Когда моя невестка заявила, что в День матери мне у них делать нечего, я аннулировала оплату их ипотеки. Да, у меня было право. Эта история не из тех, что показывают по телевизору. Но если вы дочитаете до конца, возможно, узнаете себя. А заодно поймёте, почему я больше не спонсирую собственное унижение. Прежде чем начать, напишите, из какого города вы нас читаете. Приятного погружения.
Сообщение от Юли пришло в среду, за три дня до праздника. Я как раз расставляла на кухне свежие тюльпаны, привезённые с дачи из своей теплицы. Телефон завибрировал, и, увидев её имя на экране, я поняла: сейчас будет что-то интересное. «Лариса Николаевна, мы с Тимуром решили отметить День матери в узком кругу, вы не приглашены. Только самые близкие. Надеемся, вы поймёте». Я перечитала трижды. Её «самые близкие» ударили, как пощёчина. За пять лет брака с моим сыном Юле невдомёк, что я не гость в их доме, а мать её мужа. Положив телефон, я опёрлась на столешницу, стараясь дышать ровно.
За три года я ежемесячно переводила им по 45 тысяч на ипотеку. Для меня, пенсионерки с одной пенсией и скромными накоплениями, это были ощутимые деньги. Но я ни разу не попросила их вернуть. Платила от чистого сердца, чтобы Тимур не жил впроголодь, чтобы у него был старт, которого не было у меня. Телефон зазвонил – Тимур. «Мам, ты видела сообщение Юли?» – «Видела, – ответила я ровно. – Только не пойму: если я не семья, то кто?»
Пауза. Слышно, как он, прикрыв трубку, что-то шепчет. «Понятно, советуется», – подумала я. Когда заговорил снова, голос стал твёрже: «К нам приедут её родители. Решили, что в этом году будет тихо, без лишних». – «Лишних – это я». Слова резанули больнее, чем я ожидала. Последний раз мы отмечали День матери вместе два года назад. Тогда Юля ляпнула за столом, что женщинам в возрасте уже не до праздников. А когда я подарила ей серьги, бросила: «Зачем? Я такие не ношу». Тимур сгладил, я промолчала. Теперь понимаю – зря.
«Мам, не накручивай, – выдохнул он. – Юле кажется, что так лучше. Вы с ней в последнее время как-то напряжённо общаетесь». – «Напряжённо». Интересно, как называется её привычка исключать меня из семейных чатов, закатывать глаза на мои замечания и обзывать мои платья «советским наследием»? – «А с ипотекой как? Нужны деньги в этом месяце?» – вопрос вырвался сам. – «Конечно, нужны, – быстро ответил он. – А что?» Я закрыла глаза. Внутри что-то щёлкнуло. «Просто уточняю. Завтра переведу».
После звонка я села за стол. Три года я оплачивала их жильё. Звала по воскресеньям – приходили раз в полгода. Дарила подарки – получала дежурное «спасибо». Видела, как Юля шаг за шагом выдавливает меня из жизни сына. А вечером пришло ещё одно сообщение: «Без прикрас. Мы с мамой устраиваем нормальный День матери. Надеемся, вы не сильно обидитесь. С вами нам тяжеловато». Я «давлю». Мать, которая хочет быть рядом с сыном, – это теперь давление.
Я открыла приложение Сбербанка. Пальцем пролистала до автоплатежа – 45 тысяч, каждый месяц шестого числа, как часы. Тимур сам помог настроить, чтобы не забыла. «Мам, ты у меня как айтишник», – шутил он. Улыбнулась воспоминанию, но тут же выдохнула. Смотрела на экран долго, будто не на цифры, а на наши с Тимуром отношения. Сколько можно платить за право быть на задворках его жизни? Нажала «отменить», подтвердила. В груди щёлкнуло снова. Больше ни рубля за то, чтобы меня забывали. Пора менять правила.
В День матери я оставила телефон дома. Утро выдалось тёплым, сухим, как по заказу. В огороде рыхлила грядки, пересаживала флоксы и душицу. Земля после оттепели жадно тянула воду, корням нужно было дышать. Муж, царствие небесное, говорил, что у меня золотые руки. Миша. Прожили вместе 32 года. Ушёл четыре года назад – сердце. Работал в снабжении, не пил, не гулял, уважал. Пока был жив, сын был теплее. А после его смерти всё изменилось. Появилась Юля.
Я подрезала смородину, рыхлила между кустами калины, которую мы с Мишей сажали. Мои подруги из садоводческого клуба не дадут соврать: хозяйка я не из ленивых. Земля любит заботу – не предаёт, как люди. На сердце полегчало. Стряхнув землю с ладоней, зашла в дом, умылась. Не успела заварить ромашку, как телефон затрещал. Тимур, третий звонок за утро. «Алло, мам, ты чего творишь? Из Сбера звонили, платёж по ипотеке не прошёл. Ты отменяла перевод?» Поставив чашку на подоконник, я ответила: «Да, отменила». Он опешил. «Зачем? Из-за День матери? Ты мстительная?» Я сдержалась, хотя хотелось выдать всё. «Тимур, это не про мстительность. Про уважение».
«Да ты чё, мам? Мы с Юлей хотели тихо посидеть. Ты всё в штыки воспринимаешь». – «Три года я платила вашу ипотеку, Тимур. Почти два миллиона. А твоя благоверная выдавливала меня из вашей жизни: чаты без меня, ужины без приглашений, теперь и праздник без матери. Это нормально?» Пауза. Он что-то шепнул, видимо, Юле. «Всё из-за одного дня?» – «Это не день, сынок. Это система. И я устала её спонсировать».
Я отключила звонок. Руки дрожали, но не от волнения – от усталости, копившейся годами. К обеду посыпались сообщения. От Юли – язвительные: «Использовать деньги, чтобы давить? Вот почему мы хотели от вас отдохнуть». От Тимура – растерянные: «Мам, позвони, давай поговорим». Я не ответила. Вышла в сад, где мои усилия что-то значат, где никто не считает, сколько ты вложила.
В три часа звонок в дверь. В глазок – Тимур и Юля на крыльце. Он с опущенными плечами, она с надменным выражением, как чиновница из ЖЭКа. Поздравить с праздником забыли. Я открыла дверь. «Нам нужно поговорить», – Тимур прошёл без приглашения. Юля за ним, оглядывая интерьер, будто проверяла, чем живёт область. «Может, чаю?» – спросила я, сохраняя лицо. «Нам не до чая, – огрызнулась Юля. – Надо обсудить, что за бардак вы устроили и когда всё вернёте на место».
Я повернулась к сыну: «Ищи, не ищи, а того мальчишки, что дарил мне ромашку и говорил «мама, ты лучшая», в твоём лице уже нет. Как и парня, что держал меня за руку у гроба отца, обещая держаться вместе». Теперь передо мной мужчина, который молчит, пока его жена делает из меня врага. «Я всё объяснила, – сказала я спокойно. – Не собираюсь содержать тех, кто относится ко мне как к няньке на удалёнке».
«Это не про уважение, – вспыхнула Юля. – Вы вечно лезете, командуете, крутите Тимуром. Беситесь, что он со мной». – «Ага, это ты себя убедила, что я вами управляю. А то, что я просто хотела быть за человека, – это тоже контроль?» – «Вы критикуете наши обои, спрашиваете, где деньги берём, морщитесь от моей еды! Недавно курицу попробовали – так сморщились, что мне захотелось тарелкой швырнуть». – «Я слова не сказала! Хоть бы раз услышала «спасибо» за то, что прихожу, а не ем суп в одиночестве после ваших молчаливых посиделок». – «А зачем приходите, если всё не нравится?» – хмыкнула Юля с презрением.
«Тимур, ты знаешь, я никогда Юлю не обижала. Даже после 8 марта, когда она пожелала мне «здоровья и терпения, как всем пожилым» и подарила крем от варикоза. Я поблагодарила. А ты хоть раз заступился?» Он поёрзал, не поднимая глаз. «Мам, ты бываешь… жёсткой. Не прямо, но…» Я поняла: она так ловко обернула его вокруг пальца, что моя забота стала придирками, а любовь – манипуляцией. «Раз так, – вздохнула я, – вам пора идти. Я не банк. Процентов за терпение не начисляю».
«Только после того, как восстановите автоплатёж, – процедила Юля. – У нас просрочка. Вы ведёте себя не по-человечески». Я посмотрела на неё, чинную, как победительница конкурса «Лучшая невестка». Сколько лет она выдёргивала из Тимура всё, что связывало его со мной. «Нет, – сказала я твёрдо. – Больше ни копейки». – «Ты пожалеешь», – прошипела Юля, хватая сумку. – «Пошли, Тимур». Он заколебался, переминаясь с ноги на ногу. «Мам, давай без скандала. Можем урегулировать». – «Можем, – согласилась я. – На общечеловеческих условиях, где взрослые не сидят на шее у пожилой женщины, а уважают её как мать».
Он кивнул. Юля метнулась к выходу. Дверь хлопнула так, что качнулась керамическая уточка, подаренная Мишей. Я не плакала. Думала: дно пробито. Сын окончательно под каблуком.
Вечером меня отметили в посте в «Одноклассниках». Юля выложила простыню жалоб: свекровь сошла с ума, бросила сына в трудный момент. Комментарии сыпались: кто-то сочувствовал, кто-то призывал не держать зла. Некоторые знакомые написали: «Лариса Николаевна, вы даёте». Никто не спросил мою версию. В семейном чате тоже загудело: скрины, молчание, галочки «прочитано». Только сестра Валя позвонила: «Ларис, это не похоже на тебя. Рассказывай». Я выложила всё спокойно, без истерик. Она помолчала: «Я сразу говорила: Юля – змея. Гладкая, интеллигентная, а за спиной – мешок гнилья. Тимур гнётся, потому что мужик. Любовь зла».
Её слова засели в голове. Я собирала бельё, протирала подоконники, повторяя: «Иллюзия покоя». Годами молчала, терпела, сглаживала – и стала ненужной, виноватой. На следующий день полезла на чердак, достала коробки с фотоальбомами, открытками, письмами. Разложила по полу, выстраивая хронологию. Тимур звонил почти каждый день, ужинали по воскресеньям. Юля поначалу держалась прилично, хоть и холодно. После сватовства встречи стали реже, потом только на праздники, потом и праздники отменились. Нашла открытку с их первого Нового года: «Мама, спасибо, что ты с нами, любим. Тимур и Юля». Красиво, но фальшиво. Тогда же они попросили скинуться на ипотеку. Вклад как раз созрел – помогла. Потом – машина, страховка, налоги. Юля постила в «Одноклассниках» новую стенку, отдых в Сочи, сумку за мою пенсию. Чувствовала, что не так, но отмахивалась: пусть живут. Теперь всё встало на места.
Зазвонил телефон. Номер неизвестный. «Здравствуйте, Лариса Николаевна. Это Вика, сестра Юли. Помните?» Виделись пару раз на днях рождения, тихая, неприметная. «Откуда у тебя мой номер?» – спросила я. «Из старого списка Тимура, в телеге. Я видела, что Юля про вас написала, и не могу молчать. Надо, чтобы вы знали». В её голосе была решимость. «Юля это уже делала. У нас был отчим Игорь, нормальный мужик, маму любил. Она выставила его психом, тираном. Мама развелась. Потом оказалось: Юля решила, что он невыгоден – денег не давал». Я присела на диван, внутри всё закрутилось. «Зачем ты мне это говоришь?» – «Вижу, как она вас отрезала от сына. Она всех отрезает, если не пляшут под её дудку. Переворачивает всё, притворяется жертвой, пользуется деньгами, доверием. Настоящий вампир».
Вика рассказала, как Юля вырезала из маминых фраз негатив, чтобы выставить её истеричкой. Как рыдала из-за пальто за восемьдесят тысяч. Как отменила встречу с бабушкой за «бесполезность». Всё было знакомо, но теперь – чужими словами. «Ещё кое-что, – понизила голос Вика. – Проверьте почту Тимура. Он хотел устроить вам с Юлей вечер на годовщину, с сюрпризом. Я помогала. Потом всё отменили. Юля всем сказала, что вы отказались, сославшись на занятость». – «Этого вечера не было, – выдохнула я. – Она придумала, что я занята». – «Контроль. И деньги. Тимур удобный: мягкий, привязанный к маме. Это ей помеха».
Когда попрощались, я сидела среди бумаг и фото. Поняла: я отменила платёж не из обиды, а потому, что внутри всё кричало: хватит платить за своё вычёркивание. Утром пришло сообщение от Тимура: «Мам, надо поговорить. Только ты и я. Без Юли». Я смотрела на экран, будто крошка в горле застряла. Он ли это написал? Ответила: «Завтра, у меня, в 14:00».
К вечеру собрала всё: квитанции, скрины сообщений, выписки, старые фото, их благодарности. В 14:30 Тимур припарковался у дома. Из окна видела: сидел в машине, опустив голову на руль. Вошёл, озираясь. На столе – архив трёх лет моей жизни. «Это что?» – тихо спросил он. «Правда. Садись». Он присел – осунувшийся, в мятой рубашке, с синяками под глазами. Чужой человек вместо моего сына. «Мама, зачем ты всё отменила? У нас просрочка, банк названивает. Ты знала, что мы рассчитывали на тебя».
«Ты сам видел, на что рассчитывал?» – подала ему распечатки. – «Вот: Сочи, новая стенка, Юля с сумками в бутике. А вот мои переводы: ипотека, страховка, налоги, ремонт кондиционера. Вы задумывались, на чьи деньги живёте?» Он пролистал бумаги, поморщился: «Это Юля. Говорит, скидки, кэшбэки, разумные покупки. А у меня башка трещит. Еда из доставки, в квартире бардак, она вечно устала. Готовить не хочет, работа не по профилю, «ищет себя». А я пашу и перед ней виноват». – «Ты задолбался, но молчишь?» Он кивнул: «Не знал, как выбраться. Она обижается, если рот открою. Слёзы, упрёки: «Ты меня не любишь». Никакого покоя».
Я подала ещё одну папку: «Это не про любовь. Тобой пользуются. Даже твой сюрприз на годовщину – его не было. Юля отменила, сказала всем, что я отказалась». Он резко поднял голову: «Что? Она говорила, ты слилась, поехала в спа с тётей Валей». – «Я никуда не ездила. Она подстроила, чтобы мы не сблизились. Вика, её сестра, вчера рассказала, как Юля разрушила семью с отчимом, крутила деньгами, притворялась жертвой. Неужели ты не знал?»
Он расхаживал по комнате, как загнанный: «Были моменты, чувствовал – что-то не так. Она меня не уважает. Списывал на усталость, работу. А сам стал привидением. Не жил, мам». – «Теперь решай: жить так дальше или дышать полной грудью?» Он сел, закрыл лицо руками: «Как ты это стерпела?» – «Я мать, Тимур. Терпела, потому что верила, что ты проснёшься. И вот ты здесь».
Он заговорил тише: «Я не прошу денег или помощи. Хочу знать, можем ли мы восстановить отношения?» – «Конечно, сынок. Но теперь у меня границы. Я вас содержать не буду. Не потому, что не люблю, а потому, что люблю и себя, и тебя». Он кивнул: «Мне надо с ней поговорить. Прямо в глаза».
Телефон зазвонил – Юля. «Пишет, где я. Отслеживает геолокацию», – сказал он. – «Сейчас позвонит». – «И что скажешь?» Он встал, лицо твёрже: «Скажу, где я. И что знаю всё». Вышел на крыльцо, поднял трубку. Жесты резкие, голос отчётливый. Вернулся: «Она едет сюда. Говорит, разберёмся». – «Пусть едет», – кивнула я.
Через десять минут Юля влетела без звонка. Глаза злые, волосы растрёпаны. «Это что за цирк? Что ты ему нарассказывала?» Заметила на столе бумаги, скрины, выписки. Замерла, но тут же в атаку: «Тимур, ты не веришь в эту бредятину? Ты знаешь, как твоя мама всё переворачивает». Он стоял, руки в карманах: «Я поговорил с Викой». Юля побелела: «Вика? Эта истеричка, которая мне завидует? Ничего, кроме вранья, от неё не услышишь». – «А переписку, где ты меня дойной коровой называешь, тоже она придумала?» – «Ты не имел права её читать!» – закричала Юля.
Тимур шагнул вперёд, голос твёрдый: «Не смей повышать голос на мою мать. Не смей манипулировать мной. Всё, твои номера не сработают». Она растерялась, включила плаксивость: «Я защищала наш брак. Ты знаешь, она меня с первого дня ненавидела». Я усмехнулась: «Слышала, Юлечка, поговорку: где мать – там сын, а где змея в доме – там развод. Ты в какой роли?» – «Вы сговорились! – зашипела она. – Вы разрушили мою жизнь». – «Девочка, ты сама всё разрушила. Я тебя в семью впустила, а ты на шею села».
«Мне это надоело! – взвизгнула Юля. – Я ухожу. Тимур, ты со мной?» Он ответил спокойно: «Нет». – «Ты выбираешь её? После всего?» – «Я выбираю правду. И увидел, на чём всё держалось – на твоей лжи». Юля, как прибитая, процедила, ткнув в меня пальцем: «Ты пожалеешь». – «Осторожнее, – перебил Тимур, – а то о порог споткнёшься». Она развернулась, шагнула и, как в кино, споткнулась, чуть не влетев в косяк. Выбежала, хлопнув дверью так, что рюмки в серванте звякнули.
Тимур опустился на диван: «Не могу поверить, что так долго ничего не видел». – «Так устроены такие, как она, – сказала я. – Глаза заливают, уши затыкают. Но ты выбрался». Он посмотрел на меня: «Мам, прости, что не слушал, обижал, позволил ей так с тобой обращаться». Я обняла его: «Главное, ты рядом. Остальное – мелочи».
«А дальше что?» – спросила я. Он выдохнул: «Развод. По-другому никак. Квартиру она не получит. Юристу покажу переводы. Сбер всё фиксирует». – «Вот это правильно. Давно пора».
Следующие недели прошли в поездках к юристам, разговорах на кухне, молчаливом варении мозгов. Тимур поселился у меня. Юля включила режим обиженной королевы: наговорила гадостей друзьям, подала в ЗАГС, расписав, будто Тимур её бросил. Намекала на квартиру. Детей у них не было, ипотека на Тимуре, но три года платила я. С юристом собрали документы – Юлины претензии рассыпались. Суд учёл мои переводы, ей достался кукиш.
Юля опустошила их общий счёт, писала гадости в сетях, обвиняла Тимура во всех грехах. Некоторые поверили. Друг отписался, знакомая в магазине отвернулась. «Мам, не думал, что она так низко опустится», – сказал Тимур. – «А я не думала, что ты её так высоко держал».
Через месяц Вика написала: «Держись, Тимур. Правда всплывёт». И всплыла. Подруга Юли, Лена, выложила в чат скрины переписок: как выжать из «мамаши» деньги, прописаться, развестись. Фраза: «Я его выбрала специально. С мамой проще. Всё оплатит». С этими скринами и платёжками суд не тянул. Квартиру продали, долг покрыли. Моя часть учтена, Юлина – на бумаге. Её требования отклонили.
Прошёл год. Я подрезала розы в саду. У калитки притормозила машина. Вышел Тимур, в руках свёрток, лицо спокойное, светлое. «С Днём матери, мам», – обнял крепко, по-настоящему. – «Ты не забыл?» – улыбнулась я. – «Я больше не имею права забывать. Третьего шанса не будет».
Мы сели на качели, как в детстве. «Есть новости, – сказал он. – Развод завершён. Купил двушку недалеко, чтобы чаще к тебе заезжать». Он достал коробочку. Внутри – серебряный перстень, простой, без камней. Гравировка: «Мама всегда рядом». – «Ты знаешь, – сказал он, – я тебя люблю. Больше всех на свете».