Михаил Леонидович Томилин
Существует теория географического детерминизма: «Географическая, социологическая, политическая, философская и историческая концепция, согласно которой все социальные аспекты жизни человеческого общества, а также его развитие, объясняются совокупностью географического положения и природных условий (климат, рельеф и ландшафт, наличие природных ископаемых, плодородность почв и т.д.) ( http://ross-ural.ru/articles/geograficheskiy-determinizm-istoriya-i-sovremennost-statya-tgkorolevoy/)
На характер, поведение народа его культурный код кроме географических и климатических факторов сильное влияние оказывает генетика. Ученые все чаще склоняются к мнению, что большее влияние на характер человека оказывает генетика. Но генетика оказывает влияние не только на человека, но и на этносы и народы.
О Горцах.
«Сам факт обитания какого-либо народа в горах свидетельствует о том, что этот народ проиграл конкурентную борьбу за плодородные поля и богатые зверем леса, и был вынужден сбежать в горы. Почему? А потому, что в горах плохо. Очень плохо. В горах:
1. Мало плодородной земли, развитое сельское хозяйство (и, следовательно, развитая цивилизация) невозможно. Общество застревает на самом примитивном этапе развития и не в силах двинуться дальше.
2. Чудовищная транспортная связность. Путешествие даже в соседний аул превращается в опасное приключение, загнанный в горы народ теряет внутренние связи и начинает распадаться на множество изолированных групп. О каком-то государственном или национальном строительстве смешно и говорить, возникает дагестанская ситуация, когда на маленьком клочке земли — свыше 200 народов, по принципу «отдельная долина — отдельный народ».
3. Ситуация «вечного плена» — не научившись выживать на равнине, горцы навсегда оказываются прикованы в своим горам, их радиус передвижения диктуется возможностью вернуться в родной аул, контакты с внешним миром и представления о нем деформируются до крайности. Сравним с русской колонизацией Сибири, когда люди катились все дальше и дальше неостановимым потоком, «сегодня здесь — завтра там», дойдя в итоге до Аляски.
Для горского сознания это абсолютно немыслимо, «сегодня здесь — всегда здесь!».
4. Даже развитый народ, попав в горы, быстро распадается на множество изолированных племен, а его общественное устройство (из-за нехватки ресурсов — чтобы кормить самый простой госаппарат, нужен избыток еды, для избытка требуется развитое сельское хозяйство) скатывается на примитивный уровень. Какое-то развитие возможно лишь в индустриальную эпоху, но и тогда построение базовой инфраструктуры (типа прокладки дорог) требует чудовищных, по сравнению с равнинными территориями, расходов. Жить в горах — дорого и очень трудно, это концлагерь под открытым небом.
Горы — убежище проигравших в исторической борьбе… кому? Верно, кочевникам. В случае российских кавказцев, в горы их загнали ногайцы.»( Егор Просвирнин https://pikabu.ru/story/kavkaz_deti_gor_akhakhakh_prekrati_logichnaya_statya_osvezhaet_vzglyad_na_borodatyie_veshchi_1123679) После ногайцев держали кавказцев в страхе калмыки.
О кочевниках.
«Люди степей брали то, что им было нужно, войной и грабежом. Они не знали других способов добывать то, что им нужно. Поэтому на грабеж и на войну кочевники смотрели так, как труженики смотрят на труд, — с уважением. Кочевник, привыкший свободно передвигаться по степи вместе со своей кибиткой, смотрел на оседлых людей, приросших к неподвижным домам, к земле, рождающей зерна, и не признавал их существами, равными себе… Напротив, нравы и занятия оседлых и мирных народов вызывали в них такое же презрение, какое в тружениках вызывает жизнь дармоедов и белоручек. Эти нравы и занятия казались ему смешными и противными. Разве пристало мужчине неделями, вздыхая, высматривать, не покажется ли на небе дождевое облако, чтобы оросить его поле? Разве пристало ему копаться в земле, как суслику? (С. И. Хмельницкий «Каменный щит»). Суровые условия жизни кочевника-скотовода, кровавые войны и грабительские набеги определили своеобразный душевный мир степняка. Жестокость, вероломство, свирепость в битве, железная дисциплина, цементировавшаяся еще родовой сплоченностью, постоянная готовность к походу и сражению…» (Каргалов В.В.» Народ богатырь»
Историк В.О. Ключевский о психологии великороссов пишет: «Народные приметы великоросса своенравны, как своенравна отразившаяся в них природа Великороссии. Она часто смеётся над самыми осторожными расчётами человека; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчётливый великоросс любит, подчас очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадёжное и нерасчётливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось.
В одном уверен великоросс - что надобно дорожить ясным летним рабочим днём, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда, и что короткое великорусское лето умеет ещё укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и в пору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдём такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному постоянному труду, как в той же Великороссии.
С другой стороны, свойствами края определился порядок расселения великороссов. Жизнь удалёнными друг от друга, уединёнными деpeвнями при недостатке общения, естественно, не могла приучать великоросса действовать большими союзами, дружными массами.
Великоросс работал не на открытом поле, на глазах у всех, подобно обитателю южной Руси, он боролся с природой в одиночку, в глуши леса с топором в руке. То была молчаливая чёрная работа над внешней природой, над лесом или диким полем, а не над собой и обществом, не над своими чувствами и отношениями к людям. Потому великоросс лучше работает один, когда на него никто не смотрит, и с трудом привыкает к дружному действию общими силами.
Он вообще замкнут и осторожен, даже робок, вечно себе на уме, необщителен, лучше сам с собой, чем на людях, лучше в начале дела, когда ещё не уверен в себе и в успехе, и хуже в конце, когда уже добьётся некоторого успеха и привлечёт внимание: неуверенность в себе возбуждает его силы, а успех роняет их. Ему легче одолеть препятствие, опасность, неудачу, чем с тактом и достоинством выдержать успех; легче сделать великое, чем освоиться с мыслью о своем величии. Он принадлежит к тому типу умных людей, которые глупеют от признания своего ума.
Словом, великоросс лучше великорусского общества. …. Выучился больше замечать следствия, чем ставить цели, воспитал в себе умение подводить итоги насчёт искусства составлять сметы. Это умение и есть то, что мы называем задним умом. Поговорка «русский человек задним умом крепок» вполне принадлежит великороссу. Но задний ум не то же, что задняя мысль. Своей привычкой колебаться и лавировать между неровностями пути и случайностями жизни великоросс часто производит впечатление непрямоты, неискренности. Великоросс часто думает надвое, и это кажется двоедушием. Он всегда идёт к прямой цели, хотя часто и недостаточно обдуманной, но идёт, оглядываясь по сторонам, и потому походка его кажется уклончивой и колеблющейся. Ведь «лбом стены не nрошибёшь», и «только вороны прямо летают», говорят великорусские пословицы. Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить на прямую дорогу окольными путями. Великоросс мыслит и действует, как ходит. Кажется, что можно придумать кривее и извилистее великорусского просёлка? Точно змея проползла. А попробуйте пройти прямее: только проплутаете и выйдете на ту же извилистую тропу. Так сказалось действие природы Великороссии на хозяйственном быте и племенном характере великоросса». (Ключевский В.О. «О русской истории»)
Русский философ Иван Ильин в своей работе «Наши задачи. Историческая судьба и будущее России» считал, что: «С первых же веков своего существования русский народ оказался на отовсюду открытой и лишь условно делимой равнине... Возникая и слагаясь, Россия не могла опереться ни на какие естественные границы. Надо было или гибнуть под вечными набегами то мелких, то крупных хищных племен, или давать им отпор, замирять равнину оружием и осваивать ее. Это длилось веками; и только враги России могут изображать это дело так, будто агрессия шла со стороны самого русского народа, тогда как «бедные» печенеги, половцы, хазары, татары... черемисы, чуваши, черкесы и кабардинцы» стонали под гнетом «русского империализма» и «боролись за свою свободу» ... Россия была издревле организмом, вечно вынужденным к самообороне»
Доктор филологических наук Татьяна Миронова в книге «Броня генетической памяти пишет: «Русский и кочевник (азиат ли, горец) несоединимы в силу различий своих физических типов и вековых устоев своей деятельности.
Русский искони земледелец, человек, делающий пищу, а не собирающий ее с земли, то есть пуповиной привязанный к земле. Первобытная собирательность в его жизни – это всего лишь грибы, орехи да ягоды, зато творчества в быту хоть отбавляй: пахота, сев, жатва. Обиход земли требует великого мастерства, опыта, знаний и разума. Русич от рождения творец и созидатель, должный вглядываться в глубь явлений природы, и одновременно мыслитель, созерцающий вертикаль мироздания: небо, пространство между небом и землей, землю, текучие воды, чтобы угадать, размыслить погоду, понять тот урочный час, в который земля родит больше. Земля для него – кормилица и мать. Ее надо творчески, с умом обиходить, чтобы получить урожай, способный прокормить страну.
Кочевник, горец и азиат, – это скотовод, человек, следующий за стадом, через пасущееся на земле стадо занимающийся собирательством плодов земли, и потому он ближе к первобытности. Творческие потребности его минимальны, зато инстинкты собирательства и захватничества сильны. Взгляд на мир горца и кочевника – взгляд сверху и вдаль, а не вглубь и вверх, как у земледельца. Потому человек этого уклада жизни – собиратель и завоеватель.
Когда мы говорим о свойственных разным народам видах деятельности, мы не можем не заметить этих особенностей. Земледелец – плохой торговец, ибо он всем насущным обеспечивает себя сам, но поскольку он творец и созидатель, то хороший воин, потому что должен защищать созданное своими руками, оборонять землю-кормилицу. Его воинственность имеет благородные черты: сохранить свое, заработанное потом и кровью, сберечь Родину-мать.
Кочевник, как собиратель и захватчик, – хороший купец и отличный воин. Но его воинственность носит исключительно корыстный характер – отнять, присвоить, перепродать. Ибо родной очаг его переметный, пищу он не творит, а собирает по пути скитаний.»
В заключении отрывок из стихотворения Леонида Корнилова «Нашествие» написанного в 2013 году.
Кавказец или азиат,
Я дружбе с вами знаю цену, -
И я не верю слову «брат»,
Произнесённому с акцентом.
Мои леса, мои поля
Не верят ханам и абрекам.
И стонет русская земля
Под гастарбайтерским набегом.
«Все люди – братья…» - болтовня.
И чушь: «Народы побратимы…»
Ордой совковая «родня»
Идёт на Русь необратимо.
И каждый дань берёт с рубля.
И вымывается порода....