- Энтон сумел сбежать, - с вызовом заявил Смоук.
- Я не помню этого имени. Как давно это было:
-Четырнадцать или пятнадцать лет назад, - ответил Смок.
- Значит, он все-таки выбрался. Знаете, меня интересовала его судьба. Мы дали ему имя Длинный Зуб. .Он был сильным человеком, да, очень сильным.
- Лаперль проходил по этим местам десять лет назад.
Снасс недоверчиво покачал головой.
- Он обнаружил следы ваших стойбищ. Это было летом.
-Тогда понятно., заметил Снасс. – Летом мы бываем на сотни миль к северу от этих мест.
Как ни старался Смоук, за всё время, прошедшее до той поры, когда они оказались на диких северных просторах, он так и смог ничего узнать о прежней жизни Снасса. Он, несомненно, был образованным человеком, но со времени поселения в этих местах Снасс не прочитал ни единой книги, и ни одной газеты. Он не знал, что происходит в мире и не выказывал желания что-либо знать. Снасс слышал о золотодобытчиках на Юконе и о том, что в районе Клондайка было обнаружено золото. Но искатели золота никогда не заходили на его территории, чему он был рад. Большой внешний мир для него не существовал. Снасс не выносил никаких упоминаний о нём.
Лабискви тоже не могла ничего сообщить Смоку о раннем периоде жизни отца. Она родилась в этих охотничьих угодьях. С матерью она прожила первые шесть лет жизни. Она, эта единственная белая женщина, когда-либо виденная Лабискви в этих местах, была очень красива. Девушка говорила об этом грустно, с сожалением, и с тем же сожалением она всячески старалась дать Смоуку понять, что знает о существовании огромного внешнего мира, дверь в который её отец захлопнул раз и навсегда. Но это знание она держала в тайне. Лабискви рано поняла, что любое упоминание о том мире приводило её отца в ярость.
Энтон рассказал о её матери какой-то индианке, сообщил и то, что её мать была дочерью одного из высокопоставленных начальников в Компании Гудзонова залива. Потом эта индианка рассказала всё это Лабискви. Но имени своей матери она так никогда и не узнала.
Дэнни Мак-Кен как источник информации был совершенно безнадежен. Он не любил опасных приключений. Жизнь среди диких индейцев была ужасна, а он прожил так уже девять лет. В Сан-Франциско его обманным путем заманили на китобойное судно, но, оказавшись на мысе Барроу, он и ещё три члена команды сбежали. Двое умерли, а третий бросил его, когда они с огромными трудностями пробирались на юг. Два года он прожил среди эскимосов, пока не набрался храбрости, чтобы вновь предпринять попытку продвинуться на юг. И когда ему оставалось всего несколько дней пути до ближайшего пункта Компании Гудзонова залива, он был пленен группой молодых парней Снасса. Мак-Кен был маленьким тупым человеком с вечно больными глазами. Он мечтал и говорил только об одном - как бы вернуться в свой любимый Сан - Франциско и заняться любезным его сердцу делом – трудом каменщика.
- Вы – первый попавший к нам образованный человек, - одобрительно сказал как-то раз Снасс, когда они сидели со Смоуком вечером у костра. - Хотя был ещё один старик. Индейцы дали ему имя Четырёхглазый. Он был близоруким и носил очки. Он был профессором , зоологом. ( Смок отметил про себя, что это слово Снасс произнес безукоризненно.) Умер год назад. Мои парни подобрали его в верховьях Поркьюпайн. Он отстал от экспедиции. Да, он был образованным человеком, но при этом весьма глупым. Была у него эта слабинка – он постоянно сбивался с пути. Однако он разбирался в геологии, умел работать с металлами. Там, на Лускве, где есть уголь, у нас имеется несколько вполне достойных построенных им кузниц. Он чинил наши ружья и обучал этому ремеслу молодых людей. Он умер в прошлом году, мы сожалели о его кончине. Заблудился – так это и случилось - замерз всего в миле от становища.
В тот же вечер Снасс сказал Смоуку:
- Вам следовало бы выбрать жену и завести собственный костёр. Так вам будет гораздо лучше, чем с этими молодыми индейцами. Девичьи костры – это, знаете ли, что-то вроде праздника девственниц - зажигают только в летнюю пору, когда пойдёт лосось, но если у вас будет такое желание, я могу распорядиться зажечь их и пораньше.
Смоук рассмеялся и покачал головой.
- Помните, - спокойно закончил разговор Снасс, - Энтон был единственным, кто смог от нас уйти. Ему повезло, необыкновенно повезло.
Лабискви сказала Смоуку, что её отец обладает железной волей.
- Четырёхглазый называл его Замороженным Пиратом – не знаю, что он имел в виду – Пещерным Медведем, Первобытным Чудовищем, Королём Оленей, Бородатым Леопардом и всякими такими именами. Четырёхглазый любил такие слова. Практически это он научил меня английскому. Он постоянно шутил. Невозможно было понять, всерьёз он говорит или шутит. Когда я сердилась, он называл меня своим закадычным другом-гепардом. Что такое гепард? Он постоянно так меня дразнил.
Она болтала с пылкой непосредственностью ребёнка, что в сознании Смоука совсем не вязалось с её лицом и фигурой сформировавшейся женщины.
Да, её отец был человеком жёстким. Все его боялись. В гневе он был ужасен. По соседству обитало племя Дикобразов. Они и люди из племени Лусква были его посредниками - они продавали в факториях шкуры животных, добытых его охотниками, и покупали для него патроны и табак Он всегда был честен с ними, но вождь Дикобразов начал его обманывать. Снасс дважды предупредил его, а затем сжёг деревянные дома Дикобразов, и в ходе завязавшеёся битвы его люди убили человек двенадцать из этого племени. Обман прекратился. Однажды, когда она была ещё маленькой девочкой, был убит попытавшийся сбежать белый человек. Нет, её отец сам не стал его убивать, он просто отдал приказ своим охотникам. Все индейцы беспрекословно ему повиновались. .
И чем больше Смоук узнавал от неё, тем загадочнее становилась для него эта личность.
- Скажите мне, - спросила девушка, - правда ли, что жили на свете мужчина и женщина по имени Паоло и Франческа, очень сильно любившие друг друга?
Смоук кивнул.
- Мне рассказал это Четырёхглазый, - произнесла она со счастливой улыбкой. – Значит, он это всё-таки не выдумал. Понимаете, я не была в этом уверена. Я спросила отца, но он очень сильно рассердился. Индейцы сказали мне, что он сильно ругал потом бедного Четырёхглазого. И ещё были Тристан и Изольда, даже две Изольды. Очень печальная история. Но я хотела бы так любить. В большом мире все молодые люди и девушки любят друг друга? Здесь это не так. Они просто женятся. По-моему, у них просто нет для этого времени. Я – англичанка и я никогда не выйду замуж за индейца, а вы женились бы на индианке? Поэтому я никогда ещё не зажигала моего девичьего костра. Некоторые молодые люди надоедают моему отцу, просят его заставить меня сделать это. Либаш – один из них. Он – великий охотник. И Махкук ходит вокруг моего жилища и поёт песни. Он очень забавный. Если сегодня ночью вы окажетесь рядом с моим вигвамом, вы услышите, как он там поёт на холоде. Но отец говорит, что я могу поступать, как мне хочется, поэтому я не зажгу моего костра. Понимаете, когда девушка решает выйти замуж, она именно таким образом оповещает молодых людей о своём желании. Четырёхглазый всегда говорил, что это прекрасный обычай. Но я отметила, что сам он не взял себе жены. Возможно, он был слишком стар. Волос у него на голове было мало, но я не думаю, что он действительно был стариком. А как люди узнают о том, что они влюблены, я имею в виду, как Паоло и Франческа?
Смоук был смущён ясным взглядом её голубых глаз.
- Ну, они говорят, - запинаясь, произнёс он, - те, что любят, они говорят об этом, говорят, что любовь им дороже жизни. Когда человек понимает, что ему или ей, кто-то нравится больше всех других на свете, да - тогда они знают, что влюбились. Так всё и происходит, но объяснить это очень трудно.
Человек просто знает, что влюблен, вот и всё.
Она бросила взгляд поверх дыма, расстилавшегося над костром, вздохнула и продолжила шить меховую рукавицу.
- Что до меня, - твёрдо заявила она, - то я замуж никогда не выйду.
* * *
- Если мы пустимся в бега, рвануть придётся на полную катушку,- мрачно заявил Шорти.
- Это место – настоящая ловушка, - согласился Смоук.
С вершины голого холма они обозревали заснеженные владения Снасса. На востоке, западе и юге их окаймляли пики высоких гор и беспорядочное нагромождение горных кряжей. Холмистая местность, раскинувшаяся на севере, казалась нескончаемой, но им было известно, что даже на этом направлении путь преграждали десятки разнообразных горных цепей.
- В это время года я могу дать вам три дня форы, - сказал этим вечером Снасс Смоуку. - Видите ли, вы не можете скрыть свои следы. Энтон ушёл, когда не было снега. Мои молодые парни могут передвигаться так же быстро, как лучшие из белых, кроме того, вы будете прокладывать им путь. А когда сойдёт снег, я позабочусь о том, чтобы у вас не было такой возможности, какая была у Энтона. Здесь у нас хорошая жизнь. Воспоминания о внешнем мире быстро тускнеют. Я не переставал удивляться тому, как легко можно обходиться без внешнего мира.
- Единственное, что не даёт мне покоя, так это Дэнни Мак-Кен, - поведал Смоуку Шорти. – Ходок он никудышный. Но он клянётся, что знает проход на западе, значит, Смоук, нам придётся смириться с его присутствием, иначе тебе придётся хлебнуть лиха.
- Мы тут все в одинаковом положении, - ответил Смоук.
- Ничего подобного. Тут все об этом болтают.
- О чём?
- Ты, что, не слыхал эту новость?
Смоук покачал головой.
- Мне холостяки сказали. Они сами только что узнали. Это произойдёт нынешним вечером, хотя до обычной даты ещё несколько месяцев.
Смоук пожал плечами.
- Тебе, что, не хочется узнать, о чём речь? – подзадорил его Шорти
- Слушаю тебя, выкладывай.
- Ладно, жена Дэнни только что сказала холостякам, - Шорти сделал выразительную паузу. – А холостяки, конечно же сказали мне, что сегодня вечером зажгутся девичьи костры. Вот так. И как это тебе нравится?
- Я не возьму в толк, к чему ты клонишь, Шорти.
- Не догоняешь, значит? Да всё ясно как белый день. Одна юбка положила на тебя глаз, и эта девица собирается зажечь костер, а зовут её Лабискви. Да, я видел, как она наблюдала за тобой, когда ты на неё не смотрел. Она ещё никогда не зажигала костра. Сказала, что никогда не выйдет замуж за индейца. И теперь, когда она зажигает свой костёр, она, как пить дать, имеет в виду моего бедного старого друга Смоука.
- Это звучит как доказательство, основанное на методе дедукции, – сказал Смоук, с упавшим сердцем вспоминая действия Лабискви в течение нескольких последних дней.
- Я скажу короче - это верняк, - заключил Шорти. – Именно так всегда и бывает – стоит нам начать разрабатывать план побега, как появляется девица, чтобы всё усложнить. Нет, нам положительно не везет. Эй, Смоук, послушай!
Три старые индианки остановились на полпути между костром холостяков и жилищем Мак-Кена, и самая старая из них начала вещать резким тонким голосом.
Смоук расслышал имена, но всех слов понять не мог, и Шорти с горькой усмешкой перевёл ему её речь:
- Лабискви, дочь Снасса, Повелителя Дождя, Великого Вождя зажигает сегодня вечером свой первый девичий костёр. Мака, дочь Оуитса, Грозы волков…
Огласив имена десятка девушек, три глашатая поковыляли дальше, чтобы оповестить людей у других костров.
Холостяков, ещё в юности принесших клятвы в том, что они никогда не заговорят ни с одной девушкой, приближающаяся церемония не интересовала, и чтобы выказать своё презрение, они начали готовиться к немедленной отправке на задание, порученное им Снассом, хотя первоначально собирались отправиться в путь завтра утром. Не будучи удовлетворен подсчетом количества оленей, полученным от старших охотников, Снасс решил, что стадо разделилось. Холостяки должны были проверить территории на севере и на западе, где предположительно могла находиться ещё одна часть огромного оленьего стада.
Смоук, встревоженный известием о том. что Лабискви зажигает костёр, объявил, что хотел бы отправиться в поход вместе с холостяками, но предварительно он решил обговорить это с Шорти и Мак-Кеном.
- Ты окажешься в нужном месте на третий день, Смоук, - сказал Шорти. – У нас будет снаряжение и собаки.
- Но запомни, - продолжил Смоук, - если случится так, что мы не встретимся, вы должны продолжать двигаться по направлению к Юкону. Это однозначно. Если вам удастся это сделать, вы сможете вернуться за мной летом. Если повезёт мне, я найду проход и вернусь позднее за вами.
Мак-Кен, стоя у костра, указал глазами на скалистую гору, возвышавшуюся там, где на равнину вдавалась высокая западная гряда.
- Это та самая гора, - сказал он. – На её южном склоне есть небольшой ручей Мы поднимемся вверх по нему. На третий день мы там встретимся. Мы будем там на третий день. В каком бы месте вы ни вышли к ручью вы либо встретитесь с нами, либо увидите наш след.
Но на третий день Смоуку не повезло. Холостяки изменили направление своих поисков, и в то время, когда Шорти и Мак-Кен поднимались с собаками вверх по ручью. Смоук и Холостяки находились на шестьдесят миль севернее и шли по следу второго стада оленей. Спустя несколько дней сквозь дымку предвечерних сумерек и падающий снег они увидели большое становище. Индианка, прервав истошный вой у костра, кинулась к Смоуку Она громко проклинала его, её глаза горели злобой, размахивая руками, она указывала на закутанное в шкуры тело, неподвижно лежавшее на доставивших его сюда нартах.
О том, что произошло. Смоук мог только гадать, и, подойдя к костру Мак-Кена, он был готов к тому, что его снова осыпят проклятиями. Вместо этого он увидел самого Мак-Кена, усердно жующего нарезанное полосами оленье мясо.
- Я не борец, - плачущим голосом объяснил он. – А Шорти ушёл, хотя они всё ещё гонятся за ним. Он задал им жару. Но они его тоже поймают. У него нет никаких шансов. Двоих индейцев он подстрелил, но они оправятся. А одного убил выстрелом в грудь.
- Знаю, - отреагировал Смоук. – Только что видел его вдову.
- Старик Снасс хочет вас видеть, - добавил Мак-Кен. – Он приказал, чтобы вы сразу, как придёте, шли к его костру. Я не проболтался. Вы ничего не знаете. Имейте это в виду. Мы с Шорти сбежали самостоятельно.
У костра Снасса Смок увидел Лабискви. Она встретила его настолько ласково и нежно, а глаза её при этом так горели, что он испугался.
- Я рада, что вы не пытались убежать, - сказала она. – Знаете, я…-Она замялась, но не опустила глаз. Они источали всё объяснявшее сияние. – Я зажгла мой костёр и сделала это, конечно, для вас. Это произошло. Вы нравитесь мне больше всех людей на свете. Больше моего отца. Больше, чем тысяча Лабишей и Махкуков. Я люблю. Это так странно. Я люблю. Как любила Франческа, как любила Изольда. Старик Четырёхглазый говорил правду. Индейцы так не любят. Но у меня голубые глаза и белая кожа.. Мы оба белые, вы и я.
Ни разу в жизни Смоук не получал предложения от женщины, и он не был готов к такой ситуации. Хуже было то, что это даже и предложением -то не было. Его согласие даже не подвергалось сомнению. Лабискви всё казалось абсолютно ясным и понятным, она смотрела на него с такой теплотой, что он удивился тому, что она не обняла его и не склонила голову на его плечо. Затем он осознал, что несмотря на её чистосердечное признание в любви, она не знает, как её можно выразить. Живя среди примитивных дикарей, она не могла этому научиться
Она продолжала неумолчно щебетать, воздавая хвалу сладкой ноше любви, тогда как он пытался каким-то образом заставить себя ранить её правдой. И, наконец, ему представился случай.
- Но, Лабискви, послушайте, - начал он, –вы уверены, что узнали от Четырёхглазого всю историю любви Паоло и Франчески?
Она всплеснула руками и залилась смехом, выражавшим радость подтвердившихся ожиданий.
- О, так есть ещё что-то! Я знала, что в этой истории должно было быть ещё больше рассказано о любви! Я много думала после того, как зажгла свой костёр. Я…
И тут сквозь снежную пелену к огню подошёл Снасс, и Смоук упустил свой шанс.
- Добрый вечер, - неприветливо произнёс он с ярко выраженным акцентом. – Ваш напарник натворил дел. Я рад, что вы проявили больше благоразумия.
- Вы не могли бы рассказать мне, что произошло, - поинтересовался Смоук.
В прокопчённой бороде Снасса хищно сверкнули белые зубы.
- Я вам, безусловно, всё расскажу. Ваш приятель убил одного из моих людей. Мак-Кен, это хныкающее ничтожество, сбежал при первом же выстреле. Больше он никогда не осмелится бежать. Но мои охотники настигли вашего приятеля в горах, и они его схватят. Он никогда не доберётся до бассейна Юкона. Что до вас, то с этого дня вы будете спать у моего огня. Больше не будет никаких походов в разведку с моими охотниками. Я сам буду приглядывать за вами.
Поселившись у костра Снасса, Смоук оказался в весьма неловком положении. Теперь он чаще, чем прежде, виделся с Лабискви. Откровенность её нежной и невинной любви пугала его. Она смотрела на него с любовью, и каждый такой взгляд был любовной лаской. Он неоднократно пытался заставить себя рассказать ей о Джой Гастелл и всякий раз убеждался в своей трусости. Ужас этой ситуации заключался в том, что Лабискви была восхитительна. Он любовался ею. Несмотря на то, что каждая минута, проведённая в её обществе, роняла его в собственных глазах, эти минуты дарили ему радость. Впервые в жизни он познавал женскую душу, а душа Лабискви была столь открыта, столь потрясающе невинна и наивна, что он читал её как открытую книгу. Ей была присуща вся изначальная доброта её пола, нетронутая знанием жизни, не ведающая обмана самозащиты. Смоук вспомнил прочитанные им когда-то работы Шопенгауэра и убедился, что как бы там ни было, но меланхоличный философ был неправ. Узнать женщину в такой мере, как он узнал Лабискви, значит понять, что все женоненавистники - больные люди.
Лабискви была прекрасна, но рядом с её румяным живым лицом неизменно витал образ Джой Гастелл. Джой владела собой, была сдержанна, ей были присущи все проявления самоконтроля цивилизованного мира, но игра его воображения и живой пример поведения находящейся рядом с ним женщины возводили Джой Гатселл до уровня добродетели Лабискви. Одна повышала оценку другой, красота души Лабискви, увиденная Смоуком в этих заснеженных краях у костра Снасса, повысила его оценку всех женщин в мире
Лучше познал Смоук и самого себя. Вспоминая всё, что он знал о Джой Гастелл, он понял, что любит её. Но Лабискви вызывала у него восхищение. И чем, если не любовью было это чувство: Он не мог назвать это чувство другим словом, не унизив его. Это была любовь. Ничто иное, как любовь. Он был потрясён до глубины души, обнаружив что ему была свойственна полигамия. В студиях Сан-Франциско он слышал рассуждения о том, что мужчина может одновременно любить двух или даже трёх женщин, но не верил этому. Как он мог в это поверить, если у него не было опыта? Теперь всё было по-другому. Он действительно любил двух женщин, и хотя большую часть времени он был абсолютно уверен в том, что больше любит Джой Гастелл, были и другие моменты, когда он был столь же убежден в том, что больше любит Лабискви.
- В мире, должно быть, много женщин, - сказала она однажды. – И женщин, и мужчин. Должно быть, вы нравились многим женщинам. Скажите мне.
Он не ответил.
- Скажите же мне, - настаивала она.
- Я никогда не был женат, - уклонился он от прямого ответа.
- И у вас больше никого нет? Никакой другой Изольды там, за горами?
В этот момент Смоук почувствовал себя трусом. Он солгал. Весьма неохотно, но всё же солгал. С ласковой улыбкой на лице он покачал головой, и заметил, как лицо Лабискви мгновенно преобразилось от охватившей её радости. Смоук даже представить не мог, сколько нежности было в его взгляде, вызвавшем такую реакцию.
Он нашёл себе оправдание. Его рассуждения, безусловно, были лицемерными, однако он не был спартанцем, способным разбить сердце этой женщине-ребёнку.
В этой ситуации серьёзное беспокойство вызывал также Снасс. Ничто не укрывалось от острого взгляда его чёрных глаз, и он многозначительно произнёс:
- Мужчинам не нравится, когда их дочери выходят замуж, - заявил он Смоуку. – Во всяком случае, тем, кто не лишен воображения, это неприятно. Сама мысль об этом, скажу я вам, весьма неприятна. И всё же, согласно естественному закону жизни, Маргарет должна когда-нибудь выйти замуж.
Возникла пауза, и Смоук в сотый раз поймал себя на мысли о тайне, скрывающейся в прошлой жизни Снасса.
- Я грубый, жестокий человек, - продолжил он, - однако закон есть закон, и я справедлив. Более того, здесь, среди этих примитивных людей я олицетворяю и закон, и правосудие. Моя воля – закон для всех. Но я - отец, и мое проклятое воображение постоянно мучает меня.
Что он хотел сказать, произнося этот монолог, Смоук не узнал, поскольку его слова прервал серебристый смех и рычание, донесшиеся из палатки Лабискви, где она играла с только что пойманным волчонком. Болезненный спазм исказил лицо Снасса
- Я могу это перенести, - мрачно пробормотал он. – Маргарет должна выйти замуж, и нам с ней повезло, что вы оказались здесь. Я не очень надеялся на Четырёхглазого. Мак-Кен был настолько безнадежен, что я направил его к индианке, двадцать раз зажигавшей свой костёр. Если бы не вы, это был бы какой-нибудь индеец. Либаш мог бы стать отцом моих внуков.
Тут из палатки вышла к костру Лабискви, держа в руках волчонка. Её словно магнитом притягивало туда, где она могла с любовью смотреть на мужчину, смотреть с той откровенностью, которую она по своей неопытности не считала нужным скрывать.
* * *
Послушайте, - сказал Мак-Кен, - началась весенняя оттепель, снег вот-вот покроется настом. Пора отправляться в путь, весенние снежные бури, случающиеся в эту пору в горах , тоже нам на руку. Горы эти я хорошо знаю. Ни с кем другим я бы не пошел, а с вами пойду.
- Вы не годитесь для побега, - возразил Смоук. - Вы не потянете, отстанете от любого мужчины. У вас для этого кишка тонка. Если я задумаю бежать, я побегу один. Память о большом мире слабеет, и, возможно, я вообще не побегу. Вкус оленины мне нравится, скоро придёт лето, а вместе с ним и лосось.
- Ваш приятель мёртв, - сказал Снасс. – Мои охотники не убивали его. Они нашли его тело в горах. Он замёрз во время первой весенней снежной бури. Отсюда никто не может уйти. Когда мы отпразднуем вашу свадьбу?
-Я наблюдаю за вами, - сказала, в свою очередь, Лабискви. – На вашем лице беспокойство, в глазах тревога. О, я очень хорошо знаю ваше лицо. У вас на шее есть маленький шрам, как раз под ухом. Когда вы радуетесь, уголки ваших губ поднимаются. Когда у вас грустные мысли, они опускаются. Когда вы улыбаетесь, в уголках ваших глаз появляются три-четыре морщинки. Когда вы смеётесь, их становится шесть. Иногда мне даже вроде бы удается насчитать семь. А теперь их вовсе нет. Я никогда не читала книг. Я не умею читать. Но Четырёхглазый многому меня научил. Я знаю грамматику. Он научил меня. И в его глазах я видела тревогу, голод по большому миру. Он часто испытывал этот голод. А ведь у нас было хорошее мясо, много рыбы и ягод, и кореньев, часто в обмен на меха мы через Дикобразов и людей племени Лусква получали муку. И тем не менее он испытывал голод по большому миру. Скажите, тот мир действительно так хорош, что вы тоже так жаждете его? Четырёхглазый ничего не имел. А у вас есть я. – Она вздохнула и покачала головой. – Четырёхглазый умер, испытывая этот голод. Если бы вы навсегда остались жить здесь, вы бы страдали по большому миру? Боюсь, мне тот мир не знаком. Хотите вы сбежать в тот мир?
Смоук не смог ей ответить, но по движению линий уголков его рта она всё поняла. .
Последовали минуты молчания. Было ясно, что они дались ей очень трудно. Смок же проклинал себя за неожиданную слабость, позволившую ему открыть правду о его жажде вновь увидеть большой мир и промолчать о существовании другой женщины.
Лабискви вновь вздохнула.
- Хорошо, я люблю вас больше, чем боюсь гнева моего отца, а в гневе он страшнее грозы в горах. Вы сказали мне, что такое любовь. Это будет испытанием моей любви. Я помогу вам бежать в большой мир.
Смоук проснулся тихо, не пошевелившись. Тёплые маленькие пальчики коснулись его щеки, затем слегка надавили на губы, призывая молчать. Напитавшийся морозным воздухом мех пощекотал его кожу, её губы еле слышно прошептали: «Пошли»! Он осторожно сел и прислушался. Сотни лаек завели в становище свою ночную песню, но сквозь этот мощный хор он различил лёгкое, равномерное дыхание Снасса.
Лабискви осторожно потянула Смоука за рукав, и он понял, что она хочет, чтобы он последовал за ней. Он взял в руку мокасины, носки из собачьей шерсти и осторожно выбрался из палатки в своих спальных мокасинах. Выйдя за пределы круга, освещённого тусклым пламенем догорающего костра, Лабискви знаками показала ему, что он должен переобуться, и пока он занимался этим, она вернулась в палатку, где спал Снасс.
Нащупав стрелки своих часов, Смок установил время - час ночи. По его ощущению, было довольно тепло, не более десяти ниже нуля. Вернулась Лабискви и повела его по тёмным проходам спящего становища. Снег скрипел у них под ногами, и она старались ступать как можно осторожнее. Звуки их шагов заглушали голоса собак, столь занятых своим воем, что они не стали рычать на шедших мимо них мужчину и женщину.
- Теперь мы можем говорить, - сказала Лабискви, когда последний костёр остался на половину мили позади.
И в этот момент при свете глядящих на него звёзд Смоук обнаружил, что её руки были нагружены, дотронувшись до её груза, он обнаружил, что она несла его лыжи, ружьё, две ленты патронов и его спальные принадлежности.
- Я собрала всё необходимое, - сказала она со счастливой улыбкой. – В течение двух дней я подготавливала тайник. Там есть мясо, даже мука, спички и лыжи, на которых хорошо идти по твёрдому насту, а когда они провалятся, мы заменим их плетёнками, которые продержат нас дольше.
О, я хорошо разбираюсь в том, как нужно ходить по снегу. И мы будем идти очень быстро, любовь моя.
Смоук хранил молчание. Само её участие в подготовке его побега было достаточно неожиданным, однако он был совершенно не готов к тому, что она задумала бежать вместе с ним. Будучи не в состоянии сообразить, как ему следует действовать, Смоук осторожно брал из её рук один предмет за другим. Он обнял её одной рукой, прижал к себе, но так и не смог придумать, что ему следовало предпринять.
- Бог хороший, - прошептала она, - он послал мне любимого.
У Смоука хватило мужества сдержаться и не сказать ей, что дальше он должен пойти один. Прежде чем он снова заговорил, запечатленный в его сознании яркий образ большого мира и залитые солнцем пейзажи отступили и потускнели.
- Мы вернёмся, Лабискви, - сказал он. – Ты станешь моей женой, и мы
будем жить с Оленьим народом.
- Нет! Нет! – Она покачала головой, и обнимавшей её рукой он ощутил, как её тело напряглось, восстав против его предложения. – Я знаю. Я много думала. Тебя охватит голод по большому миру, и долгими ночами он станет пожирать твоё сердце. Четырёхглазый умер от этого голода. И ты тоже умрёшь. Все люди из большого мира жаждут его. А я не могу допустить, чтобы ты умер. Мы пересечём заснеженные горы и двинемся на юг.
- Послушай, дорогая, - попытался он уговорить её. – Мы должны вернуться.
Она прижала рукавицу к его губам, чтобы не позволить ему говорить
- Ты любишь меня. Скажи, что ты меня любишь.
- Да, я люблю тебя, Лабискви. Ты моя прекрасная возлюбленная.
Она снова нежно прикоснулась рукавицей к его губам, прося его замолчать.