История распада МХАТа — это не художественный вымысел, а один из самых острых эпизодов в истории отечественного театра. Всё происходило на глазах у коллег, зрителей и власти. Реальные люди, реальные решения и последствия, которые ощущались ещё долгие годы.
Легендарный театр, некогда единый, с распахнутыми дверями для гениев театральной сцены, однажды раскололся пополам. И в эпицентре происходящего был Олег Ефремов. Человек, чья фамилия теперь навсегда вписана в хронику не только великого кино, но и большого театрального раскола.
Сегодня уже не все помнят, как всё начиналось. В 1970 году Министерство культуры назначило новым худруком МХАТа Олега Ефремова — тогда ещё свеженького, энергичного, известного, как главного создателя и вдохновителя «Современника».
Надо сказать, что не все были «за» него, «против» его кандидатуры тоже были. И те, кто был против, настроены были очень жёстко. Среди них был Борис Ливанов. В тот период он был вынужден покинуть театр, а потом и вовсе ушёл из жизни.
По воспоминаниям очевидцев, до последних дней, он горько шутил:
«Как там, при фашизме?»
Так он отзывался о новом порядке в театре и о самом Ефремове, которого за глаза называли фюрером.
Во время своих полномочий в театре, Олег Николаевич начал с глобальной перестройки. В репертуаре, в кадровом составе, в правилах жизни. В театр пришли Евстигнеев, Смоктуновский, Вертинская, Табаков, Васильева, Богатырев — все очень громкие имена.
Но вместе с ними, и множество тех, кто был нужен, скорее больше, для численности, чем для искусства. Актёры, которых проталкивали «по дружбе», «по блату» и, как поговаривали, «по личной симпатии». А особенно это были симпатии женского пола.
Неудивительно, что труппу начало штормить. Старожилы, привыкшие к прежним порядкам, не спешили мириться с новыми порядками. Внутреннее напряжение росло. Ефремов не терпел инакомыслия, особенно когда был трезв. А когда уходил в очередной запой — театр буквально замирал. Ни решений, ни движения вперёд. Все ждали когда же вернётся руководитель. И тогда начиналась новая волна увольнений, конфликтов и манипуляций в целом.
Со временем Олег Николаевич начал проявлять настороженность не только к актёрам, но и к режиссёрам. Те, кто приносил в театр яркие и независимые постановки, надолго не задерживались — конкуренцию он воспринимал слишком болезненно.
Худрук не хотел конкуренции, даже творческой. В театр приглашались постановщики со стороны, но строго на одну-две работы. Дольше никто не задерживался. Так во МХАТе не появилось ни одного нового «своего» режиссёра.
На фоне этого, всё чаще звучала идея раскола. Сам Ефремов её озвучивал в кулуарах, делал намёки, обсуждал варианты. Шаткое равновесие держалось до 1986 года, пока, как утверждают некоторые источники, Михаил Горбачёв не дал ему негласную отмашку:
«Пора перезапускать машину». Это и стало сигналом.
Подготовка к разделу шла медленно, но верно. Артистов прощупывали, с кем готовы идти, кому не по пути. Кого-то вызывали на разговоры, кого-то «просили понять».
В один момент наступила кульминация происходящего — было организовано собрание. Точнее, серия собраний, длившихся днями напролет. Люди не спали, ссорились, звонили друг другу ночами. Некоторых убеждали голосовать «за» нужную сторону.
Режиссёр Всеволод Шиловский рассказывал, что сам Ефремов предлагал ему забрать половину труппы и работать отдельно. Ответ от него был резкий:
«Я Родиной не торгую».
Очевидцы тех событий подтверждают, что именно в таком тоне и велась та беседа.
Были и другие эпизоды. Так, актрису Елену Королёву чуть не довели до самоубийства, она не смогла выдержать давления.
Потом, люди, представлявшие интересы театрального руководства, приезжали к ней домой, уговаривали, настаивали, просили — всё с одной целью, чтобы она публично заявила, будто её нервный срыв не связан с происходящим во МХАТе. Королёва тогда отказалась идти на компромисс и прямо сказала, что причиной её состояния было именно происходящее в театре. А тем, кто пытался её переубедить, она прямо сказала:
«Уйдите, подлецы!».
Коллектив МХАТа оказался расколот. Те, кто поддержал Ефремова, делали это не только из идейных соображений — многим он пообещал стабильные роли, участие в перспективных кинопроектах и помощь в трудоустройстве близких. Особенно активно на стороне худрука выступал Олег Табаков.
Он не просто выразил свою поддержку, но и стал одним из главных инициаторов создания новой управленческой структуры. Его авторитет в труппе был очень высок и многие коллеги пошли за ним, рассчитывая, что в новом формате им будет обеспечено и место, и влияние.
Во время одного из собраний, по воспоминаниям очевидцев, Олег Табаков вышел на сцену и произнёс фразу, ставшую переломной:
«Кто за Олега Николаевича — встаньте и уйдите!»
Присутствующие замерли, но затем одна за другой начали вставать фигуры, решившие следовать за Ефремовым. Те, кто не поднялся с места, остались. Им тоже нужно было определиться с лидером — человеком, способным представлять их интересы. И такого человека они видели в Татьяне Дорониной.
Вокруг актрисы сплотились те, кто не принял новую линию руководства. Сама же она не стремилась к этому, но в сложившейся ситуации других вариантов просто не было. Кто-то должен был удержать оставшуюся часть труппы от окончательного распада.
Позже, когда страсти немного улеглись, Татьяну Доронину пытались убедить остаться в труппе Ефремова. Олег Николаевич прекрасно понимал её значимость и как актрисы, и как лица театра. Её уважали зрители, к ней прислушивались коллеги. Но Доронина сделала иной выбор.
Вместо комфортного положения и признания в «новом» МХАТе, она встала на сторону тех, кто оказался за бортом — тех артистов, оставшихся без ролей и поддержки. Именно так и появился второй театр, официально — МХАТ имени Горького, неофициально — «женский». Первый же, оставшийся под руководством Ефремова, стали называть «мужским». С этого момента единый МХАТ перестал существовать.
В этом расколе не было победителей. Театр, в своём прежнем виде, исчез. Взамен появились два — более ослабленных, конфликтных, со взаимной неприязнью. Доронину начали травить. Её обвиняли в мракобесии, в отсталости. Ефремова же превозносили за его смелость, за реформаторство, за новую кровь. Но годы расставили всё по своим местам. Кого-то не стало, кого-то уже забыли, а кого-то так и не смогли простить.
После раскола и всех последующих лет напряжения, отношения внутри бывшего МХАТовского коллектива так и остались надломленными. Многие так и не смогли простить Олегу Ефремову того, как он поступал с людьми, которые долгие годы были рядом.
Когда уходили из жизни его бывшие коллеги, в том числе те, с кем он делил одну сцену и принимал судьбоносные решения, на похороны его часто не звали. Это было молчаливое, но чёткое выражение обиды и непримиримости.
Даже самые преданные — те, кто когда-то поддерживал его, в итоге чувствовали себя преданными. Один из ярких примеров — Евгений Евстигнеев. По воспоминаниям очевидцев, он шесть лет ждал, пока Ефремов подпишет представление на присвоение ему звания народного артиста. И всё это время слышал в ответ:
«Рано ещё. Не дорос».
Это был не просто отказ, а очень жесткий и болезненный намёк на то, что, по мнению Ефремова, Евстигнеев ещё не заслужил такого звания. Как будто все его роли, успех и преданность театру, по-прежнему не стоили подписи худрука.
По сути, так завершилась история одного из главных символов русского театра. МХАТ, который десятилетиями объединял лучших актёров, режиссёров и зрителей, перестал существовать как единое целое.
Вместо великой школы, построенной на преемственности, остались два разделённых коллектива с разными подходами, разными амбициями и затянувшимися обидами. От былой мощи остались только стены, старые афиши и тяжёлое, никуда не исчезнувшее эхо той эпохи, которую уже никто не сможет вернуть.
А вы как считаете — был ли шанс сохранить МХАТ единым и если бы Ефремов тогда ушёл сам — остался бы МХАТ прежним или распад был делом времени? Напишите, что думаете по этому поводу, дорогие читатели!