Пока ты жив не умирай -На этот мир взгляни
У многих здесь душа мертва - Они мертвы внутри
Но ходят и смеются -Не зная, что их нет
Не торопи свой смертный час -Она сказала мне"
Иногда признаки известной человечеству болезни, могут быть признаками вовсе не болезни. За привычными симптомами может скрываться что-то более пугающее и опасное для окружающих, чем может показаться на первый взгляд. И никогда не получится понять, когда именно то, что ты видишь - всего лишь обыденные вещи.
Бабушка любит разговаривать сама с собой, когда я прихожу нарочно громко хлопаю дверью, чтобы обозначить свое присутствие.
Она спрашивает из спальни: Кто там?, -и отвечает: Это Никита наверное! Только он сюда и ходит!
Это один из признаков прогрессирующего маразма, о котором постоянно говорит мама! Последний раз меня пускали к бабушке лет десять назад, тогда еще этих признаков особе никто не замечал.
Потом закрутилось и родители решили отгородить мою детскую психику от лишних потрясений. В то время это радовало, меньше поездок в деревню, больше времени на друзей и секцию волейбола.
Но полгода назад, после возвращения из армии я ощутил как совесть ворочается где-то внутри, кусаясь и царапаясь.
Все-таки бабушка всегда заботилась обо мне и искренне радовалась, когда приезжал на все лето, сейчас она шаркает навстречу, тяжело опираясь на клюку.
Седая и сгорбленная, на ней засаленный халата с натянутым поверх колючим свитером.
Лицо сплошь в морщинах, но губы всегда растянуты в привычной улыбке, а зубы сверкают золотом, ловя лучи солнца.
-Никита, я же говорила, только он приходит, только он. Мой НИКИТУШКА.
Все обрадовались, когда я сказал, что хочу навещать бабушку, живет она в крошечном пригородном поселке и ехать до неё почти два часа, на старой тряской маршрутке.
Мама и сестра выдали несколько несложных наставлений вроде: -задавай ей побольше вопросов, надо чтобы напрягала память, или проверяй что она ходит в туалет, а то если начнет под себя, будем решать на счёт сиделки и быстро забыли об этом месте.
Мне, пока я еще не нашел нормальную работу, особо не на что тратить время.
Бабушка наливает чай из помятого жестяного чайника, когда я сажусь за стол.
Густой пар вьется к потолку, наполняя кухоньку запахом душицы и мяты.
Прежде чем отпить, осторожно пробую на вкус, потому что вместо сахара бабушка может добавить соль или даже красный перец.
Говорит: сложно различать баночки, все одинаковые.
-Смотри, какие блины напекла, -пододвигает большую тарелку, есть еще сметана, соседка вчера принесла. Хочешь сметану?
Киваю и она ковыляет к холодильнику.
В окно видно соседские дома, все деревянные, потемневшие от времени с латанными крышами и хлипкими заборами. Деревья покачивают ветвями, яблоки и черемуха в палисадниках. Деловито вышагивает куда-то большой рыжий кот.
- Бабушка, а чей это кот?, -потому что надо задавать вопросы. Она ставит литровую банку со сметаной и говорит: а это Никутушка кот Раисы Андреевны, через два дома живет, вон там видишь, крыльцо ее видно, она прошлой зимой ездила в город и там около магазина котенка подобрала, чтоб не замерз совсем, так и живет теперь с ней.
Она усмехается, потому что прекрасно понимает, для чего я спрашиваю. Бабушка всю жизни проработала учительницей физики и глупой ее не назовешь.
Мне так хочется убедить себя, что все признаки, всего лишь игра для борьбы со скукой, но я слишком хорошо понимаю, что так никто не играет, вот и сейчас перестав усмехаться она говорит: А Раиса Андреевна мужа убила, помнишь дядю Вову? - и начинает спорит сама с собой: да нет же уехал он, давно уехал, потому что предложили ему работу в городе хорошую, а там его вертихвостка какая-то к рукам прибрала, хороший же мужик, кто такого упустит!, -А вот и не уехал, Андреевна убила и закопала в огороде!,- Нет все совсем не так было -это он ее убил. Топором изрубил, точно говорю, сто лет назад было, все знают.
Тем временем видно как Раиса Андреевна выходит на крыльцо, чтобы позвать кота домой.
Вздыхает, признаков не так уж много, самый незначительный рассеянность, когда ботинки в холодильнике или соль в чае, а грязная посуда убирается на полки как чистая.
Есть еще странные вопросы невпопад. Например когда я в прошлый раз привез апельсины, бабушка с просила: Живые ли внутри них мыши?
Разговоры с собой самые тяжелые, иногда приходится слушать такие бредни, что просто уши вянут.
В остальном все достаточно неплохо, бабушка вполне самостоятельная, одевается, готовит и даже занимается какими-то делами в огороде, главное навещать время от времени, чтобы следить, не станет ли хуже.
Попив чаю с блинами и сметаной, я принимаюсь за уборку. С этим бабушка тоже хорошо справляется без посторонней помощи, но мне хочется чтобы она напрягалась как можно меньше, в таком возрасте силы нужно беречь.
Уходя в другую комнату, чтобы протереть пыль с книжных полок, я громко спрашиваю: А соседку, которая сметану дала как зовут?, -Зинаида Петровна, -слышу из кухни, -а у нее дети есть?,- Дочка Ирочка, прелестное создание, в город еще студенткой перебралась.
Доставая из чулана ведро для мытья пола кричу: А в какой день дождик был на прошлой неделе?, - В среду Никитушка, ты как раз на следующий день приезжал. Удовлетворенно киваю, ищу глазами тряпку.
Одновременно радостно и грустно, с одной стороны, пока все более менее в порядке, а с другой -это едва ли надолго.
Снежный ком в голове бабушки давно начал катиться вниз и неизвестно как скоро он достигнет разрушительных размеров.
И что будет, когда достигнет?
В открытую форточку слышен какой-то шум, хихиканье, вскрик.
Бабушка спрашивает: Что там Никитушка?
Подхожу к окну:
Мальчик и девочка, обоим лет по 12, висят на заборе и тянутся грязными ручонками к кусту вишни, завидев меня, спрыгивают и с хохотом улепетывают, то и дело спотыкаясь.
-Дети соседские! -кричу, -вишню твою воровали!- а у них есть лица? -у кого?- у детей, есть лица?, -оборачиваюсь, бабушка заходит в комнату, чтобы любопытно выглянуть наружу, но детей уже и след простыл, -есть конечно: говорю.
Она кивает повторяя: есть конечно, конечно есть, еще же день, лица у них пропадают после заката, - и напевая что-то под носу уходит обратно в кухню.
Время течет живо и торопливо, как шумный горный ручей, пасмурные летние дни сменяют друг друга, почти незаметно, привыкнуть можно ко всему, вот и я привык трястись в маршрутке, а потом шлепать кроссовками по грязным улочкам к бабушкиному дому, а еще привык сбавлять шаг, проходя мимо забора Раисы Андреевны, чтобы незаметно заглянуть в огород, там все сплошь заросло сорняками и одичавшей малиной, только небольшой засаженный картошкой клочок земли выглядит ухоженно.
Качаю головой, невольно ловя себя на мысли, что закопать в таком огороде тело-прекрасная идея. Можно было бы спросить у местных, куда пропал дядя Вова, только я здесь особо ни с кем не знаком.
Друзья с которыми бегал по лесу в детстве разъехались кто куда, а к их родителям лезть неловко.
-Баба, а где твой халат?- спрашиваю, выкладывая на стол, привезенные бананы и яблоки, -махровый такой зеленый, мне нравилось в детстве об него щекой тереться, когда ты меня на руках носила, -Истерся Никитушка, износился,- отвечает бабушка недолго подумав.
-Вещи же не вечные, ничто не вечно.
Когда из гостиной слышится шум, я тороплюсь туда, чтобы незаметно выглянуть в окно, соседские дети, те самые, снова висели на заборе и рвали вишню.
Поднимаюсь на носочки силясь разглядеть их лица, но вижу лишь их белобрысые головы, с этого ракурса плохо видно.
Набрав добычу они соскакивают и убегают как под обстрелом и так каждый раз, сейчас я не уверен, что даже тогда впервые, на самом деле успел разглядеть их лица.
Оборачиваюсь на скрипнувшие половица, бабушка стоит посреди гостиной, глядя на меня затуманенным взглядом.
-А халат не истерся,-говорит бабушка и сама себе возражает, -нет же, я его вместе с другими ненужными вещами сожгла кучу лет назад, -это другой был с пчёлами, а зеленый украли, пришли ночью и украли,- кто ж его украдет-то?- а вот приходят тут ночью и забирают. Она умолкает, садится слегка покачиваясь из стороны в сторону, рот приоткрыт, золотые зубы, отблескивают, морщинистые пальцы сжимают клюку.
-Воды принести надо,- говорит через минуту, когда глаза приобретают осмысленность, -Никитушка принеси воды, я тебя чаем напою.
Шагая с ведром к колонке я верчу головой, высматривая детей, сонный посёлок выглядит едва живым, копошится в палисаднике толстая старуха, курит на скамейке древний дед с кустистыми бровями, зевает старая шавка, сидящая на крыше конуры, провисают провода, соединяя наклонившиеся гниющие столбы.
Всё выглядит ветхим и умирающим, как в любой подобной деревне, молодые бегут в город, а старые доживают век в тишине и покое.
Сразу за колонкой начинается лес, налегая на ручку я слушаю как водка гулко бьется в ведро, взгляд путается в ветвях, блуждая меж сосен и берез, пока не цепляется за что-то неуместное: камуфляжная охотничья куртка.
Высокий бородатый мужик, лет пятидесяти прячется в чаще, глядя сквозь листву как затаившийся волк, заметив мое внимание вздрагивает, отступает и мгновенно теряется среди деревьев.
-Эй кричу, ты кто такой?, -ответа нет.
Следующую неделю я провожу в гостиной, поджидая ягодных воришек, с простой и нервирующей целью, рассмотреть лица. Убедиться, что они есть.
-Баба, когда у меня день рождения?- спрашивая протирая подоконники, шестого марта Никитушка, -отвечает она из кухни хлопоча у плиты, -знал бы ты как мама намучилась тебя рожая, -сказала потом: что больше не в жизни никого рожать не будет, но она и после сестры твоей такое говорила, так что мы ждали третьего, да вот как-то не сложилось, сдержала слово получается.
Пахнет тестом, слышится шипение кипящего масла, вымывая грязь из щелей рамы, раз за разом поднимаю взгляд на куст вишни, сорванцы будто прознали о моем намерении и как назло перестали являться, раздраженно цокаю опасливо косясь в сторону леса, не появится ли странный незнакомец?
Его тоже не было видно с того дня.
-Баба, а у вас живет мужик такой, с темной бородой, по возрасту не совсем прям старый, средне так, высокий,- да может и живёт Никита, кто же опознает по такому описанию, -у вас тут домов тридцать неужели много кто с бородой и высокий, -у Андреевны муж с бородой был, да тут куда ни плюнь все бородатые.
После короткой паузы она спрашивает: А ты знаешь что Андреевна мужа убила?
Молча стискиваю зубы ожидая повторения старой истории, но тут из кухни раздается грохот, стрелою мчусь туда, захлебнувшись подкатившей к горлу тревогой, сковородка валяется в углу, старые доски пола залиты горячим маслом, недожаренные пирожки разбросаны по сторонам, бабушка испуганно прижимает руки ко рту и я осматривая ее, ища ожоги или ушибы.
-Нормально я, отмахивается бабушка,- локтем сковороду задела вот и свалилось, сейчас всё уберу, -я уберу, - говоря облегченно, переводя дыхание, -иди приляг лучше, отдохни.
Из бабушкиной спальни слышно бубнешь старого телевизора, какой-то мудрец вещает, что мы учимся каждый день чему-то новому. Нельзя не согласиться
Сегодня мой урок состоит в том, что отмыть масло от старых досок гораздо сложнее, чем может показаться, не говоря уже о прилипшем сыром тесте.
Я теряю счёт времени, ползая на коленях со щеткой. Поэтому сильно удивляюсь, когда бабушка спрашивает: Никитушка, а ты на маршрутку не опоздаешь?
Вскидываю глаза на настенные часы и правда опаздываю.
-Баба, я тут вроде чистоту навел, -говорю поднимаясь, -завтра посмотрю, может пропустил что-то, а сейчас уже бежать надо.
Из окна гостиной слышаться шорохи и хихиканье, со сбившимся дыханием бросаюсь туда и вижу тех самых мальчика и девочку, привычно забравшихся на забор, не теряя не секунды, распахиваю окно и выпрыгиваю в сад.
Они тут же бросаются наутек, снова не показывая ничего кроме затылка, ругаясь как старый боцман, перемахиваю через забор и лечу со скоростью гепарда.
Недоумение захлестывает холодной волной, что за цирк. Эта глупость с лицами точно не заслуживает того, чтобы так заморачиваться.
Кажется это я схожу с ума, а не бабушка. Догнать детей получается только в конце улицы, хватаю девочку за плечо и разворачиваю к себе, пока мальчик скрывается за заборами, выдыхаю - лицо есть.
Вздернутый конопаты нос, широко распахнутые зеленые глазищи, испуганно приоткрытый рот, но смятение не уходит, я оглядываюсь на лес, солнце висит над самыми макушками деревьев, не торопясь скрываться.
Закат.
Надо дождаться когда солнце зайдет.
-Че к дитю пристал, -раздается визгливый окрик, - и я вздрагиваю, отпуская девочку.
На крыльце ближайшего дома, высокая костистая старуха, угрожающе упирает руки в бока.
-Еще раз увижу, что слабых обижаешь, шею сверну, -говорит громко.
-Хорошо меня понял?- и отвечает сама себе, -да понял конечно. Вон как побледнел.
Не понимающе разеваю рот, а девочка дергает меня за рукав, тыча пальцем в сторону бабушкиного дома.
-Посмотри на чердаке, мы видели, - и убегает.
Старуха скрывается в доме сердито ворча, а я стою на месте пытаясь сообразить, что к чему. В голове будто рассыпается пазл на тысячу разных деталей, который не собрать обратно.
Надо спросить у бабушки, она то точно все объяснит, но вернувшись к дому, я прохожу мимо крыльца, чтобы добраться до места где к стене прибиты деревянные брусья, ведущие к чердачной дверце.
Для чего-то воровато оглянувшись, забираюсь на вех, как делал это миллион раз в детстве.
На чердаке сумрачно и пыльно.
Старые картонные коробки давно прогнили и поросли плесенью. Куча тряпья и хлама сливаются в однородную темную массу, хрусти под ногами засохший птичий помёт. Воздух затхлый и спёртый, после каждого вдоха хочется долго отплевываться.
Угасающие солнечные лучи просачиваются сквозь щели в крыше заливая все зыбким желтоватым светом, осторожно ступаю вперед, рассматривая старые вещи, давно обратившиеся в мусор, ничего особенного, ничего из того чего не видел раньше.
Покачав головой, я уже собираюсь спускаться, когда взгляд цепляется за что-то в дальнем углу.
Недоверчиво прищурившись подхожу ближе и сердце сбивается в ритме, бабушкин зеленый халат, тот самый, присаживаюсь рядом неуверенно протягиваю руку, ткань сплошь в пыли, но пальцы все равно узнают уютную мягкость, трудно вспомнить сколько лет прошло, с тех пор как я прикасался к этим рукавам и воротнику, а потом под махрой, ладонь нащупывает что-то твердое.
Я вздрагиваю.
Только теперь различив грязно-желтые палки, торчащие из подола, ветренные кости.
Скривившись, неуверенными движениями разгребаю сваленный на халат мусор, летят в стороны сгнившие книги, прохудившиеся резиновые сапоги, рассыпающиеся шторы с обожженным краем.
Пыль взметается так плотно, что глаза слезятся, а в горле першит, но я не останавливаюсь, пока не становится ясно, халат надет на полуразвалившийся скелет.
Кисть правой руки распалась на фаланги, ребра провалились внутрь, череп равнодушно пялится в угол пустыми глазницами и закатном свете передние золотые зубы сверкают особенно ярко - то бабушка, закусив кулак я выпрямляюсь так резко, что в глазах темнеет.
Холод в одну секунду сковывает все внутренности, не давая даже пошевелиться.
Этого не может быть. Я же только что видел её в доме.
Я же только что..... Тут снизу раздается родно скрипучий голос: Никитушка уже ушел? Ушел уже! Вроде не попрощался даже, на полуслове сбежал, все им молодым спешить куда-то надо, пусть спешат, раз есть куда опаздывать. Тем кому долго жить, всегда есть куда опаздывать.
Слышится шарканье тапочек, тихий стук клюки по полу, короткий скрип, такой издает кухонный стол, когда на него садятся, потом все затихает.
На чердаке становится почти темно, когда я набираюсь смелости, чтобы прокрасться к выходу, кажется сердце стучит так громко, что слышно всем жителям поселка.
Сквозь растерянность, испуг и непонимание, пробивается только одна мысль-бежать!
Надо убежать отсюда как можно дальше. а потом уже соображать что случилось. Звать на помощь разбираться во всем.
Спустившись замираю и осматриваюсь, закат еще красит небо над лесом, но прямо над головой сгущается разбавленная звездной пудрой чернота и сумрак сковывает деревню. В окне кухни теплится свет, мягкий и неровный, совсем не такой как от лампочки.
Едва дыша я подхожу ближе, чтобы заглянуть внутрь, на столе тает парафином одинокая свеча. Бабушка неподвижно сидит на стуле, склонившись над подрагивающим огоньком и вместо лица у нее только гладкая кожа: ни глаз, ни рта, ни носа.
Бесшумно ступаю прочь, с усилием подавляю желание бежать со всех ног и вопить как резанный. В глазах кружится, но я различаю, что в каждом доме горит одинокий свет, везде зажжены свечи.
Проходя мимо забора Раисы Андреевны, невольно приподнимаюсь на носочки и заглядываю окно, как и бабушка он сидит за кухонным столом и свечка выхватывает из темноты, будто ластиком стертое лицо в обрамлении взлохмаченных седых волос, оборачиваюсь на еле уловимый шорох и немею, на крыльце дома стоят мальчик и девочка, воровавшие вишни.
Нет больше никаких веснушек и зеленых глаз, только пустые места на месте лиц, выпрямившись в струнку дети стоят неподвижно, указывая на меня пальцами, будто стараясь привлечь чьё-то внимание.
Издав слабый вскрик толи всхлип, я все же бросаюсь бежать, горящие блеклым светом окна мельтешат перед глазами, под ногами разбиваются брызгами грязные лужи. Хриплое дыхание раздирает горло.
Скоро дома сменяются деревьями и до мозга запоздало доходит, что в панике я повернул к лесу, значит надо возвращаться, чтобы выйти к дороге, а там окна и свечи и эти дети и все эти люди в домах. Различив какое-то движение среди сосновых стволов, я снова срываюсь на бег, но тут же замираю, остановленный громкий коротким приказом: стоять.
Кто-то идёт прямо на меня, выстави перед собой непонятный длинный предмет.
Тяжело дыша, напряженно щурюсь, в попытке рассмотреть детали и с трудом узнаю, в приближающемся незнакомце, бородатого мужика из леса.
В руках у него ружьё. От одного вида направленного в грудь дула, я готовь свалиться без сознания, подойдя ближе, мужик удивленно спрашивает: тебя не забрали?
-В смысле????, -у тебя лицо есть, -значит тебя не забрали, -куда?
Он долго рассматривает меня с ног до головы, а потом подозрительно хмурится: они тебя заметили?, - кто?, - кто ни будь из жителей? После заката от них прятаться надо, заметили - нет? Если заметили, надо сразу убивать.
В голове тупо бьется мысль: не надо убивать, не надо убивать, не надо убивать, не надо убивать!
-Что молчишь, заметили или нет?, -не заметили, - удовлетворенно кивнув мужик опускает ружье и я перевожу дыхание.
-Тебя же Никита звать? - спрашивает неожиданно,- помню тебя спиногрызом еще, в нашу собаку камнями кидался, я когда увидел тебя в тот раз у колонки, сразу вспомнил.
Тут я узнаю его: А вы дядя Вова? Муж Раисы Андреевны? Раньше без бороды были так что я вас и не понял даже, показалось психопат какой-то по лесу шарится. -Почему вы дома не живете?
Бабушка говорит, Раиса вас убила и в огороде закопала, я там еще рассматривал и .....он перебивает взволнованный: не убивала, сама она там закопана Раечка.
В звездном свете видно, как угрюмо опускаются, похожие на мохнатых гусениц брови, растерянно оглядываюсь на деревню, сквозь листву видно оранжевые точки окошек, повисшие в темноте неподвижными светлячками.
-Что там творится!, -спрашиваю. Я на чердаке сейчас скелет нашел, у него зубы как у бабушки и халат как у бабушки, а бабушка на кухне сидит и Раечка ваша не закопана, тоже сидит на кухне, толь лица у них это...
-Лиц нет????,- мрачно усмехается дядя Вова. Это потому что не бабушка там твоя и не моя Раечка. Померли она давно, все в деревне давно померли.
После долго молчания пытаюсь слабо возразить: все живы, там же днём....,- днем и они думают что живы, днём они не опасны, я даже иногда с Раей поговорит прихожу и даже верю иногда, что это она. Хочется знаешь в это верить, но ночью оно забирает их лица, чтобы видеть и чувствовать все, что они за день видели и чувствовали.
Они сидят перед свечами, как будто молятся так, ритуал у них такой обязательный.
-Какое еще оно?, это потустороннее из-за которого все,- бросив, короткий взгляд на мое непонимающее лицо, дядя Вова вздыхает, - если с самого начала, то пришло оно к нам лет десять назад, не знаю откуда, в виде мальчишки ободранного, он плакал что всех евонных убили и он один остался, надеюсь и правда один остался, потому что если так, больше нет таких мест в мире, видать кто-то пытался их всех истребить, в какой-нибудь такой же деревне, даже думать не хочу, что с этими истребителями сталось, почему, а ты не перебивай слушай.
-Оставили того мальчишку мы с Раисой, чтобы переночевал, а утром хотели в город вести, в милицию сдать, чтобы они с ним маялись, а ночью Рая меня разбудила, а малец этот сидит в углу перед свечкой без лица и в нас пальцем своим грязным тычет, знаешь как мы перепугались.
-Могу представить, -говорю осторожно, вспоминая детей на крыльце.
-Вот я и понял, что не человек это, а какой-то черт, чисто демон, взял это ружье и выстрелил ему в башку, пацан то издох на месте, только какая-то сила из него освободилась страшная, ой что было, что-то крушило все стены и разбивало их, мы убежать хотели, да оно на Раю кинулось, в одну минуту на части разорвало, а я убежал и пешком прям по дороге всю ночь несся до города, к утру только добрался, потом в милицию, мы с ними сразу сюда, а тут знаешь что?
-Что?
-Ничего, пацан исчез, а Раечка моя по дому хлопочет, пирог печет, хорошо хоть менты не обозлились сильно, сказали: не бухать больше до белочки,- да и уехали. А то бы я сейчас в психушке лежал. А Рая, я в тот же день понял, что, что- то не так. Она сама с собой разговаривала, вопросы какие-то дурацкие задавала, вообще как слабоумная стала, вот тогда у меня ума и хватило, забрать ружье и свалить в лес. Там охотничий домик через несколько километров, мы с мужиками по молодости отстроили, вот в нем с тех пор и живу.
И за деревней наблюдаю по ночам, чтобы все дальше не распространилось.
-В смысле распространилось?, -в прямом смысле, если тот кто без лица, ночью тебя заметит, значит он потустороннему на тебя покажет, а оно после следующего заката придет и заберет. Это значит убьет тебя и спрячет, тут все так спрятаны, кто в огороде закопан, кто-то на чердаке валяется, кто-то в погребе, а дальше оно сделает твою точную копию и даже с твоими воспоминаниями, будет эта копия жить как ты, а ночью без лица будет. Тут все в деревне уже такие.
Всего-то года три понадобилось, чтобы оно всех забрало, они даже не понимают, что происходит, они думают, что живые и днем их даже не отличить от живых, если бы не глюки эти вопросы дурацкие и разговоры сами с собой, такая каша у них в мозгах жуть просто.
-Вы сказали тот мальчик на вас показывал ночью, почему оно тогда вас не забрало.
-Я же говорю тебе их сразу убивать надо, если сразу убьешь ничего тебе не будет, я в тот раз пацана убил же, вот с меня оно и переключилось на Раечку, потому что она ничего не делала, еще и убежать не успела.
Кажется будто мой мозг месят голыми руками, как комок фарша, все в голове перемешалось, вопросы наскакивают один на другой, не давая сосредоточиться, разобраться в творящемся абсурде: А если вы следите, чтобы не распространялось, то почему на всю деревню распространилось? ,- деревню не спасти уже, если бы я после той ночи, когда утром с ментами приехал, еще и Раю бы убил, то все кончилось бы, потому что на тот момент последняя была, дав от поздно я во всем разобрался, их если убивать, стрелять или резать, они конечно подыхают, только при этом какой-то злой ураган освобождается и все рушит.
Сильно повезет если успеешь от него убежать, поэтому я мешаю распространению по другому, слежу, чтобы они новых не заражали, тех кто сюда погостить приезжает,- а если заразят? - спрашиваю негромко.
Дядя Вова гладит ствол ружья: Тогда зараженного убить надо до следующего заката, пока потустороннее его не забрало.
Тяжело сглатываю вставший в горле ком, невольно отступая на шаг: и многих вы так уже убили? -никого, -хмыкает, -пока что.
-За все годы, из приезжих никто на ночь здесь не оставался. Что им надо то, приехать, проведать, показать что не забыли, да и обратно поскорее, вот если заночуют, да покажут на него, вот тогда я сразу пиф-паф, а то этот зараженный утром домой уедет, а там вообще уже ничего не остановить, понял?
В серебристом лунном свечении видно мне, как маслянисто поблескивают его глаза, движения рваные резковатые, уголок рта подергивается. Прожить десять лет в лесу, следя по ночам за этой деревенской дичью, стопроцентный билет в психушку. По спине пробегает волна мурашек, я ловлю себя на мысли, что вряд ли стоит верить каждому слову.
Да тут явно происходит непонятно что, но безоговорочно принимать догадки сумасшедшего за истину - не лучший вариант.
Для начала надо выбраться, убежать от этого всего подальше, а там уже подумать, глядя на покачивающийся тяжелы ствол ружья говорю: Дядь Вов я домой хочу, -он почесывает бороду спрашивает: точно тебя никто не заметил? Никто на тебя не показал? , -точно дядь Вов, -тогда пошли, если вон там пройти по опушке, можно к дороге выйти не заходя в деревню. А дальше лови попутки, хотя какие попутки, никто тут не ездит в такое время. Пешком придется идти. Пойдешь пешком?
-Пойду, -киваю с готовностью.
Мы обходим деревню едва больше 20 минут, но это время растягивается для меня на долгие часы, с одной стороны пыхтит невменяемый дядя Вова, а с другой глядят оранжевыми глазками невзрачные домики.
Трудно подавить нарастающее ощущение, что вот-вот десятки дверей распахнутся и безликие двойники побегут на нас, как голодные собаки.
Когда в потемках пробивается силуэт покосившейся остановки, я едва не подпрыгиваю от радости.
Дядя Вова останавливается, бросает взгляд на поселок и говорит: Ну все дальше справишься, главное вот что помни, если и захочется бабку навестить , то только днем и помни еще, что это естественно не бабка твоя уже, но если захочется, то я понимаю.
Кивнув на прощанье ступаю прочь, шлепанцы шаркают по разбитому асфальту, в голове разворачивается пустота3, холодная и бесконечная, не одна мысль не задерживается, каждая летит как в пропасть, исчезая без следа.
Нет ни чувств, не желаний, только неизбывное стремление уйти как можно дальше, спрятаться, свернуться в клубок и забыть обо всем.
Быть может если забыть, все это исчезнет, оглядываюсь, дядя Вова уже ушел, широко распахиваю глаза, в темноте над крышами парит что-то необъятное, выдающее себя только легким ленивым движением, напоминающим взмахи плавников экзотической рыбы, плотное и вязкое как гудрон.
Оно чернее темноты, рассмотреть толком не получается, но я уверен у него множество лиц и каждый из сотен глаз сейчас смотрит на меня, отворачиваюсь, ускоряя шаг почти до бега, хотя понимаю, мне больше некуда опаздывать......
Если было интересно, подписывайтесь, 👍 пишите комментарии!
До новых встреч❤️🔥
Подписывайтесь на мой ТГК