Ещё темно за окном, а на кухне уже булькает. Чуть слышно — едва заметный пар струится из носика чайника. Тамара кладёт ложку на край моей любимой (сколотой, правда!) кружки и ведёт пальцем по ободку. Это её утренний ритуал — пить первым делом чай, да так, чтобы всё вокруг было чисто. А я, Виктор, наблюдаю за этим порядком — исподтишка, из-за двери. Молча посмеиваюсь: вот смешная, ей-богу. Вчера вечером сто раз сказала: не оставляй хлебные крошки на диване, а я…" — и, видите ли, оставил. Ну не могу иначе — годы нарабатывал привычку! Живой человек, а не робот.
— Ты опять прятался? — Тамара ловит меня взглядом, как кота на балконе. — Я не прячусь, я созерцаю, — отвечаю я послушно и делаю вид, что уж очень меня заинтересовал магнитик с Барселоны на дверце холодильника. — Мне бы твой оптимизм, — не сдаётся жена.
Ирония и нежность — эти две тёплые реки текут между нами с сорок первого года нашей совместной жизни. Только распорядок у нас — совсем разный. Я люблю вещи «под рукой» (или: где попало), а Тамара — чтоб у каждого носка свой домик и ещё расписание стирки, как у немецкой железной дороги.
Когда мы поженились, казалось, любовь всё выровняет. Ан нет… С возрастом стало еще забавнее: я спорю, она пылесосит; я прячу газеты, она их выкидывает. Порой воюем молча — через взгляды или громкие вздохи.
Но однажды, в воскресенье к обеду, вслух прозвучало:
— Ну и посмотрим, чей порядок победит! — А вот и посмотрим, — отвечаю, сам удивляюсь: неужели затеялся семейный поединок века?
И вот уже кружка с золотой каёмкой становится символом моего фронта, а Тамара выстраивает баночки по алфавиту. Никто не знает, чем это закончится. Даже мы.
Всё началось тихо. Никто не хлопал дверями и не кричал — это у нас и не в моде. Наши «боевые действия» — из серии тонких намёков, маленьких ловушек и почти детских шалостей.
Виктор (это я, не забывайте) первым идёт на наступление: оставляю тапки посреди зала. Специально, не потому что забывчив, а чтобы проверить — выдержит ли жена или сразу объявит выговор. Прохожу из комнаты в комнату, замечаю краем глаза: лежат — ну совсем не в тему с её идеальной линией ковра! Пять минут — тишина. Десять… Пятнадцать! И вот слышу её шаги — лёгкие, быстрые, а потом характерный вздох: — Ну Виктор, ну сколько можно, ну взрослый же человек!
Я хмыкаю, но в глубине души — тепло. Знакомый ритуал: мой беспорядок — как её реакция — нужны нам обоим. Бывает, думаешь: надоело, а когда тишина — вот и не хватает.
Но Тамара сдаётся не сразу: уже через час я обнаруживаю «ответную атаку». Все мои любимые газеты — на столе ровной стопкой, фантики от конфет под стаканом (да, люблю сладкое!), а поверх записка: «Порядок — двигатель прогресса. Тамара». Вижу — написано не злобно, а как будто шутя, с завитушечкой, сердечко на конце. И на душе… Становится смешно.
— Завтра выкину всё, что не разложено по шкафам, — кричит она из кухни. — Это угроза? — спрашиваю в ответ, вытаскивая из-под столешницы ещё одно «осаждённое» заначку конфет. — Это обещание! — слышу и смеюсь сам.
Вечером, когда садимся пить чай, оба делаем вид, что ни в чём не виноваты. Тамара обмахивает скатерть ладонью, замечает мою крошку и величественно молчит. Я сухарик уронил как бы нечаянно. — Ну вот, началось! — смеётся она, а я прячу улыбку в усы (если бы были усы, так и сделал бы!).
Вдруг становится по-настоящему уютно. Все эти наши стычки — зачем они нам, взрослым людям, прожившим бок о бок целую вечность? Я будто слышу это у неё внутри, а она — во мне.
Где-то в середине недели разошлись мы не на шутку. Утром вдруг открываю шкаф — а там… нет моих старых, дырявых шорт! — Тамара! — Что? — Ты их не видела? — Они? Как бы это сказать… Отдали на тряпки!
Вот тут уж меня подкинуло на месте. — Это реликвия! — Виктор, они стыд всех дворов.
Целый день я был как не в себе. Да что там эти шорты! Но ведь с ними — молодость, лето на даче, когда ещё дочка маленькая… И вот уже спор о привычках вырастает в что-то большее. Тамара переживает, видно же: — Я не хотела обидеть… Просто времени много прошло.
К вечеру охладилась ссора. Телевизор фоном бормочет. Я кручу чашку в ладонях, она перебирает свои нитки — всё знакомо, всё родное. И вдруг спрашивает с неожиданной нежностью: — А помнишь, как ты в тех шортах пытался чинить нашу первую машину? — Конечно помню… Ты тогда всю дорогу смеялась надо мной: «Весёлый маляр!» — Вот-вот, — улыбается Тамара, и взгляд у неё становится такой… тёплый, что у меня в горле комочек появляется.
Видите, какая штука: борьба борьбой, а жизнь вдруг переворачивает стрелки — там, где уже хочется мира, а не побед.
— Ладно, признаю… Ты права: порядок иногда и нужен, — бурчу в полголоса. — А ты… ну и пусть. Я не выкину больше ничего твоего без спроса.
Вот так всё и крутится: привычки спорят, а сердца — уже давно договорились.
Прошла неделя. Порядок — не идеальный, но и не разгром. Тамара чуть сбавила обороты, я — стал честнее возвращать вещи на место (иногда). И всё же что-то воздух стало тревожно колыхать — то ли обида, то ли усталость.
В субботу за окнами с утра хмуро. Я весь день хожу как без дела: книжку возьму — не читаетcя, телевизор включу — шум раздражает.
Тамара на меня смотрит настороженно: — Ты чего притих? Не заболел?
— Всё нормально, — отмахиваюсь, но в самом деле что-то не так… Как будто наш вчерашний спор про шорты вытянул из меня не только воспоминание, а всю ниточку, что держит дом вместе.
Смотрю вокруг: всё привычное — занавески её любимого лимонного цвета, старый темноватый комод, наши совместные фото… Вот на верхней полке, за книгами, коробка старая — там открытки, рисунки дочери, выцветший билет с первого кино. Я, словно невзначай, достаю коробку, открываю её и замираю. Под письмами — мои те самые шорты! Минуту держу их в руках — холодные, смешные, дырявые, пахнут прошлым летом и детством дочери. Сзади — шаги.
— Ты нашёл… — голоса у Тамары немного дрожит. ― Я не смогла выбросить. Переживала, что ты обидишься. Знаешь, ты прав… Это не вещи, это… — Память, — заканчиваю я за неё.
Она садится рядом. Молчит. Берёт меня за руку — крепко, как давно уже не брала. И в этом простом прикосновении — столько всего! Я вдруг вижу: любой спор, любая привычка, даже наши битвы за диванные подушки — на самом деле лишь способ сказать друг другу: "Ты мне нужен. Ты — мой дом".
— Прости меня, старого упрямца, — вдруг вырывается у меня, и слёзы, почти детские, напоминают: ведь мы вместе всё это время, не потому что победили друг друга, а потому что всегда уступали там, где было по-настоящему важно.
Тамара улыбается сквозь слёзы — не ругает, не спорит, просто гладит меня по плечу. — Дурак ты, Виктор. Мой дурак. — А твой порядок мне даже нравится. Иногда, — шучу, чтобы не расплакаться окончательно.
За окном по-прежнему низко висят тучи, но на душе — вдруг тихо и светло.
— Давай чай пить? — спрашивает она. — Давай. Только налей в мою сколотую кружку.
И сначала — тишина. А потом оба смеёмся — над собой, над этим глупым спором, над нашим счастьем.
Любовь ведь, оказывается, всегда побеждает. Даже там, где кажется — главное, кто прав.
Вечер стекает медленно, как чай в заварнике — от прозрачного к густому и, кажется, чуть приторному. Мы сидим вдвоём, на своём стареньком диване, у каждого своя подушечка. Тамара принесла мне чай в той самой сколотой кружке. — Для победителя, — говорит с хитрецой. — Ну уж нет, — хмыкаю. — Победила — дружба!
Она смеётся: — Главное, что шорты твои живы, пусть и на самой верхней полке.
За столом тепло. Я украдкой наблюдаю, как она поправляет край скатерти, как любовно берёт ложку в ладонь, как светится у неё лицо от домашних хлопот. И думаю: всё же как много значат для человека эти привычки, даже с виду такие простые… Вот был упрям — а теперь смешно. Ведь то, что раздражало, оказывается – часть тебя. Часть нашей жизни.
Вдруг Тамара кладёт мне ладонь на плечо: — Знаешь, я всё думала… А если бы обошлось без этих наших «битв», было бы у нас столько смеха?
— Эх, если бы не твой порядок, я бы пропал. А если бы не моя военная хитрость — скучно бы было, — отвечаю. И тут оба вспоминаем: сколько раз за эти годы ссорились — а потом снова вместе, плечом к плечу. Не потому что кто-то победил, а потому что — вдвоём легче. Даже в самой яркой борьбе.
Дочка напишет поздно вечером: — Вы как там? Опять дебаты за диван устроили? — с улыбкой и с озорством.
Мы с Тамарой переглянулись: — Передай ей: ничья! — Семейная ничья, — и в этих двух простых словах будто весь наш смысл.
Перед сном Тамара тихонько тянет одеяло на себя (ну конечно, это отсюда всё и пошло — с одеяла!). Я не спорю. Пусть будет по-еёму, сегодня — ради мира. Да и завтра, наверное, тоже…
Засыпаем, как всегда, спинами друг к другу, но и это — совсем не про холод. Это про долгую, прожитую вместе жизнь, где, на самом деле, никто и не хотел побеждать.
Иногда сам забываешь, как важен домашний хаос — такой свой, уютный и смешной. Иногда хочется прокричать: «Сдаюсь!» — но сразу же вспоминаешь, что за этим мягким безпорядком прячется любовь. И пусть бы никогда в наших домах не исчезали ни тапки посреди комнаты, ни баночки по алфавиту, ни уютные семейные споры… Главное ведь — быть вместе.