В октябре 1796 года в роскошном имении «Монкальм» под Петербургом случилось то, что потрясло высший свет империи. За два дня угасла двадцатитрехлетняя красавица, княгиня Елизавета Шаховская, владелица уральских заводов и соляных промыслов, наследница состояния, которое могло бы прокормить небольшое государство.
Тринадцать тысяч крепостных душ, железные и медные рудники, горы золота — всё это принадлежало хрупкой женщине, которая отошла в мир иной в страшных муках, выпив яд.
Доктора безуспешно пытались спасти ее всеми известными противоядиями. Мать металась по дому, требуя объяснений. Слуги шептались о проклятии.
А официальная версия гласила: «нечаянное отравление по неосторожности».
Но кто поверит, что одна из образованнейших женщин России случайно приняла смертельную дозу лекарства?
Как создавалось богатство Строгановых-Шаховских
Чтобы понять, почему уход из жизни молодой княгини всколыхнул всю империю, нужно знать цену ее жизни. А цена эта исчислялась не только в рублях, хотя и они впечатляли. Годовой доход от строгановских владений превышал бюджет иного европейского княжества.
Все началось с соли. Той самой «белой смерти», из-за которой велись войны и рушились династии. В XVI веке предприимчивый купец Аника Строганов выпросил у Ивана Грозного жалованную грамоту на «пустые» земли по берегам Камы. Царь-то думал, что отдает болота да леса, а получилось, что он подарил подданному целую империю.
Строгановы оказались не просто удачливыми купцами, а настоящими визионерами. Пока другие считали копейки, они зарабатывали огромные деньги.
Организовали поход Ермака в Сибирь, и вот уже половина Азии работает на семейный бизнес. Построили заводы на Урале, и железо потекло рекой. К XVIII веку их называли «русскими Фуггерами», сравнивая с богатейшими банкирами Европы.
— Богатство — Отечеству, себе оставлю имя, — гласил девиз на гербе Строгановых.
Красиво сказано. Только на практике получалось наоборот: имя — Отечеству, а богатство — себе. И богатство это росло как на дрожжах. Соляные варницы, медеплавильные заводы, железные рудники, лесные угодья — всё приносило баснословные доходы.
Варвара Александровна Строганова досталась была одной из этой империи. Выйдя замуж за князя Бориса Шаховского, она соединила торговые капиталы с аристократическим титулом. Шаховские получили деньги, Строгановы — родовитость. Все довольны.
Вот только дочь этого союза, Елизавета, стала заложницей собственного богатства. Тринадцать тысяч крепостных душ в Пермской губернии — это не просто цифра в ведомости. Это армия людей, которые работают на тебя от рассвета до заката. Это десятки заводов, где куют железо для всей империи. Это корабли, которые везут соль по Каме и Волге. Это власть, которая распространяется на территорию размером с европейскую страну.
Такое наследство превращало любую девушку в лакомую добычу для авантюристов всех мастей. Женихи выстраивались в очередь не к алтарю, а к сейфу. И среди них оказался один особенно опасный экземпляр — принц, который играл не только на деньги, но и на жизнь.
Принц-революционер — любовь во времена гильотины
Париж конца XVIII века напоминал котел с кипящим зельем. В салонах аристократки играли в демократию, в театрах ставили пьесы о свободе, а на улицах уже точили ножи для будущих казней. В этом городе-сумасшедшем доме княгиня Варвара Шаховская держала один из самых блестящих салонов.
Русские деньги в революционном Париже — сочетание взрывоопасное. Шаховская арендовала особняк в лучшем районе, устраивала приемы, на которые съезжалась вся интеллектуальная элита Европы. Философы рассуждали о правах человека, поэты декламировали оды свободе, а политики строили планы переустройства мира. И все это под звон хрусталя и шелест банкнот.
Восемнадцатилетняя Елизавета была звездой материнских салонов. Красивая, образованная, умеющая играть на арфе и поддержать беседу о Вольтере, она была идеальной наследницей строгановских миллионов. Женихи осаждали особняк, но девушка оставалась равнодушной к их ухаживаниям. До тех пор, пока не появился он.
Принц Луи Аренберг был из тех людей, которые умеют входить в жизнь красиво. Бельгийский аристократ, борец за независимость родины, философ и революционер — набор качеств, от которого девичьи сердца таяли, как воск. Высокий, изящный, с проницательными глазами и красивым голосом, он мог очаровать кого угодно.
Но Аренберг был опасен не только для женских сердец. Этот человек всерьез верил в идеи революции и готов был за них умереть. Пока другие аристократы играли в демократию в будуарах, он сидел в Национальном собрании и голосовал за законы, которые разрушали основы старого мира.
Уже скоро Аренберг стал частым гостем в доме Шаховских, и между ним и Елизаветой вспыхнул роман, который современники называли «безумием чистой воды». Принц дарил девушке ноты, она играла для него на арфе. Он рассказывал о светлом будущем человечества, она слушала, забыв обо всем на свете.
А вокруг тем временем разгоралась революция. Гильотина работала без перерыва, аристократов истребляли целыми семьями, а Робеспьер объявил террор добродетелью. В такой обстановке браки заключались наспех, словно перед концом света.
4 февраля 1792 года принц Аренберг и княжна Шаховская обвенчались сразу в двух церквях — православной и лютеранской. На свадебном ужине гости были в трауре по казненным родственникам.
Императорский приговор — развод по воле царицы
Известие о «якобинской свадьбе» русской подданной дошло до Петербурга быстрее, чем молодожены успели насладиться медовым месяцем. Екатерина II узнала о браке не от своих дипломатов, а от австрийского посла — унизительная оплошность, которую императрица простить не могла.
— Русской императрице сторонние люди сообщают о свадьбе ее подданной. Да и с кем? С якобинцем! Позор! — взорвалась Екатерина, и ее лицо покрылось красными пятнами.
Граф Строганов, родственник невесты, предпочел в тот день «заболеть подагрой» и не явиться во дворец. Мудрое решение, ведь гнев императрицы был страшен.
Екатерина не случайно так разъярилась. Французская революция держала ее в постоянном напряжении. Пугачевский бунт научил императрицу: народная ярость — это цунами, которое сметает все на своем пути. А тут одна из богатейших подданных выходит замуж за революционера в самом эпицентре европейского хаоса.
— В подобных случаях я собираюсь действовать решительно, — сказала тогда императрица.
И она действовала. Сначала были угрозы лишить княгиню имений, объявить детей незаконнорожденными и запретить Аренбергу въезд в Россию. Потом началось дипломатическое давление: разрыв отношений с Францией, запрет любых контактов с французскими подданными.
Варвара Александровна металась как затравленный зверь. С одной стороны, она понимала дочь, которая по уши влюбилась в принца-революционера. С другой была грозная императрица, которая могла одним росчерком пера превратить миллионеров в нищих. Выбор был простой: деньги или любовь.
Княгиня выбрала деньги. В 1793 году семья Шаховских покинула Париж. Елизавета прощалась с мужем у городских ворот. Аренберг остался во Франции, а жена уехала в Россию, где ее ждал развод по императорскому приказу.
Синод не посмел ослушаться воли государыни. Брак был признан недействительным «по причинам, отягощающим княжну». Официальная формулировка звучала как приговор: супружество с врагом Отечества несовместимо с русским подданством.
Но Екатерина решила проявить «милосердие». Разведенной княжне позволялось вступить в новый брак — «роду и состоянию ее приличный». Выбор жениха был непостым: князь Петр Шаховской, больной чахоткой аристократ, который едва держался на ногах.
— У него сильный кашель, знаки давно примечены, это чахотка, — шептались в обществе. — Надолго ли сие супружество, не знаем.
Циничный расчет был очевиден. Варвара Александровна делала ставку на то, что дочь скоро овдовеет и получит статус почтенной вдовы вместо позорного клейма разведенки. Немного терпения, и Елизавета снова станет завидной невестой.
Только жизнь любит смеяться над человеческими планами. Князь Шаховской не только не умер, но и заметно окреп после женитьбы. В 1796 году у супругов родилась дочь Варвара — доказательство того, что и в браке по расчету могут быть дети.
Казалось, судьба наконец-то улыбнулась семье. Старая княгиня обустроила роскошное имение «Монкальм» на берегу Финского залива, куда съезжалась на лето вся петербургская знать. Молодая мать наслаждалась материнством, муж чувствовал себя прекрасно, деньги текли рекой.
Но счастье оказалось обманчивым. В октябре 1796 года идиллия закончилась так же внезапно, как началась.
Последний акт — яд в Монкальме
Лето 1796 года в имении «Монкальм» напоминало театральную декорацию. Роскошный особняк на берегу Финского залива, старинные аллеи, павильоны для музыки, оранжереи с экзотическими растениями — всё это создавало иллюзию земного рая. Гости съезжались целыми семьями, устраивали пикники, танцевали под звездами, играли в модные салонные игры.
Елизавета была душой этого общества. Молодая мать, любящая жена, богатая наследница, она словно наконец-то обрела то счастье, которого так долго искала. Восьмимесячная дочурка Варенька росла крепким здоровым ребенком, муж чувствовал себя отлично, мать радовалась семейной идиллии.
Но что-то было не так. Елизавета часами просиживала у окна, глядя на залив, и никто не знал, о чем она думает. Иногда ее находили в саду с книгой в руках, но страницы оставались неперевернутыми.
Граф Комаровский, близкий друг семьи, позже вспоминал: «Я не стану описывать причину плачевного конца жизни княгини, а скажу только, что известно было всем: она отравила себя ядом».
Но что заставило одну из богатейших женщин России выбрать смерть?
Ответ кроется в романтической, но вполне реальной версии, которая ходила по петербургским салонам. Говорили, что принц Аренберг сумел тайно проникнуть в Россию и явился к бывшей жене в образе садовника. В огромном имении «Монкальм» работали десятки крестьян, и затеряться среди них было несложно.
Встреча двух людей, насильно разлученных по воле императрицы, стала настоящей драмой. Елизавета поняла, что исправить уже ничего нельзя. Она замужем за другим, у нее ребенок, возвращение к Аренбергу означало бы полное крушение не только ее жизни, но и судеб близких людей.
2 октября 1796 года княгиня Елизавета Борисовна Шаховская заперлась в своей комнате и приняла яд. Два дня она мучилась в страшных конвульсиях, врач пытался спасти ее всеми известными противоядиями, но было поздно.
Варвара Александровна металась по дому как безумная, требуя объяснений, умоляя дочь бороться за жизнь. Но Елизавета словно уже жила в другом мире.
— Не беспокойтесь за меня, — тихо говорила она матери. — Я знаю, почему моя малышка покинула нас. Что ей было делать в этом страшном мире? Но мы встретимся с ней. Рано или поздно встретимся.
Княгиня имела в виду первую дочь от Аренберга, умершую младенцем во Франции. Для Елизаветы смерть была не концом, а воссоединением с теми, кого она любила.
Старая Шаховская сделала все, чтобы скрыть самоубийство. Официально дочь угасла от «нечаянного отравления лекарством». Это позволило похоронить ее по православному обряду, а не за кладбищенской оградой, как полагалось.
Но слухи просочились в общество. Князь Белосельский записал в дневнике: «В 1796 году, в октябре, дочь княгини Шаховской от дурной жизни окормилась ядом и вскоре скончалась».
Почти одновременно с Елизаветой умер в Риме принц Аренберг. Совпадение? Или заранее спланированный финал трагической истории любви?
Девятимесячная Варенька осталась круглой сиротой — отец вскоре последовал за женой в могилу. Миллионы Строгановых-Шаховских остались у бабушки, которая до конца жизни хранила медальон с портретом погибшей дочери.
История Елизаветы Шаховской стала предостережением для всех, кто думал, что деньги могут купить счастье. Богатство оказалось ловушкой, любовь проклятием, а единственным спасением стала смерть.
Возможно, в этом и заключается главный урок трагедии в «Монкальме»: есть вещи дороже золота уральских рудников. И когда приходится выбирать между сердцем и кошельком, победа кошелька может оказаться пирровой.