Полярная ночь над тундрой до безумия тиха. Только зелёные огни северного сияния шуршат над сопками.
Внезапно эта тишина прорезается криком — женщина на колымском юртовом стойбище вскакивает и начинает выкрикивать слова на чужом, давно ушедшем юкагирском. Соседи в ужасе крестятся: меряченье вернулось.
Как болезнь получила имя
Якуты называли её «мэнэрик» — «делать странности». Русские поселенцы превратили слово в «меряченье», а этнографы приписали явлению поэтическое прозвище — Зов Полярной звезды: будто бы сама северная небесная ось шептала людям забытые песни.
Первые записи датированы 1860-ми, но старики уверяли: «такое случалось всегда, когда человек долго смотрит в тусклую ночь и слушает вой пурги».
Что творили «зовущие»
Симптомы страшноваты даже для современного хоррора. Больной вдруг немеет, глаза стекленеют, затем он эхом повторяет каждую фразу окружающих, копирует жесты, может плясать на морозе босиком или, наоборот, неподвижно стоять часами, пока ресницы не обледенеют.
Приказы выполняет без промедления: «Ползи — он ползёт. Крикни — кричит.». После приступа — белая дыра в памяти.
Чаще всего страдали женщины — особенно замужние, измотанные полугодовой тьмой и тяжёлой работой.
Но известен случай 1870 года: семь десятков казаков Нижне-Колымского отряда одновременно заговорили на языках, которых не знали, и выли под колымский ветер. Врачей это так встревожило, что рапорт ушёл прямиком в Петербург.
Наука против шаманов
Психиатры Павел Розенбах и позднее Владимир Бехтерев описали меряченье как «импульсивное каталептоидное расстройство с эхолалией и эхопраксией».
Но местные шаманы, конечно, знали лучше: в человека «входит» дух-имитатор, который испытывает стойбище на прочность.
Любопытно, что шаманы имели и рецепт — громкие бубны, дым можжевельника и жёсткий приказ «одухотворённому» прыгнуть в сугроб. Тотчас приступ резко обрывался.
В 1920-е Бехтерев послал на Кольский полуостров экспедицию Александра Барченко. Цель была двойная: поиск «полярной Атлантиды» и научное исследование меряченья.
У Сейдозера группа пережила массовый приступ ужаса, за которым последовали «подражательные припадки».
Барченко писал: «Люди словно стали марионетками огненных сполохов». Доклад лег под гриф «совершенно секретно», а самого исследователя в 1938 году расстреляли.
Что же это было?
- Культура и внушение. Как пиблокто у эскимосов или тарентелла в Апулии: коллективное убеждение, что в определённых условиях «так положено».
- Свет и гормоны. Полгода без ультрафиолета, дефицит витамина D и серотонина разгоняют тревожность до размеров бури.
- Геомагнитные шторма. Спектры красных всплесков полярного сияния совпадают с низкочастотными ритмами мозга; немецкий психиатр Макс Шварц ещё в 1930-х подвязывал их к эпилептическим вспышкам.
- Токсикология. Зимний рацион беден; для шаманских обрядов использовали мухоморы. Микродозы мусцимола + социальный триггер = трансовое подражание.
Ни одна гипотеза не объясняет всего, но вместе они рисуют хрупкую картину: психика, зажатая северной тьмой, легко вспыхивает отражённым светом чужой команды.
Исчезновение без похорон
В 1950-х вспышек почти не случалось. Причины прозаичны: радио, электрические лампы, санавиация, школы-интернаты.
Традиционная шаманская вселенная рассыпалась, а вместе с ней и ритуальный психоз. Сегодня в архивах хранится несколько десятков медицинских историй болезни — и воспоминания стариков, что «был когда-то зов, да умолк».
Измените длину ночи, добавьте музыку бубна и шёпот о духах — и самый рациональный человек станет эхом чужого голоса.
Над Ловозером снова пляшет полярное сияние. Учёные ловят его спектры, шаманы бормочут древние песнопения, туристы фотографируют зелёные вуали.
Возможно, именно поэтому Барченко в последний дневник занёс: «Мы подошли к границе, где психиатрия и шаманизм говорят одним языком».