1225 год. Тангутское Царство признаёт вассальную зависимость от Империи Цзинь. Формируется Союз, грозящий потрясти основы. Монголам нужно действовать безжалостно и быстро, как они умеют.
По всей Степи вербуют молодцев и реквизируют табуны.
Продолжение. Предыдущая часть (и Realpolitik) обанкротились ЗДЕСЬ
Общее начало ТУТ. Подписка на ТЕЛЕГРАММ
Музыка на дорожку
Не бывает неважных дел, бывает неважное исполнение
Мир про него забыл. Молодки у него не было, хотя сам он был молодым. А еще и солнце палило страшно. Стоял жуткий степной зной середины лета, когда на жару сетуют не из пустословия, а по страху. Воздух жжёт ноздри с полудня и так горячо, что мороз по коже. Хорошо, если путнику попадётся выживший кое-где (кое-как) карагач. Нырнуть под полог спасительной тени и проваляться в полудреме до заката, отмахиваясь от мыслей и муравьев. Поджарые в такие дни выдыхаются, а про тучных нечего говорить.
Много их в жару умирает.
Да о чём речь.. Положи яйцо на дорогу, быстрей чем в золе запечётся. Он аж слюной подавился, представив. Жара жарой, а жрать хочется. Яиц бы сейчас.. Но, яиц не предвиделось, солнце палило страшно. А он в ста шагах плелся за стадом, подбирая за ним кизяки. Неприкаянный малый. Простодушный и неуклюжий человек из шатров.
Он у нас домашний
О бедовом сыночке вздыхала мать.
Да и как не вздыхать. Всё наперекосяк, ни к какому делу не годен. Руки не из того места растут, а ума и вовсе не дали. Не человек - вата. Такого отправь за водой, и кувшин разобьет и сам утонет. В пастухи отдай, весь скот растеряет. На базар пошли, самого продадут. Ни к чему не подпустишь, всё за него приходится делать. Так и захиреет в тени родительского шатра. Хорошо хоть отец с матерью (пока) живы. Вот и сам поживи (пока). А там.. может добрые люди присмотрят, пристроят. Своего куреня малый, не чужой всё ж.
Пристроили малого к стадам, кизяки собирать за скотиной.
Всё в шатре не лежать. Да и пастухи не обидят, к котелку пустят. Ел юноша исправно, хотя вообще был диковатым. И людей лишний раз, обходил стороной, мало ли. А они и не обижались. Мнительный люд кочевал вдоль Эмиля, суеверный. Радовался, что Беда (прозвище парня) далеко обходит. Ещё его Непуть называли. И Кизяк.. Но то мелюзга дразнила, а из своего кура (группа ровесников) высокомерный Далабай и желтушный насмешник Сары.
Тот не упускал случая порезвиться
Здравствуй, Кизяк!
Как дела, Кизяк?
Кизяк, не женился?
И хохотал, кивая на овечье стадо.
По счастью, Сары одергивали молодки. Перед которыми он и бахвалился, насмехаясь. То ли правда жалели растяпу, то ли делали вид. Кто их поймёт девок, что у них на уме. Еще кордаши (сверстники) некоторые пасть ему затыкали. Из тех, кто будут начальниками, а не метят. На удивление, Беда тех и других знал, и первых от вторых отличал сразу. А как по-настоящему Непутя звали и почему, только мать и помнила.
Да и сам он, имя своё любил. Толеген - имя хорошее.
В тот знойный день, Толеген по обычаю тащился за стадом. Собирая сохнущие на глазах лепешки в драный мешок с белым китайским знаком, оставшийся от тангутского или уйгурского каравана. Беда смотрел на него часто, мечтал прочитать. И ему казалось, что когда раскроется эта тайна, перед ним откроются все пути. И даже не понимал, насколько был к истине близок.
Замечтавшись под карагачем, он первым увидел этих людей..
Запыленных всадников в вислоухих шлемах, вынырнувших из расплавленного марева полудня. Они шли по двое в ряд, молча. И зной словно был ни по чём. Ни им, ни их смирным, послушным коням, ни поспевающим рядом мохнатым псам. Никто не спешил под тень, и ни обратил на Тулегена внимания.
А потом он увидел человека войны.
Словно сама она в нём воплотилась. С изрезанной щекой, одноглазый. Одной рукой он небрежно держал поводья, а другая висела по боку как плеть. И как же веяло от него властью. Тулеген нутром, кишками почувствовал, как этому заранее подчинялись. Скажи он, - ты и ты, то и то делай, - кто бы смог отказаться. Так гнула власть к земле, так гнул к земле он.
Последний из (оставшихся в живых) свирепых псов Чингисхана. Взявшийся за первое, после страшного Рейда на Запад, дело. Приводить к покорности тюркские племена, вольготно живущие в долине реки Эмиль (Или).
И дело это, Субедэй-Багатур выполнил.
Сахарная вата
Где мёд льётся в уши, слёзы текут из глаз, а кровь из носа.
С ними, наша жизнь сделается до неприличия сладкой. - Благообразный мужчина в синей чалме указывал на татарского сотника. Протягивая ладонь с аккуратно ухоженными ногтями.
Верьте им! Служите им честно! Идите за ними без страха!
Увещевал по аилам Хаджи
Где люди ему доверяли. Да и как не поверишь Эмиру, да ещё и Хаджи к тому же. Самые недоверчивые, кто себя перепроверяет, жену переспросит, от детей ждёт подвох. И те затылки чесали, потому что так говорил - Хаджи!
И чего тут думать ещё!
Имя Эмиль Ходжа мелькает в монгольских хрониках дважды.
Первый раз походя в ЮАНЬ ШИ (биография Субудая). Где среди мобилизационных мероприятий Полководца в Восточном Туркестане, упоминается следующий эпизод:
Когда наводили порядок в племенах е-ми-ли-хо-чжи, отловили 10 000 голов лошадей для преподношения Чингисхану.
Местного вождя называют в китайской транскрипции.
Но это не имя собственное. Эмиль - тогдашнее название Или. Одной из рек Семиречья, в бассейне которой кочевало несколько тюркских племен. Сегодня его делят китайский Синьцзян и Алма-Атинская область Казахстана. А за полтора века до Чингисхана, Махмуд аль Кашгари указывает:
Или — название реки. На её берегах живут тюркские племена ягмы, тохси и чиглы. Турецкие страны считают эту реку своим Джейхоном (Амударья).
Тюрки (отчасти!) монголов не жаловали.
И с доминированием последних смирились не все. Часть родов мигрировала на Запад, осев в Мавераннахре, Хорасане и даже добравшись до Малой Азии. Где сегодня, племенная топонимика встречается в названии турецких сел. Хроника указывает, что в племенах наводили порядок. Значит пассивное (как минимум) сопротивление было. И значительная часть кочевников проголосовала ногами, или копытами с учётом местных особенностей. Предпочтя уйти прочь с освоенных территорий, чем таскать каштаны из огня для самозванных господ. Судя по всему, упомянутые 10 000 голов лошадей - имущество релокантов.
Чего добру пропадать..
Карательные действия Субедэя на Или были частью мобилизационных мероприятий, согласованных на самом высоком уровне. Помня к чему приводит самовольство, в этот раз Полководец поступил осмотрительнее, представив Великому Хану доклад
ЮАНЬ ШИ:
Чтобы тысячи из меркитов, найманов, кирей, канглов и кыпчаков — всех этих обоков, вместе составили одну армию.
Чингисхан последовал ему.
Да и что ещё оставалось.
Монгольский ресурс дальнейшей экспансии не вытягивал, а политическая обстановка складывалась как нельзя хуже. Степь стонала от непрекращающегося рекрутирования. На Ононе и Керулене стоял глухой ропот. Чем не преминули воспользоваться противники, Цзинь и Ся (тангуты). Новый Тангутский Правитель Дэ-Ван отправлял посланников к живущим "на севере от песков". Оценить отношение покоренных найманов и кереитов к синюшному Старика, чавкающему мертвечиной.
И к возможной Коалиции против.
Союза не вышло, племена не забыли преподанных раньше уроков. Но предпосылки войны, собственно монгольских племен с созданной ими Империей, тангуты уловили хотя и несвоевременно, но верно. Война Хайду и Хубилая случится на пять десятилетий позже. Подтверждая одно из незыблемых исторических правил. Империя всегда становится враждебна этносу-основателю. И если не всегда его оскопляет, то всегда пытается.
Даже если вместо ножа, использует хлеб и зрелища.
Но всё это случится при правнуках.
Пока же, Прадед был пока жив. И от скорости пополнения войска зависело, сохранят-ли монголы инициативу или чжурчжени её перехватят. Без тюрок война не могла продолжатся с былым размахом. Глубже и глубже втягивая Большой Туран в глобальную схватку. Золотая голова еще сидела на месте, а железо уже мешалось с глиной. Монгольская армия превращалась в разноплеменное войско из описаний Юлиана и Карпини. Где на одного монгольского воина приходилось два-три (с каждым годом больше) иноплеменника из вспомогательных отрядов тама (таммачи).
Субедэй-Багатур рекрутировал впечатляюще.
За 1224-25 гг. заложив костяк будущей армии Улуса Джучи. Подготовив в Семиречье полноценную базу для броска на Восток (на тангутов). И пополнив свой обескровленный корпус. Где оставалось 4 000 ментальных и физических инвалидов, в значительной части непригодных к дальнейшей службе. Их место (и место других) пустовало, другими он и заполнил эти места. Новые ничего не знали о старых и это хорошо.
Чем меньше человек знает, тем на большее соглашается.
Хаджи пел соловьем, татары поддакивали. Рассказывая о сытых землях, куда удальцы должны пойти за своим добром и своим правом. Где женщины изнывают без их ласк, а мужчины (хотя мужчин там нет..) без их власти. И благоденствие превратило людей в скотину. Трясущуюся за хлев, где она годами стоит и (под себя) ходит. Из страха перед дракой - терпит побои. Из страха перед болью - терпит мучения. Из страха перед смертью - терпит позор.
И каждый день (и каждый час) умирает.
Они напыщенны и капризны. Их юноши не умеют бороться. Их девицы не умеют любить. Они не знают нужды, не ведают джута и вчерашняя еда оскорбляет их сегодняшний вкус. Всё что у них есть (а есть у них много) принадлежит вам смелые кулюки (удальцы), по праву сильной руки и пылкого сердца. Так не сидите же в бабьих шатрах, в бабьих халатах. А идите и возьмите своё, опустив на изнеженные загривки ременные плети.
Сбейте спесь из женоподобных скотов.
Пот из них выбейте, жир с них спустите. Чтобы одуревший от обжорства и похоти взор научился оценивать происходящее трезво, узрев господина. Каждый! Каждый из смелых приведет десять - двадцать боголов (невольников) к отцовскому юрту. Ну и несколько невольниц.. приведёт тоже. Больше не будет голода. Больше не будет угроз. Больше не будет плача.
И не верится такому, и хочется. А еще и Хаджи говорит.
А чтобы краснобайством не выставляться, татары подогнали возы. А там.. рис, мука, утварь, ткани, украшения, сладости для молодок. Шелковые ленты разных цветов яркости, какой и в природе не встретишь. Девицы в них, так и парят по воздуху словно прелестные пери. Ни один батыр не устоит. На всё пойдёт, чтобы прелесть свою украсить.
Особенно, когда другие батыры уже.
А если нет - не батыр это, так.. трус, пёс, плесень. В тот день, все молодцы с аила согласились пойти с татарами. Весь плод наливной, цвет с луга. Кумисбек, Кыдырым, Далабай, Нурбалы, Сары Желтушный, Устанбей, Кайрат, Жаухар, Айсын, Карача, Рада. Всех татары от души наградили, отрядив невольников подарки до родительских юрт донести.
Сам Хаджи (со старшим татарином) в гости уважил.
За сына благодарил, от угощения не отказывался. А молодки тем вечером, ленты шелковые заплели в волоса. И перед рекой взад-вперед прохаживались, не замечая одна другой. Сахаром китайским причмокивали неслышно, что батыр любезный за пазухой для неё приберёг.
Тут уж и не собирался женить, а приходится..
Неслыханный той (пир) закатили. Позвали татар, а те и хозяев не обидели и достоинства гостя не уронили. Подарки принесли, от угощения не отказывались. Кумыс потягивали, да на вопросы стариковские отвечали учтиво. Улыбались трогательно, что не весь язык понимают. Аж слеза наворачивалась, эх.. всем бы такого гостя. А как состязания устроили, так и у старых джигитов челюсти отвисли. Вот так татары.
Их десятник с одним мечом, против десяти молодцев с копьями выступил.
Колите, бейте, не бойтесь - говорит, - только отбиваться буду. Молодежь с непривычки помялась, нелегко первый раз человека пырять, а татарин подразнивает, распаляет. Разошлись удальцы, разъярились. Ох пришлось бы хвастуну худо, да ловкачом оказался. Такой под дождь попадёт - сухим останется. Ужом вертелся, ни одежды на нем не порвали, ни отбить копья не пришлось. Под конец к одному, другому, третьему подскочил кошкой и меч к горлу плашмя приставил. Будь по-настоящему, все десять тут лежать и остались. Потрепал каждого (чтоб без обиды), поклонился старикам. На вопрос, кто научил так, коротко ответил - война.
Не человек - золото.
Другой с Кумисбеком наперегонки скакать согласился. Но когда Кумисбек на Верном, и ветру их не догнать. Это все знали. Хозяева мялись, неудобно так с гостем. А с другой стороны, гонка есть гонка, вызвался - соответствуй. Барсы не дружат, удалец - удальцу не брат. Всё честь по чести, победитель славу получает, проигравший коня отдает. Довольно слов, мужчину дела украшают.
Лучник пустил стрелу, за ней и помчались.
Татарин как-бы и не спешил, всё понимая. Отпустил Кумисбека на десяток шагов, дал зазору. Люди уже к скакуну его гнедому приценивались, сроднику завидуя - радуясь. Добрый конь ему достанется - туркменский. А татарин и плети не вынимая, присвистнул. И так на аргамаке припустил, только на хвост моргать Кумисбеку осталось. До скрипа зубы стиснул, да скупая скатилась. Так жалко было Верного отдавать, половину от себя отрезал татарину.
Тот коня осмотрел со знанием.
По морде погладил, ладонь понюхать дал, пусть привыкает. У Кумисбека глаза почернели, внутри порвалось всё. А татарин с Хаджи пошептался, и поводья от Верного протянул. Тот его и подвёл к Кумисбеку.. Только невежда и негодяй от подарков Эмира отказывается. И незазорно молодцу, что пожалели его. Сразил татарин людей, покорил разом. А подмигивает хитро молодежи, - чего намочили носы? С нами пойдем в походы, каждый такого коня приведёт.
И кобылы заждались батыров.
До утра веселились. Весь аил не спал, кроме Непутя нелюдимого, пусть духи его привечают. Да еще несколько семей не пришло. И седовласый Акылбай не уважил, из-за чего и завертелось всё. Строгий человек Акылбай. Все про него знали, что говорит правду и держит пост. Не любили (что есть, то есть), но уважали крепко. Такова жизнь. Говори как все - все будут смеяться, говори как есть, все будут молчать.
Не потому что такого нет, а потому что таковы люди.
Лошади в океане
Лучше быть чужим на празднике, чем своим на поминках
Ночной ветерок доносил звон домбры. "Печальную девушку" ни с чем не спутаешь, как и голос Кюйши (степной бард) Сарсена. Проняло до пяток, он даже шмыгнул пару раз носом. Хотя вообще, не любил выказывать ни грусть, ни радость, в себе держал всё. Ну да ладно, всё равно никто не увидит.
И воображение понеслось.
Хорошо быть мечтателем, можно быть кем угодно.
Плохо, что не видно насколько ты себя запустил. Они там все гуляют, обнимаются, братаются напоследок. Родители дают своим сыновьям наставления, чужим улыбаются - хлопают по плечу. Самые суровые лица трескаются как переспелая дыня. А ведь и он мог бы также..
Быть с ними там.
С татарами пойти куда кличут. Младшему кивнуть, со старшим раскланяться. Вернуться через несколько лет на белом (нет! лучше на черном как смоль) ахалтекинце с посеребрённой упряжью, мечом на поясе и рваным, через всю щеку - шрамом. По аилу проехаться степенно, не роняя слов, знакомых коротко привечая. Говорить не нужно, вид говорит за человека бывалого.
К родителям Сауле зайти в гости.
Понять из намёка, что дочь замуж не выдали. Не нашёлся батыр достойный. Ни калыма, ни характера ни у кого не осталось. - Он аж потянулся, представляя беседу. Мешок с навозом поудобнее под бок подложил. - Или может.. раненым немного вернуться. Несильно.. не калекой. А Сауле выхаживала чтобы, повязки меняла. На раны дула, да слезы девичьи смахивала. И он бы терпел, не стоная. Желваками играющими боль выдавал. А пахло чтоб по домашнему, молоком, травами, очагом. Разморили Беду мечтания.
Не заметил, уснул.
Толеген! Толеген! Просыпайся бездельник!
Солнце стоит! Коров давно подоили!
Эх.. такой сон хороший.
Разве даст мать поспать.
Разве даст мать поспать.. Женщина налила молока, сыр завернула на день, проворчала скомкано:
К татарам пойдешь?
Он пожал плечами
Нет.
Буркнул
Не заметив, как мать выдохнула облегченно. Он может и решился бы, но.. Только представить общество Желтушного Сары, - Здравствуй Кизяк! Кизяк, как дела! - Далабая этого, игрушечного баши (вожака) с презрительным взглядом. Нет уж. Махнул рукой. Иди оно всё, и вы все идите. Но как змеиный яд лечит, так и злоба людей бывает спасительна. Сгоняя с дорог, на которых нам делать нечего.
А Толеген пошёл за умом к мудрецу Акылбаю.
Ничего не могу. Всё из рук валится. Не знаю как жить.
Выдавил из себя, и взгляд потупил.
Акылбай с ответом не торопился, в душу смотрел. Диковатый малый. Кордаш недотеп, которых татарам продали лживый Эмир и червивые бабы. Разменявшие батыров на сладости, власть и тряпки. Да и с этим женщина поработала, видно.. Абыз (рассудительный человек) наморщил лоб, припоминая как зовут юнца. Если имя говорит не всё, значит всё уже сказано. Толеген его зовут! Всё ясно. Тот кто родился после смерти брата. Одного сыночка потеряла, второго вяжет к шатру. Люди пусть смеются, а он при ней.
Не первый раз, мужская беспомощность платит за женский покой.
И не последний.
Помогу тебе
Сказал Акылбай и составили они уговор с Толегеном.
Первым делом (самое главное!) на ТЕЛЕГРАММ подписаться. А еще Пролежать ему придётся на одном месте, без движения - сутки. Выдержит, всё сможет. Нет, слугой Акылбаю станет. Молодость подарит полям, кизяки собирая. Пока кордаши в походах становятся большими людьми. На том Небо в свидетели и призвали. Акылбай отвел молодца в сарай из веток, где зимой сено хранится. И крепко-накрепко прикрутил веревками к жерновам. Глаза завязал, рот забил тряпкой, и уши войлоком тоже заткнул.
Напоследок сказал:
Дыши ровно
И такая мука после этого началась..
Шевельнуться не мог, затекло тело. На живот не лечь, на другой бок не повернутся. Безотрадная всё-таки беспомощность - вещь. Еще и тряпка во рту промокла насквозь. Челюсть свело, горло слюной забило. В один миг даже вдохнуть не мог и забился под веревками, напрягая мышцы.
Заорал во всю глотку.
Сам не ведал, что такие непристойности говорить способен. - Старый дурак! Страхолюдный филин!. Сам не живёшь и другим не даёшь, святоша. Развяжи меня немедленно, глупый баран - Орал Толеген сильно, но и кляп крепко сидел. Ничего кроме мычания не выходило. Он изгибался, корчился, бился. Диким усилием продрал комок внутрь. Горло до крови порванное, засаднило.
Продолжишь дергаться - сдохнешь.
Подсказал изнутри кто-то.
Говорили же тебе, ровно дыши.
Так он и поступил.
Мерно впуская и выпуская воздушные струйки. Это отвлекло от изнеможения, боли. И который год не покидающего ощущения тяготы. Общей невыносимости существующего Сейчас он переживал, не думал. Втягивал жизнь ноздрями и прислушивался к дыханию - единственно доступному звуку. Он дышал!
И пусть еще многое нужно. Но уже можно быть.
Из ушей вынули войлок.
И сколько всего открывает для человека слух. Целый мир простирается. Шелест травы, стрекот кузнечика. Конское ржание, доносящееся с полей. Скребущиеся по углам мыши. Страх пронзил холодной судорогой от макушки до пяток. А ведь он сейчас, полностью беспомощен перед грызунами. Любой крысёнок без уха оставит, а если поблизости юркает его мать.. Толеген затрясся от ужаса. А все старые страхи (перед издевкой, ошибкой, насмешкой) показались несущественным вздором. Вроде бы крыс здесь нет, летом.
Успокаивался он, разминая подушечки пальцев.
Связанные крест-накрест (и к телу) руки, этому не препятствовали. Вспомнился Бауыржан - одногодка. Позапрошлым летом свернувший шею, свалившись с коня. А ведь он до сих пор жив. Пальцами не шевелит, лежит в шатре. Мать с сестрами за ним ходят. Кормят как малыша, молоком и протертым мясом. Может лучше и дать отмучиться, забыть дня на три. Да старики говорят - большой грех умертвить родича.
На всех потомках остаётся пятно.
Как-то не по себе стало. Вот он жив-здоров, а скулит-ноет. Сутки пролежать надо извелся весь. А Бауыржан лежит годами и ничего впереди нет. Кто его моет. Кто его защищает от крыс. Кто убирает за ним. А вопрос назрел, как-никак кувшин молока с утра вылакал, не подумал. Так внизу раздуло, что в глазах покраснело, рези пошли. Еще бы чуть-чуть и лопнуло. Так он оказался в неприятной теплоте, переходящей в неопрятную сырость.
Рука Акылбая сорвала с глаз повязку.
Может хватит с тебя?
До утра лежать, а еще и не вечерело
Да не хочется десять лет на него тратить. Тулеген покачал головой, а взору открылся мир бесконечных красок. Сколько всего вокруг, сколько оттенков доступно глазу. Какие загадки задаёт ночь, какие секреты раскрывает утро. Солнечные лучи пробивались в щели, и он впитывал их согревающую жизнь. Вдруг подумав, что ведь найдется же когда-нибудь безумец, который скажет - что Бога нет.. Словно не видя солнца, где Он являет миру Свой образ.
Всем светя и всё оживляя.
Он смотрел сквозь щели. Смотрел на лучи. Изумляясь как премудро всё устроено. Как всё дополняет всё и меняются состояния. Подошел вечер. А ведь у Бауыржана так и проходят дни. Сколько таких как Бауыржан в мире? И каких батыров привозят с войны. Обездвиженных, переломанных, слабых. Полностью в чужой воле, доброй и злой. Провалившись в сон, очнулся Толеген ночью. Отметив, что внизу (почти) высохло, а во рту кляпа нет.
И сколько всего можно выражать словами.
Какой это дар. И каких только слов нету. Как же люди скучают, зная слова? Маются, томятся, куда то скачут. Заливают землю кровью, душу бузой, умирают за ненужные вещи. Всего то нужно открыть глаза и увидеть что рядом. Открыть уста и воспеть как славен Бог! Как Он щедр! Насколько человек Им одарён и какая человек - ценность. И какая бездарность, даром проживать дни.
Он ринулся наружу.
Тщась разорвать веревочный плен, куда завела собственная воля. Или её отсутствие, вернее сказать. Страшно захотелось помчаться к реке, вымыться с ног до головы, просушить одежду на солнце. Смыть всю немощь, всю слякоть, весь хлюзд и обойти весь свет. Не должен человек сидеть (и лежать), если у него ходят ноги. И складывать руки, если они у него есть. Ведь ими можно сделать столько добра, хотя бы и для себя (это важно!).
Не забывая того, у кого рук нету.
Веревки врезались в измученное тело, задубевшее до немоты членов. Он не чувствовал лопаток, комья пересохшей земли вдавились в бедра и от них не защищала солома. И чтобы не застыла кровь, он безостановочно шевелил пальцами рук и ног. Понимая, что и это доступная не всем роскошь. Ужас, что Акылбай не придёт, холодил душу. И Тюлеген спасался единственно доступным в его временном положении делом.
Дышал ровно.
Дождавшись, когда пришёл рассвет. Который приходит всегда. Ко всем кто способен его дождаться.
Нож рассек веревки.
Теперь ты можешь всё.
Сказал Акылбай
Я и раньше мог всё
Ответил он тихо.
А теперь ты об этом знаешь.
А если нет..
Пролежи сутки, увидишь сам. Как много ты можешь, как много тебе дано и как мало ты это ценишь. Но.. притча - притчей, а жизнь - обстоятельства. Когда они вышли из сарая, с небосвода усмехалась серая мгла. Это большое счастье, когда мир про тебя забыл.
Но мир про тебя - помнит.
Перекресток семи дорог
Жизнь как в раю, не значит жизнь в раю. И не отменяет существование ада.
Здесь больше жить нельзя. - говорил Акылбай приходящему за советом. Много было таких. Менялась жизнь, колебались люди. Искали на чем встать, к кому прислониться. Страх жить своим умом, гнал к чужому. Большая половина выбрала широкий путь, отправляя табуны и батыров в ненасытную пасть татарского войска. На скорую войну, которая скоро кончится, обернувшись добычей и славой. Война не кончилась. В Могулистане не кончаются войны.
Прекращалась одна, начиналась следующая.
Эмиль-Ходжа поставлял в тумены людей и коней. В десятилетие безвременья Империи, от смерти Угедэя до воцарения Мунке. Он или его потомок (в хрониках упомянут Эмиль Ходжа - Али) ввязался в придворную интригу. Оклеветав в колдовстве некоего виночерпия Ширу. Который в свою очередь, ранее обвинял в нём же всесильную Фатиму - фаворитку Дорегенэ-Хатун.
Ширу (как и Фатиму до этого) утопили.
Вместе с ним умертвили семью. А к Эмилю-Ходже награда пришла при Мункэ. Когда его обвинили в том же.. И предали казни, переломав все кости до единой, а жену и детей продали. Судьба эта лишний (ну сколько еще повторять..) раз предостерегает. Кричит! Вопиет:
Не строй своего счастья на чужой беде.
Не заплатишь сам, заплачут потомки.
Далабая сломали в военном лагере, юнцы с других аилов - настоящие курбаши. Превратили в подавальщика, постирушку. Желтушный Сары сошел с ума после карательной операции в тангутском селении. Он пытался казаться хуже, чем был. А поучаствовав в настоящем негодяйстве, жить с этим не смог. Кумисбек дослужился до сотника. Жаухар стал нукером у Кадана.
Русские зарезали его под Рязанью.
Нурбалы оказался в плену, после разгрома чжурчженями корпуса Дохолху. С ним сыграла в хлопок, одурманенная солдатня генерала Ваньяна Хэда. Кайрат вернулся домой, стал хорошим отцом, добрым семьянином. Про войну молчал, про мир тоже. Устанбей пропал в корпусе Чормаган-нойона. Туркмены Джалаль ад Дина содрали с него заживо шкуру. Карача дезертировал. Рада и Айсын стали побратимами, держались друг друга и умерли своей смертью.
Акылбай, Толеген, родители Сауле и еще треть племен ушла на Запад. Покинув столетиями обживаемые места. Толеген не упускал возможности чему-нибудь научится. Попутчик уйгур обучил грамоте и мир открылся. А когда армянин в Конье научил врачеванию, показал стороны, которые лучше закрыть.
Но.. такова жизнь.
Повторял Толеген Ака (Старший) приходившим получить исцеление. Учиться нужно всегда и у всех можно. Если тебе не нужны деньги, наверное ты не женат. Если не боишься собак, наверное тебя не кусали. А если тебе не нравится правда, наверное ты от нее далек. Но, что сказать о родителях, которые учили детей всему.
Но не научили их драться.
P.S Не могу открыть! Всё ты можешь.
Подписывайтесь на канал и на ТЕЛЕГРАММ. Продолжение ЗДЕСЬ
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 903 383 28 31 (СБЕР, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415
Карта 2202 2036 5104 0489
BTC - bc1qmtljd5u4h2j5gvcv72p5daj764nqk73f90gl3w
ETH - 0x2C14a05Bc098b8451c34d31B3fB5299a658375Dc
LTC - MNNMeS859dz2mVfUuHuYf3Z8j78xUB7VmU
DASH - Xo7nCW1N76K4x7s1knmiNtb3PCYX5KkvaC
ZEC - t1fmb1kL1jbana1XrGgJwoErQ35vtyzQ53u