В последние годы жизни Фредди Меркьюри жил на пределе человеческих возможностей. Болезнь медленно разрушала его тело, но дух оставался несломленным. Он редко делился тем, что чувствует. Даже близкие друзья долгое время не догадывались о настоящем масштабе его страданий. Улыбка, саркастичный юмор и неизменная элегантность - маска, за которой скрывалась тяжелая правда.
Диагноз он получил еще в 1987 году. С тех пор многое изменилось, но главное - он продолжал петь. Создавать. Жить. Он знал, что времени почти не осталось, но упорно выходил в студию. Музыка для него была не просто профессией. Она стала единственным якорем, удерживающим на поверхности.
К 1988 году стало очевидно: что-то не так. Он начал терять в весе, выглядел усталым. На сцене двигался иначе - осторожно, с усилием. Поклонники беспокоились, но официальных заявлений не было. Queen просто отменили тур. Сказали, что хотят сосредоточиться на студийной работе. Это было отчасти правдой.
В 1990 году, на церемонии BRIT Awards, Фредди появился на публике в последний раз. Вечер был важным: группу награждали за вклад в музыку. Его появление было коротким. Изможденный, он лишь шепнул в микрофон: «Спасибо... спокойной ночи».
За него говорил Брайан Мэй. Остальные участники группы уже знали о диагнозе, но хранили молчание. Уважали выбор Фредди не раскрывать это миру.
Он не жаловался. Никому. Даже когда болезнь прогрессировала и боли становились невыносимыми, он продолжал приходить на записи. Одна из последних песен, которую он спел, - "Mother Love". Это была душераздирающая работа.
Ему было тяжело даже стоять. Он пел, опираясь на трость. Иногда - с рюмкой водки для храбрости. Последний куплет дописал и исполнил Мэй. Фредди уже не смог.
Всё чаще он оставался дома. Особняк Garden Lodge в Кенсингтоне стал его крепостью. Пространством, где он мог быть самим собой. Без камер. Без маски. Рядом всегда были его самый близкие люди - Мэри Остин, и Джим Хаттон. Их дом был наполнен не болью, а заботой. Он не хотел превращаться в пациента. Отказался от большинства препаратов. Лишь обезболивающее. Больше - ничего.
Он знал, что конец близко. За несколько месяцев до смерти сказал: «Когда я не смогу больше петь - меня не станет». Эти слова он произнес в разговоре с женой Брайана Мэя, Анитой Добсон. Он всё чувствовал. Не питал иллюзий.
Фредди любил своих кошек, как детей. Он разговаривал с ними, писал письма, когда уезжал. Они были частью его мира.
Его лицо - тонкое, почти прозрачное. В глазах - покой. Кто-то назовет это смирением. Кто-то - усталостью. Но он всё ещё оставался Фредди. С шутками. С колкостями. С внутренней силой.
23 ноября 1991 года он официально сообщил миру о своем диагнозе. СПИД. Это признание прогремело, как гром. Но было уже слишком поздно. На следующий день, 24 ноября, его не стало. Вечером он впал в кому и умер от бронхопневмонии, вызванной осложнениями болезни. Ему было всего 45 лет.
Церемония прощания прошла тихо. По зороастрийскому обряду. Это была его воля. Он исповедовал эту религию с детства, вместе с семьей. Прах, по его желанию, Мэри Остин захоронила в тайном месте. Он боялся, что фанаты превратят могилу в культовое место. Хотел тишины даже после смерти.
С годами уважение к его решению только возросло. Мэри никому не рассказала, где он покоится. Даже спустя десятилетия. Появлялись слухи, версии, статьи. Но правда осталась с ней.
Джим Хаттон фотографировал Фредди в последние дни. Эти кадры потом попали в прессу. И вызвали шквал эмоций. Кто-то осуждал. Кто-то благодарил. Но все чувствовали одно - боль от утраты.
Фредди Меркьюри ушел, оставив за собой не просто песни. Он оставил ощущение жизни на пределе. Искренности. Храбрости. И огромной любви к музыке, без которой не мог. Даже в самую темную ночь он оставался артистом. Человеком, для которого сцена была жизнью, а каждый аккорд - признанием в любви к миру.
Читайте также: