— Ты не знала? Мы продали дачу. Я думал, тебе всё равно, — сказал Виктор, не отрывая глаз от газеты.
Я замерла с чайником в руках. Вода из носика капала на пол, но я не замечала.
— Как это — продали? Какую дачу?
— Нашу. Мамину, — он перевернул страницу. — Покупатель хорошую цену дал. Наличными.
— Погоди, — я поставила чайник на стол. — Ты про ту дачу, где лежат вещи моих родителей? Где я последние пять лет делала ремонт?
— Ну да. А что такого? — наконец он поднял глаза. — Тебе же не нравилось туда ездить.
— Виктор, — я села напротив него. — Объясни мне, пожалуйста. Когда это произошло?
— Месяца два назад. Или три. Не помню точно.
— А почему ты мне не сказал?
Он пожал плечами:
— А зачем тебе знать? Это не твоё дело.
Не моё дело. Дача, где я провела последние выходные каждого месяца пять лет подряд. Дача, на ремонт которой потратила триста тысяч рублей. Дача, где в сарае стоят мамины швейные машинки и папины инструменты.
— Витя, — я старалась говорить спокойно. — А где сейчас вещи моих родителей?
— Какие вещи?
— Мебель из их квартиры. Фотоальбомы. Папины книги. Мамина посуда.
Он почесал затылок:
— А, это... Ну, покупатель сказал, что всё вывезет. Хлам же.
— Хлам? — я почувствовала, как внутри всё сжимается. — Виктор, ты отдал чужому человеку фотографии моих родителей?
— Ну что ты сразу кричишь? — он отложил газету. — Если тебе что-то нужно было, сказала бы заранее.
— Заранее чего, Витя? Заранее того, что ты продашь дачу?
— Не дачу, а участок. Дом всё равно старый был.
— Дом, который я два года ремонтировала! Дом, в который вложила свои деньги!
— Ой, да ладно тебе, — он махнул рукой. — Какие там деньги? Краску купила, обои поклеила.
Я встала и прошлась по кухне. На подоконнике стояли цветы в горшках, которые я принесла с дачи прошлой осенью. Герань и фиалки. Они почему-то казались мне теперь сиротами.
— Витя, скажи честно. Сколько ты получил за участок?
— А тебе зачем?
— Потому что я хочу знать, во сколько оценили мой труд.
— Пятьсот тысяч, — буркнул он. — И что с того?
Я присела на стул. Пятьсот тысяч. Участок в двадцати километрах от города, рядом с лесом, с домом после капремонта. Это была цена участка десять лет назад.
— Витя, а ты рыночную стоимость узнавал?
— Зачем? Покупатель сам предложил.
— Кто покупатель?
— Да какая разница? Сосед мамин, что ли. Давно хотел расширить свои владения.
Сосед. Конечно. За полцены.
— А договор где?
— Какой договор?
— Купли-продажи. Документы.
— У мамы, наверное. Она всё это оформляла.
Я взяла телефон и набрала номер свекрови.
— Алло, Галина Петровна? Это Лена. Можно к вам зайти? По поводу дачи.
— Какой дачи? — голос был настороженным.
— Той, которую вы продали.
Пауза.
— Приезжай, — сухо сказала она.
Свекровь встретила меня у порога в парадном халате и с недовольным лицом.
— Что тебе нужно, Лена?
— Посмотреть документы по продаже дачи. И узнать, куда дели вещи моих родителей.
— Проходи, — она пропустила меня в гостиную. — Садись.
Я села на край дивана. Галина Петровна устроилась в кресле напротив.
— Ну и что ты хочешь услышать?
— Правду. Когда вы решили продавать? Почему не посоветовались со мной?
— А с какой стати я должна с тобой советоваться? — она приподняла бровь. — Дача записана на меня.
— Но я там делала ремонт. На свои деньги. Пять лет подряд.
— Никто тебя не просил.
— Галина Петровна, — я наклонилась вперед. — Где мои вещи? Где фотографии моих родителей?
— Откуда я знаю? Покупатель сказал, что всё ненужное вывезет. Вывез, наверное.
— Вывез куда? На свалку?
— А мне какое дело? — она пожала плечами. — Должна была раньше забрать, если нужно было.
Я почувствовала, как поднимается злость.
— Галина Петровна, покажите договор купли-продажи.
— Зачем он тебе?
— Хочу посмотреть условия сделки.
— Нет у меня никакого договора.
— Как это нет? Дом же продавали официально?
Она помолчала, потом встала:
— Иди домой, Лена. И не лезь не в своё дело.
— Значит, продали без оформления, — сказала я. — По расписке.
— Не твоё дело!
— Моё, Галина Петровна. Очень даже моё.
Я встала и пошла к выходу. В прихожей обернулась:
— А покупатель — это Семён Иваныч из соседнего участка?
По её лицу я поняла, что угадала.
Дома меня ждал Виктор с недовольным видом:
— Мать звонила. Сказала, ты к ней приходила, скандал устраивала.
— Я не устраивала скандала. Я выясняла обстоятельства.
— Каких обстоятельств? Продали дачу и продали. Что тут выяснять?
— Витя, — я села напротив него. — Ты понимаешь, что продали за полцены?
— Откуда ты знаешь?
— Потому что я год назад интересовалась стоимостью участков в том районе. Ваш стоил минимум миллион двести.
— Брешешь.
— Не брешу. А продали за пятьсот тысяч. Кому? Соседу, который давно хотел расширить свой участок.
Виктор помолчал, потом сказал:
— Ну и что? Всё равно деньги получили.
— Какие деньги? Чьи деньги?
— Как чьи? Мамины. Дача же на неё записана.
— А мои вложения в ремонт? Триста тысяч рублей. Где они?
— Да какие триста тысяч? — он раздраженно махнул рукой. — Ты ж не чеки копила.
— Копила, Витя. Копила.
Я пошла в спальню и достала из шкафа папку. Пять лет я складывала туда все документы, связанные с дачей. Чеки из строительных магазинов, договоры с мастерами, квитанции об оплате.
— Вот, — я выложила на стол стопку бумаг. — Материалы — сто двадцать тысяч. Работа — сто пятьдесят тысяч. Сантехника — тридцать тысяч. Итого — триста тысяч.
Виктор посмотрел на документы и помрачнел:
— Ну и что? Это же не инвестиции. Ты для себя делала.
— Для себя? Виктор, я делала для нас. Для нашей семьи.
— Дача всё равно не наша была. Мамина.
— Тогда почему ты не спросил разрешения, прежде чем разрешать мне тратить деньги на ремонт?
Он промолчал.
— И почему не предупредил о продаже? — продолжала я. — Чтобы я успела забрать вещи родителей?
— Забыл, — буркнул он.
— Забыл. — Я собрала документы в папку. — Понятно.
— Лен, ну что ты накручиваешь себя? — он попытался взять меня за руку. — Деньги потратили — и потратили. Зато теперь у мамы есть средства на старость.
— А у меня нет фотографий родителей.
— Ну найдутся где-нибудь. Может, тот мужик не выбросил.
— Может, — согласилась я. — А может, и выбросил.
Ночью я не спала. Лежала и думала о маминых фотоальбомах. О папиных книгах с его пометками на полях. О швейной машинке, на которой мама шила мне платья в детстве.
Все эти вещи лежали в доме, который теперь принадлежит постороннему человеку. Если вообще ещё существуют.
Утром я позвонила юристу — Ирине, с которой мы учились в институте.
— Привет, Ир. У меня тут ситуация сложная. Можно встретиться?
— Конечно. Приезжай в офис.
Ирина выслушала мою историю, делая пометки в блокноте.
— Понятно, — сказала она. — У нас есть несколько вариантов действий.
— Каких?
— Первый — мирное урегулирование. Ты идёшь к покупателю, объясняешь ситуацию, просишь компенсацию за ремонт.
— А если он откажется?
— Тогда второй вариант — суд. У тебя есть документы, подтверждающие твои расходы на улучшение чужого имущества. Это даёт право на компенсацию.
— А вещи родителей?
— Сложнее. Если докажем, что они имели историческую или эмоциональную ценность, можно требовать возмещения морального вреда.
— Сколько это займёт времени?
— Месяца три-четыре, если всё пойдёт гладко.
— А если не пойдёт?
— Полгода-год.
Я подумала.
— Ир, а есть ещё варианты?
— Есть третий. Самый интересный.
— Какой?
— Оспаривание сделки. Если докажем, что продажа была совершена по заведомо заниженной цене близкому лицу с целью причинения ущерба правам третьих лиц — в данном случае, тебе — сделку можно признать недействительной.
— То есть?
— То есть дачу вернут прежнему владельцу. А покупатель получит назад свои деньги.
— А мои вложения?
— А твои вложения останутся в доме, который снова будет доступен твоей семье.
Я помолчала, переваривая информацию.
— Ир, а этот третий вариант — он реальный?
— Вполне. У нас есть доказательства заниженной цены, родственные связи между продавцом и покупателем через соседство, документы о твоих вложениях. Дело крепкое.
— Тогда давай попробуем.
Дома Виктор встретил меня вопросом:
— Где ты была?
— У юриста.
— Зачем?
— Выяснять свои права.
— Какие права? — он нахмурился. — На что у тебя права?
— На компенсацию за ремонт. Или на признание сделки недействительной.
— Ты что, с ума сошла? — он вскочил. — Ты хочешь судиться с моей матерью?
— Я хочу вернуть то, что мне принадлежит.
— Тебе ничего не принадлежит! Дача мамина была и останется маминой!
— Витя, — я посмотрела на него внимательно. — А ты из этих денег что-то получил?
Он замолчал.
— Получил, — поняла я. — Сколько?
— Это не твоё дело.
— Значит, получил. И молчал, пока я искала документы и нанимала юриста.
— Лена, ну хватит! — он хлопнул ладонью по столу. — Мы же семья! Какие могут быть претензии внутри семьи?
— Семья, Витя? — я достала папку с документами. — Тогда почему ты втихаря продал дачу, где лежали вещи моих родителей?
— Не втихаря, а...
— А как? Ты же сам сказал — думал, мне всё равно.
— Ну, думал...
— Семья — это когда советуются. Семья — это когда предупреждают. Семья — это когда учитывают интересы близких.
Он помолчал, потом тихо сказал:
— Что ты хочешь?
— Я хочу справедливости. И хочу вернуть вещи родителей.
— А если я скажу Семёну Иванычу, чтобы он поискал эти вещи?
— Поздно, Витя. Прошло уже три месяца.
— Ну попробую...
— Попробуй. А я пока подам в суд на признание сделки недействительной.
Виктор стал бледным:
— Лена, ты понимаешь, что это значит?
— Понимаю. Это значит, что дача вернётся к прежнему владельцу. А Семён Иваныч получит назад свои пятьсот тысяч.
— А мама? Она же эти деньги уже потратила!
— На что?
— На... ну, на разные нужды.
— На какие нужды, Витя?
— Тебе зачем знать?
— Потому что это мои деньги тоже. Мои триста тысяч, которые я вложила в ремонт.
Он молчал.
— Витя, на что мама потратила деньги?
— На машину, — наконец сказал он. — Купила подержанную иномарку.
— Какую машину?
— "Хёндай Солярис". За четыреста тысяч.
— А остальные сто тысяч?
— На ремонт в квартире.
— Понятно, — я кивнула. — Значит, денег на возврат у неё нет.
— Нет.
— Тогда единственный способ вернуть справедливость — признать сделку недействительной.
— Лена, ну подожди... — он попытался взять меня за руку. — Давай ещё раз всё обсудим.
— Обсуждать больше нечего, Витя. Я завтра подаю документы в суд.
Суд длился четыре месяца. Виктор перестал со мной разговаривать. Свекровь при встрече отворачивалась. Семён Иваныч присылал письма с угрозами.
Но Ирина оказалась права — дело было крепкое.
В сентябре пришло решение суда: сделку признать недействительной, дачный участок вернуть прежнему владельцу, с покупателя взыскать компенсацию за причинённые неудобства.
— Поздравляю, — сказала Ирина. — Справедливость восторжена.
— Спасибо, — ответила я. — А теперь я поеду на дачу. Посмотрю, что от неё осталось.
Семён Иваныч успел за эти месяцы снести дом. На участке остался только фундамент и груда строительного мусора.
Но в сарае, как ни странно, кое-что сохранилось. Мамины фотоальбомы в полиэтиленовом пакете. Папины книги в коробке. И даже швейная машинка — старая, но рабочая.
Я сидела на фундаменте разрушенного дома и листала мамин альбом. Вот она в молодости. Вот папа в военной форме. Вот мы с братом детьми на этой же даче, тридцать лет назад.
Телефон зазвонил. Виктор.
— Лена, можно поговорить?
— Говори.
— Я понял... что был неправ.
— Понял?
— Да. Мама тоже поняла. Мы хотим всё исправить.
— Как?
— Ну... мама готова отдать тебе половину от стоимости машины. Как компенсацию.
— Какую половину, Витя? Машина стоила четыреста тысяч, а я потратила триста. Половина — это двести тысяч.
— Ну... да.
— А моральный ущерб? А потерянное время? А нервы?
— Лена, ну что ты хочешь ещё?
— Я хочу извинений. Искренних. И я хочу, чтобы ты понял: семья — это не про "мне всё равно, что ты думаешь". Семья — это про уважение.
— Я понял, — тихо сказал он. — Прости меня.
— Посмотрим, — ответила я. — Посмотрим.
Я закрыла альбом и пошла к машине. Дома меня ждала новая жизнь. Жизнь, где мои интересы тоже что-то значат.
История тронула? Поделитесь мнением — бывали ли у вас ситуации, когда близкие принимали важные решения без вашего участия?