спросила она, устраиваясь за кухонным столом. — Видела, брат приезжал.
— Приезжал, — коротко ответила Вера, ставя чайник.
— Что-то ты грустная совсем, — заметила Анна Петровна, устраиваясь за столом со своей неизменной вязальной сумкой. — Видела, брат приезжал каждый день. Решаете что-то важное?
Вера поставила перед соседкой чашку с чаем и вдруг поняла, что больше не может молчать.
— Анна Петровна, а можно вас спросить... как вы жили после смерти мужа? Как справлялись одна?
Пожилая женщина отложила вязание и внимательно посмотрела на Веру.
— Что случилось-то, милая? Что тебя гложет?
И слова полились сами собой. Вера рассказывала про долгие годы ухода, про усталость, от которой болела спина и душа. Про брата, который теперь хочет продать дом. Про страх остаться в пятьдесят лет ни с чем — без крыши, без семьи, без будущего. Говорила и плакала, а Анна Петровна молча гладила её по руке.
— Ох, девочка, — вздохнула соседка, когда Вера замолчала. — А у меня, знаешь, история была совсем наоборот.
— Как наоборот?
— Да так же, как у тебя, всё отдавала семье. Только думала при этом — вот вырастут дети, отблагодарят меня за всё. Муж помрёт — дети меня к себе заберут, будут лелеять-холить. Ага, как же! — Анна Петровна горько усмехнулась. — Сын с невесткой мою двушку продали, деньги поделили, а меня... а меня сначала по очереди перевозили, потом в дом престарелых определить хотели.
Вера ахнула.
— И что же вы сделали?
— А что делать-то? Сначала рыдала, конечно. Потом поняла — дети мне ничего не должны. Это я сама себе жизнь так устроила. Взяла и подала в суд, отсудила свою долю. Купила эту однушку и зажила наконец для себя.
— А не страшно было начинать заново?
— Страшно-то страшно, — кивнула Анна Петровна. — Да только что, в гроб что ли ложиться живьём? Пока дышишь — всё можно поменять.
В пятницу утром Вера проснулась с необычным чувством. Словно что-то внутри неё щёлкнуло, встало на место. Она встала, умылась холодной водой, надела своё лучшее платье — то, что покупала три года назад на день рождения отца и так ни разу не носила.
В зеркале на неё смотрела незнакомая женщина. Не усталая сиделка, не жертва обстоятельств, а просто женщина, которая решила взять жизнь в свои руки.
Юридическая консультация располагалась на другом конце города, и Вера поняла, что не помнит, когда последний раз ездила так далеко. Пять лет её жизни уместились в треугольник: дом — больница — аптека. Теперь, прижавшись лицом к окну маршрутки, она смотрела на мелькающие витрины, рекламные щиты, людей на остановках и удивлялась — как много всего происходит в мире, пока ты сидишь в четырёх стенах.
В приёмной пахло кофе и свежими документами. Адвокат встретил её сам — мужчина средних лет с добрыми глазами и крепким рукопожатием. Пока Вера рассказывала свою историю, он внимательно слушал, иногда уточняя детали, записывая что-то в толстую тетрадь.
— Что ж, — произнёс он, откладывая ручку, — случай, конечно, непростой. И я не буду вас обнадёживать — формально закон действительно не на вашей стороне. Без завещания наследство автоматически делится поровну.
Сердце Веры упало.
— Значит, я ничего не могу сделать?
— Не совсем так. У вас есть несколько вариантов. Первый — потребовать компенсацию за уход за отцом. Второй — предложить брату выкупить его долю постепенно.
— А если денег нет?
Адвокат улыбнулся.
— Тогда их нужно заработать. Вы медсестра? В пятьдесят лет это совсем не поздно для новой карьеры.
Вера вышла из консультации с чувством, что впервые за долгое время контролирует ситуацию.
Дома её ждал Андрей.
— Ну как? Подумала? — спросил он.
— Подумала, — кивнула Вера. — У меня есть предложение.
Она села напротив и посмотрела ему в глаза.
— Я не буду продавать квартиру. Но и тебя не обману. Хочешь получить свою долю — я буду выкупать её постепенно.
— Откуда у тебя деньги?
— Найду работу. Займу. Но дом не продам.
Андрей нахмурился.
— Вера, будь реалисткой...
— Я как раз реалистка! — перебила она. — Ты живёшь в своём городе, у тебя семья, работа. А мне этот дом нужен, чтобы жить. И я готова за него бороться.
— Даже через суд?
— Даже через суд.
Они смотрели друг на друга, и Андрей вдруг увидел в сестре что-то новое. Не покорную, уставшую женщину, а бойца.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Сколько ты готова платить?
Переговоры заняли два дня. Андрей хотел получить деньги быстро, Вера настаивала на рассрочке. В итоге сошлись на компромиссе — часть суммы она выплатит в течение года, остальное — за три года.
— Но если не справишься, — предупредил брат, — придётся продавать.
— Справлюсь, — твёрдо ответила Вера.
В понедельник она начала искать работу. Оказалось, что на медсестру с её опытом есть спрос — частные клиники охотно брали специалистов, умеющих работать с пожилыми пациентами.
— У вас отличные рекомендации, — сказал главврач одной из клиник. — Пять лет ухода за лежачим больным — это серьёзный опыт.
Вера удивилась — она и не думала, что её жертвенные годы можно считать профессиональным опытом.
— Когда сможете выйти?
— Хоть завтра, — ответила она.
Работать оказалось совсем не так страшно, как думала Вера. Первые дни в частной клинике она чувствовала себя неуверенно — отвыкла от коллектива, от необходимости быть "на виду". Но постепенно поняла, что годы ухода за отцом дали ей то, чего не было у многих коллег — умение видеть человека за болезнью.
Пациенты к ней тянулись. Пожилые люди, которых привозили дети на процедуры, расцветали при виде Веры. Она умела не только поставить капельницу или измерить давление, но и выслушать жалобы, успокоить, дать дельный совет.
Коллеги в клинике быстро приняли Веру как свою. Особенно тепло к ней относилась Марина — женщина лет сорока, главная медсестра отделения. Как-то раз, наблюдая за тем, как Вера общается с особенно капризным пациентом, она подошла и тихо сказала:
— Знаете, Вера Николаевна, у вас есть то, чему в медицинском училище не учат. Вы просто дарите людям надежду.
Вера удивлённо посмотрела на неё.
— Надежду? На что?
— На то, что болезнь — это не приговор. Что завтра, возможно, будет чуть-чуть легче, чем сегодня.
— Наверное, потому что я сама недавно в это поверила, — задумчиво ответила Вера.
Зарплата была не очень большой, но стабильной. Вера впервые за много лет почувствовала вкус финансовой независимости — пусть небольшой, но своей.
Дома Вера начала делать ремонт. Не капитальный — денег пока не хватало, но косметический. Переклеила обои в своей комнате, купила новое покрывало, повесила шторы.
— Как будто заново родилась, — сказала Анна Петровна, заглянув в гости.
— Может, и правда родилась, — улыбнулась Вера.
Андрей звонил раз в неделю, интересовался, как дела с выплатами. Вера исправно переводила деньги и с каждым платежом чувствовала себя всё свободнее.
— Ты знаешь, — сказала она ему однажды по телефону, — я тебе благодарна.
— За что?
— За то, что заставил встать с колен.
Андрей молчал, обдумывая её слова.
— Вера, а помнишь, как в детстве мы мечтали о своих домах?
— Помню.
— У меня теперь есть дом. А у тебя... у тебя, получается, тоже есть.
— Получается, что так.
Прошёл целый год. Вера исправно выплачивала Андрею оговоренную сумму и с каждым переводом чувствовала, как крепнет её уверенность в себе. Квартира постепенно меняла свой облик — из дома для больного человека превращалась в дом для живой женщины.
Первым делом Вера выбросила больничную кровать из гостиной и купила новый диван — ярко-синий, совершенно не практичный, но такой красивый! Потом добралась до своей комнаты — переклеила обои, повесила новые шторы, поставила на подоконник фиалки.
— Боже мой, как же тут стало уютно! — восхитилась Анна Петровна, заглядывая в гости. — Ты прямо расцвела, девочка.
И правда, Вера изменилась. Она снова начала следить за собой, купила новую стрижку, даже записалась на курсы английского языка — "для развития", как сказала коллегам.
У неё появились планы — не глобальные, но её собственные. Хотелось съездить на море, о котором не думала уже лет десять. Хотелось купить новое пальто. Хотелось просто жить, а не существовать.
Андрей приезжал на Новый год. Увидев преображённую квартиру и преображённую сестру, он долго молчал.
— Извини, — сказал он наконец. — Я был не прав.
— В чём?
— Думал, что делаю лучше. А на самом деле хотел избавиться от ответственности.
Вера налила им обоим чай, села в своё любимое кресло.
— Андрей, а знаешь, что я поняла? Мы оба были правы и оба не правы. Ты имел право на наследство — это факт. А я имела право на уважение к своему выбору.
— Какому выбору?
— Остаться и ухаживать за родителями. Я делала это не ради награды, а потому что считала правильным. И ты не обязан был мне за это благодарить.
Андрей кивнул.
— А теперь что? Ты счастлива?
Вера посмотрела вокруг — на свой дом, на уютный ремонт, на цветы на подоконнике.
— Знаешь что? Кажется, да. Первый раз в жизни я живу для себя. И это не эгоизм — это правильно.
— А я думал, что ты меня невзлюбила навсегда.
— Глупости. Ты мой брат. Просто теперь мы общаемся как равные, а не как должник и кредитор.
Вечером, когда Андрей ушёл в гостиницу, Вера стояла у окна и смотрела на знакомый двор. Завтра выходной, она собиралась встретиться с коллегами — впервые за много лет у неё появились подруги. На следующей неделе планировала записаться на курсы компьютерной грамотности.
— Папа, — прошептала она, — ты был прав. Жизнь нужно жить самому. Нельзя ждать, что кто-то за тебя её проживёт.
Где-то в глубине квартиры тикали часы — те самые, что стояли здесь ещё при родителях. Но их тиканье больше не казалось отсчётом потерянного времени. Теперь каждая секунда была началом новой жизни.
Вера улыбнулась своему отражению в окне. В пятьдесят лет она наконец-то стала собой.