оглавление канала, часть 1-я
Я очнулась от горячих, влажных прикосновений к моему лицу. Лютый стоял надо мной, скуля, как щенок, облизывая мои щеки. С трудом разлепила глаза, смахивая с лица комочки земли, которой меня присыпало. Вокруг все еще была ночная тьма. Но, как будто, что-то менялось в небе, и я это чувствовала. Пришла короткая мысль от волка: «Они идут… Надо спешить…» С трудом выбралась из-под слоя земли, мелких камней, лесного мусора из кусков веток и старых опрелых листьев. Отряхнулась, словно собака, только что выбравшаяся из воды, и огляделась по сторонам. Лютый толкнул меня мордой, и опять в голове прозвучала его мысль: «Поспеши…» Волк был прав, нужно было торопиться. В воздухе повисла мертвящая тишина, которая бывает только перед сильным ураганом или грозой. И я уже понимала, что скоро произойдет. Но уходить не спешила. Проговорила вслух, надеясь, что Лютый меня поймет и без мысленных посылов:
- Нашим еще не удавалось захватить ни одного черного. Ни живого, ни мертвого… Нужно попытаться. Тогда, возможно, мы поймем, откуда на нас свалилась эта напасть.
Волк недовольно фыркнул, явно не одобряя мое решение. Все его звериные инстинкты выли о том, что отсюда нужно быстрее убираться, пока не стало поздно. Но я понимала всю важность того, что собиралась сейчас сделать. Подошла к берегу, который превратился в один сплошной земляной вал. С самого края торчала нога одного из черных. Подобрав с земли тяжелую суковатую ветку, я принялась остервенело откапывать остальную часть того, кто был погребен под толщей земли и камней. Лютый постоял немного, неодобрительно глядя на меня, а потом принялся помогать. Он усердно разгребал завал передними лапами, а задними откидывал землю и мелкие камни дальше назад. Наверное, мы забавно смотрелись с волком со стороны, но смеяться было некому. А мне так вообще было не до смеха. Косилась изредка на небо и, стиснув зубы, начинала еще быстрее разгребать завал, буквально кожей, каждой своей клеточкой ощущая приближение катастрофы.
Наконец, мы сумели освободить от земли одного из черных. Я попыталась, положив руку на неподвижное тело, обнаружить хоть какие-нибудь признаки жизни. Ничего. Для более тщательного осмотра было бы хорошо снять с него все эти странные доспехи, но на это у нас с волком совершенно точно не было ни минуточки свободного времени. На горизонте, среди клубящихся темных туч, уже были видны проблески приближающейся беды – огненного дождя. Получалось, что именно я навлекла на этот край эту огненную погибель! Но заниматься самобичеванием времени уже не было. Нужно было срочно уносить отсюда ноги и как можно быстрее. Попробовала поднять черного воина (что же это? Зря мы с Лютым, что ли, старались, откапывая этого супостата?!), но сразу поняла, что мне это не по силам. А уж о том, чтобы дотащить его до схрона, где дожидались меня Волк с Избором, и речи не было. Мысленно позвать их? Но где гарантия, что мой мысленный зов не вызовет нового появления врага еще в худшем варианте? (хотя, куда уж хуже-то?!) А бежать за мужчинами… Даже если я помчусь к дубу волчьей рысью, все равно, боюсь, не успею. А ведь, в отличие от меня, ни Волк, ни Избор так быстро передвигаться не смогут.
Я задумалась на несколько мгновений. Лютый, понюхав лежащего у моих ног черного, громко чихнул и тихо зарычал, отбежав немного в сторону. В голове у меня прозвучала его мысль: «Не живой и не мертвый… Но все еще опасный…» Интересно… Что же такое Лютый имеет в виду? Если «не живой», то тогда, почему опасный? Я посмотрела на волка и проговорила задумчиво:
- Что же нам делать, серый брат? Надо бы доставить его к нашим старцам. Но, если ты говоришь, что он опасный… Не открою ли я тем самым дорогу к нашим тайным схронам для врагов?
Волк мне не ответил, просто, отбежав еще подальше, принялся всем своим видом демонстрировать мне, что не желает иметь ничего общего с этим «не живым-не мертвым». Я присела на корточки и попыталась снять с головы воина блестящий черный шлем. Мне это удалось с большим трудом. Под шлемом прятался почти обыкновенный человек. По крайней мере, так казалось на первый взгляд. Бледная, словно бескровная кожа, правильные, но какие-то безликие, словно смазанные черты лица, овальная, похожая на яйцо голова без малейших признаков волосяного покрова. Вдруг кожа на его лице стала темнеть, сморщиваться, съеживаться, словно клочок тлеющей бумаги, и, прямо на глазах, рассыпалась в прах, издавая слабое зловоние. Я резко отшатнулась назад, едва сумев удержаться на ногах. Такое я видела впервые, и это заставило меня на мгновение растеряться, чтобы не сказать, испугаться. И тут же, неведомо откуда взявшийся порыв ветерка, больше похожего на сквозняк, стал развеивать этот прах по воздуху. Все это произошло настолько быстро, что я не успела ничего предпринять. Впрочем, а что бы я могла предпринять в этом случае?
Я посмотрела на запястье черного, где был странный браслет, который этот воин использовал для поиска. Взять с собой хотя бы этот браслет? В мире Глеба с этим бы, наверное, смогли бы разобраться, но вот сумеют ли старцы понять, как это работает? Это явно было, как волк сказал, «не живое-не мертвое». А с таким, думаю, даже наши старцы не управятся. Мы привыкли иметь дело с живой природой, а это… Это было из другого мира, создано не богами, а какими-то извращенными умами Кащеев, а возможно, и еще какими-то силами из Пекельных миров, о которых мы и слыхом не слыхали. А главное, не смогут ли выследить нас враги по этой вещи? Поколебавшись несколько мгновений, я все же протянула руку, чтобы сдернуть его с запястья черного, но Лютый неожиданно, ощетинив шерсть и обнажив клыки, с рычанием прыгнул вперед, отгораживая меня от останков черного воина, чтобы не позволить мне дотронуться до него. В голове у меня прогремело: «Плохая вещь! Не трогай!» С одной стороны, мне хотелось понять, кто же нам противостоит, для чего было необходимо как следует изучить как самого воина, так и его воинскую сбрую, но с другой, я понимала, что к предостережению волка стоит прислушиваться.
И тут, почти над самой головой, в тучах бесшумно полыхнуло огнем. Все… Похоже, наше время истекло. И если мы сейчас же отсюда не уберемся, то неминуемо погибнем. Так и не решившись снять с запястья браслет, я, обратившись к волку, коротко бросила:
- Уходим, серый брат…
Быстро накинув на себя личину волка, я взяла с места легкой рысью, только ветер в ушах засвистел.
Не успели мы отбежать от места битвы на два десятка саженей, как с неба хлынул огонь, пожирая своей ненасытной пастью остатки горелого леса. По спине прошлась волна нестерпимого жара, и я прибавила скорости. Сбоку от меня летел, распластываясь почти горизонтально над поверхностью земли, серой стрелой Лютый. А позади нас бушевало пламя. Я успела заметить, что цвет у огня был не такой, как обычно бывает у живого огня. Но остаться и «прощупать», чтобы определить природу этого, я не рискнула. Огонь, выжигающий пространство на месте недавней битвы, стал с шипением расползаться в разные стороны. Взревел торжествующе, добравшись до оставшихся живыми после первой атаки деревьев. Застонал, закричал погибающий мир леса, и этот крик болью отозвался в моей голове.
Основная сила удара пришлась на берег озерца, где все и началось, но было ясно, что он неминуемо перекинется на весь остальной, оставшийся лес и дойдет до нашего дуба, и тогда…
Волосы на голове стали скручиваться с треском от подступающего жара. Стало понятно, что убежать нам, скорее всего, не удастся. Только встречная стена огня должна помочь остановить это чуждое мертвое пламя, победно ревущее в предвкушении пойманной добычи и легкой поживы. Я остановилась, повернувшись лицом к бушующей нездешней силе. Никогда наши воины не бежали от схватки! Вот и я не стану! Горькая мысль скрутилась робкой змейкой в моем сознании, стараясь напомнить мне о моем нерожденном сыне. Но отступить я уже не могла! Воздела руки к небу, призывая сразу три стихии: стихию огня, воздуха и воды. Сбросив с себя всяческую защиту, освободив разум и очистив мысли, обратилась к Пращуру своему:
- Гой ты Велесе! Судия вещий! Владыче в ино закродном! Где луги Твое морена нисте! Ни дажди свернуть с пути исто го! Ни дажди забыть сродства Божска го! Но ладом Души возлади! Да Правью Божской возправи! Во Роду ни бесна возроди! Где ратуе други за други! Ста Боги за люди да люди за Боги! Тако бысть, тако еси, тако буди!
Порыв сильного ветра, налетевшего из-за спины, взметнул палую листву, закружил ее по воздуху и ударил тугой струей в наползающее, как сама неизбежность, пламя. Белый мертвый огонь замер на мгновение, словно пораженный такому неожиданному сопротивлению, и, преодолевая вихрящиеся струи воздуха, опять медленно пополз несокрушимой стеной вперед. Я не отступила, некуда мне было отступать. Оскалилась зло, словно волк перед боем, и воззвала к силе Перунова огня:
- Именем Света, именем Рода, именем силы его! Перун насылает благость на призывавших её. Силу и славу, твердость и ярость, даждь нам Перун в бою. Громом явленный, будь вдохновенным, Волю яви свою. Именем Бога Седого Сварога воину силу даждь. Сыну и брату, другу и вою, Волю свою яви. Ныне и присно и от круга до круга! Тако бысть, тако еси, тако буди!
Разорвала небо над головой стрела Перунова и ударила в обгоревшую могучую сосну, расколов её надвое. Вспыхнуло смолистое дерево багровым пламенем. Подхватил ветер языки огня, расшвыривая их своей мощной дланью по сторонам, выстраивая непроходимый для мертвого живой щит. Загрохотало небо над головой, словно собиралось рухнуть на истерзанную врагом землю, будто где-то там, высоко в темных клубящихся тучах, сам бог Перун вступил в схватку с неведомым врагом. Утробные раскаты заглушили рев белого пламени, молнии прорезали небо, впиваясь в раскаленные докрасна валуны, раскалывая их в мелкий щебень. Озеро вскипело, будто смола в котле, и клубы пара стали подниматься высоко в небо наравне с языками пламени. Звуки раскатов грома сотрясали землю и небо, будто рушились сами вековечные каменные вершины гор Репейских. И через разрывы туч хлынула на землю лавина воды, смешиваясь с пеплом и копотью, обрушиваясь грязевым потоком на вражий огонь. И не выдержало такого напора белое пламя. Стало отступать под натиском гнева Родных Богов, пришедших по моему зову.
Я стояла совершенно обессилившая посреди всего этого хаоса, опустив руки, будто подбитые крылья. И по моим щекам, оставляя светлые полоски на грязной коже, крупным горохом текли слезы.