— Знаешь, Настя, а ведь дом-то не только Мишин, — Виктория отложила вилку и внимательно посмотрела на золовку. — Дима тоже сын, между прочим. Старший сын.
Анастасия замерла, держа в руках тарелку с салатом. В кухне вдруг стало тихо — только слышно, как тикают старые настенные часы.
— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила она.
Воскресный обед в доме Клавдии Семеновны всегда был особенным ритуалом. Четыре года назад, когда Анастасия с Михаилом переехали жить к свекрови, она полюбила эти семейные воскресенья — готовка с утра, накрытый стол, неспешные разговоры.
Но сегодня что-то пошло не так с самого утра. Дмитрий с Викторией приехали еще в субботу, привезли внука — семилетнего Артема. Мальчик сразу побежал в сад, где Анастасия выращивала клубнику. К вечеру половина грядок была вытоптана.
— Дети есть дети, — только пожала плечами Виктория, когда Анастасия осторожно попросила проследить за сыном.
А утром Артем свалил новенький велосипед, который Михаил подарил на день рождения племяннику, прямо в пруд. Виктория снова отмахнулась:
— Подумаешь, велосипед! Купите новый.
Анастасия промолчала тогда. Велосипед стоил как ее месячная зарплата учительницы. Но промолчала.
— Я имею в виду справедливость, — продолжила Виктория, оглядывая обновленную кухню. — Вы тут четыре года живете, дом обустраиваете, а что достается Диме?
Михаил поднял голову от тарелки, посмотрел на брата. Дмитрий избегал взгляда, крутил в руках хлебную корочку.
— Дим, ты что-то хотел сказать? — тихо спросил Михаил.
— Да нет, не я... это Вика считает... — промямлил старший брат.
— Я считаю правильно, — перебила жена. — Дом отцовский, участок тоже. А получается, что мы только гостями приезжаем.
Анастасия поставила тарелку на стол и медленно села на свое место. За четыре года она привыкла к этому столу, к этой кухне, к каждому углу в доме. Они с Михаилом въехали сюда, когда дом буквально разваливался — крыша текла, проводка искрила, половые доски прогнили.
Клавдия Семеновна тогда только что овдовела, сил на ремонт не хватало, денег тоже. А Дмитрий с женой жили в городе, в собственной квартире, и помогать не торопились.
— Мы вложили в этот дом все, что имели, — сказала Анастасия, стараясь говорить спокойно. — Крышу перекрывали, окна меняли, отопление проводили.
— А кто вас просил? — Виктория усмехнулась. — Вы же для себя делали. Вам жить было негде.
Удар был точным и болезненным. Да, им действительно было негде жить — снимали однокомнатную квартиру на окраине, половину зарплат отдавали за аренду. Когда Клавдия Семеновна предложила переехать к ней, это казалось спасением.
— Вика, — предостерегающе произнес Дмитрий.
— Что — Вика? — вспыхнула жена. — Я что, неправду говорю? Четыре года они тут хозяйничают, а мы что — гости? А дом-то общий!
— Мамин дом, — тихо сказал Михаил.
— Мамин — значит, наш с Димой поровну, — отрезала Виктория. — И я думаю, пора это как-то официально оформить.
Анастасия почувствовала, как холод разливается по груди. Оформить? Что это значит?
— То есть как? — спросила она.
— Да очень просто. Участок поделить, дом тоже. Чтобы каждому досталось по справедливости.
— А мне что достанется? — вдруг подала голос Клавдия Семеновна. Она молчала до этого момента, только слушала, но теперь в ее голосе звучала сталь.
Виктория растерялась:
— Ну... мама, вы... в смысле...
— В смысле, что я еще жива, — сухо сказала свекровь. — И дом пока что мой. И решать, кому что достанется, буду я.
— Клавдия Семеновна, мы же не хотели вас обидеть, — попыталась смягчить тон Виктория. — Просто справедливости хочется.
— Справедливости? — Анастасия не выдержала. — А где была ваша справедливость, когда мы полгода без горячей воды сидели, пока котел не починили? Где была справедливость, когда мама в больнице лежала, а мы каждый день к ней ездили?
— Мы работали! — возмутилась Виктория. — У нас своя жизнь, свои заботы!
— А у нас что — нет? — Анастасия поднялась из-за стола. — Я тоже работаю! Тридцать детей в классе, тетради до полуночи проверяю! А потом домой прихожу — огород поливать, ужин готовить, за мамой ухаживать!
— Настя, успокойся, — попросил Михаил.
— Не успокоюсь! — крикнула Анастасия, и слезы сами собой потекли по щекам. — Четыре года мы тут живем как одна семья! Я маму родной считаю! А вы что? Раз в месяц приезжаете, да и то только летом, когда огурцы поспеют!
Виктория побледнела:
— Мы не обязаны тут жить!
— Не обязаны — не претендуйте! — выкрикнула Анастасия. — Хотите дом делить — приезжайте, живите, работайте! А то хорошо устроились — мы пашем, а вы урожай увозите!
— Хватит! — грохнул кулаком по столу Дмитрий. — Достали! Вика, собирайся. Уезжаем.
— Димочка, — встала Клавдия Семеновна, — садись. Поговорим спокойно.
— Не о чем говорить, мама, — он уже надевал куртку. — Раз мы тут не нужны...
— Ты нужен, — твердо сказала мать. — А вот жена твоя — нет.
Повисла тишина. Виктория открыла рот, но слов не нашла.
— Мама... — растерянно произнес Дмитрий.
— Четыре года я смотрю, как эта женщина к моему дому относится, — сказала Клавдия Семеновна, и голос ее стал твердым, непререкаемым. — Как к халяве. Приезжает, берет, уезжает. А Настя с Мишей — они мне как родные дети стали.
— Клавдия Семеновна... — начала было Виктория.
— Молчи! — оборвала ее свекровь. — Завещание я уже написала. Дом и участок — Насте с Мишей. Заслужили. А Дима свою долю получит деньгами. Когда я помру.
Дмитрий смотрел на мать, не веря услышанному.
— Мам, ты что...
— То, что должна была сделать давно, — сказала Клавдия Семеновна. — Настя, перестань плакать. Это твой дом. Твой и Мишин.
Анастасия обняла свекровь, почувствовала запах ее любимых духов, тепло знакомых рук.
— Спасибо, мама.
Виктория схватила сумку, рванула к двери:
— Пожалеете еще! Мы к нотариусу пойдем! Оспорим!
— Иди, — спокойно ответила Клавдия Семеновна. — Только учти — завещание заверенное. И свидетели есть.
Дмитрий еще постоял в дверях, потом медленно пошел за женой. Машина завелась, уехала.
— Мам, а правильно мы? — спросил Михаил, обнимая жену.
— Правильно, сынок, — кивнула Клавдия Семеновна. — Дом должен принадлежать тем, кто его любит. А не тем, кто просто на него претендует.
Анастасия вытерла слезы, посмотрела в окно на свой сад, где зрели помидоры, где цвели розы, которые она сажала собственными руками. Теперь это действительно был ее дом. Навсегда.