Иногда живопись, которой я занимаюсь, вызывает у людей не просто интерес, а настоящее вдохновение. Особенно их трогает не техника, а энергия, с которой я работаю, внутренний посыл, то, что за кадром — за красками и линиями.
А еще иногда самые простые ситуации становятся поворотными точками в самоосознании. Один такой случай произошёл у меня дома, когда в гости зашёл мой товарищ — профессиональный художник с академическим образованием. Мы разговаривали о живописи, когда его взгляд упал на странную композицию: стеклянная кружка, мягкая игрушка в виде змеи, подаренная китайским культурным центром во Вьентьяне, и яблоко. Он предложил набросать этот натюрморт — каждый по-своему, что посмотреть, кто как работает.
Это было спонтанно, и оттого особенно интересно.
Мы сели и начали рисовать. Это был не просто эксперимент, а своего рода творческий диалог — художника-востоковеда и художника-академика. Наши подходы оказались диаметрально противоположными. То, что получилось, стало не просто упражнением — а настоящим открытием.
Когда я начал работу, то не мог воспринимать предметы как просто объекты. Мой взгляд сразу потянулся к символике: игрушечная змея ожила в моем воображении. Мне хотелось подчеркнуть её значение — и я мысленно «одел» натюрморт в ткань с восточным орнаментом. Я добавил предметы, которых не было на столе — но которые, как мне казалось, были там всегда, просто скрыты от поверхностного взгляда. Свет, цвет, линия — всё подчинялось не правилам, а настроению, духу. Я не строил композицию — я вслушивался в неё.
Мой товарищ же подошёл к задаче как исследователь формы. Чёткие линии, строгие пропорции, ничего лишнего. Он работал точно и выверенно, будто измерял и фиксировал реальность. Его работа — образец дисциплины и чистоты.
Сравнивая наши рисунки, я словно увидел две разные истины. В одном — визуальная достоверность, в другом — эмоциональный отклик, энергия контекста, след культурного кода.
Этот случай стал для меня не просто художественным упражнением, а зеркалом, в котором отразилось моё настоящее лицо как художника и востоковеда. Я понял, что не могу и не хочу отделять свою живопись от культурного наследия Азии, от той духовной призмы, сквозь которую я смотрю на мир.
Я часто думаю об этом. И с каждым разом всё яснее понимаю: моё место — в пространстве между живописью и культурологией, между чувством и знанием. Моя миссия — быть медиатором восточного духа в современном мире. И если мои картины вдохновляют — даже академиков — значит, я делаю всё правильно. А это, по-моему, и есть главное.
Наброски были сделаны всего за пару минут на листах из тетради.
Интересно, а какой вам откликнулся больше? Случались ли с вами подобные истории, делитесь, очень интересно.
Спасибо!
