Свет фонаря за окном едва пробивался сквозь плотные шторы, и в комнате царил тот особый полумрак, который бывает только в ноябре, когда Петербург тонет в сырости и холоде. Я сидела на диване, прижимая к себе тёплый свёрток — моего новорождённого сына, Максима. Он спал, тихо посапывая, а я смотрела на него и пыталась понять, как это всё вообще произошло. Ещё вчера я была просто Леной, тридцатилетней женщиной, которая любила свою работу в рекламном агентстве, кофе по утрам и редкие выходные с мужем в кафе на Невском. А теперь я — мама. И, кажется, совсем не готова к этому.
Моя мама годами твердила, что хочет внуков. Каждое её посещение нашей небольшой двушки на Васильевском острове заканчивалось одной и той же песней: «Лена, вам давно пора! Где внуки? Мне уже шестьдесят, я хочу нянчиться!» Папа обычно молчал, только кивал в такт её словам, будто соглашаясь, но не желая вмешиваться. Я отшучивалась, говорила, что всё будет, но не сейчас. Работа, ипотека, планы на ремонт — жизнь в Питере не из дешёвых, и мы с Сашей, моим мужем, всё откладывали. Но в какой-то момент природа решила за нас. Тест показал две полоски, и началась новая глава.
Беременность прошла на удивление легко, если не считать бесконечных анализов и очередей в районной поликлинике. Мама радовалась, строила планы, как будет гулять с коляской в парке на Крестовском, покупала крошечные пинетки и вязала плед. Папа, как всегда, молчал, но я видела, как он улыбается, когда мама показывает ему детские вещи. Саша тоже был на седьмом небе, хотя и немного паниковал: «Лен, а мы точно справимся?» Я смеялась и отвечала, что справимся, конечно. В конце концов, у нас есть родители, они же помогут.
Но жизнь, как всегда, внесла свои коррективы. Когда начались схватки, Саша внезапно получил срочную командировку. Его фирма, связанная с поставками оборудования, отправила его в Новосибирск на месяц. «Лен, я вернусь как можно скорее, обещаю», — сказал он, целуя меня перед уходом в аэропорт. Я кивнула, хотя внутри всё сжалось от страха. Роды были долгими, но всё прошло хорошо. Максим родился здоровым, три с половиной килограмма, с тёмным пушком на голове. Я смотрела на него в роддоме и думала: «Ну вот, теперь мы вдвоём. Надо справляться».
Мама, которая так ждала внука, вдруг исчезла с радаров. Когда я вернулась домой из роддома, она позвонила и начала рассказывать, как у неё внезапно навалилось дел: то соседке надо помочь с дачей, то подруга заболела, то на работе аврал. «Лена, ты же понимаешь, я сейчас не могу», — твердила она. Я понимала. Но всё равно было обидно. Папа, узнав об этом, разругался с ней по телефону. Я слышала, как он кричал в трубку: «Таня, ты же сама этого хотела! Как ты можешь сейчас её бросить?» После этого он стал приезжать к нам почти каждый день. Привозил продукты, сидел с Максимом, пока я принимала душ или ела. Он не был мастером разговоров, но его присутствие успокаивало. «Лен, ты молодец, держишься», — говорил он, неловко поглаживая меня по плечу.
К концу первой недели я чувствовала, что схожу с ума. Максим плакал по ночам, я не высыпалась, в квартире царил хаос. Посуда громоздилась в раковине, бельё в стиральной машине ждало своей очереди, а я даже не могла нормально почистить зубы, потому что сын требовал внимания каждую минуту. Я сидела на кухне, глядя на остывший чай, и думала, что ещё немного — и я начну выть. В этот момент раздался звонок в дверь.
На пороге стояла свекровь, Нина Ивановна. Она была невысокой, крепкой женщиной с добрыми глазами и привычкой говорить всё прямо. В руках у неё был пакет, из которого пахло свежим пирогом. «Лена, я тут пирог испекла, яблочный, твой любимый», — сказала она, проходя в квартиру. Оглядевшись, она нахмурилась: «Ох, девочка, да у тебя тут война прошла». Я попыталась оправдаться, но она только махнула рукой: «Ложись, отдыхай. Я разберусь».
За час Нина Ивановна превратила нашу квартиру в образец чистоты. Полы блестели, посуда была вымыта, бельё аккуратно висело на сушилке. Потом она посмотрела на Максима, который начал хныкать, и решительно заявила: «Я его забираю на прогулку. А ты иди в ванну, полежи там. И не спорь». Я была слишком уставшей, чтобы спорить. Когда она вернулась через два часа, в квартире пахло борщом, а Максим, сытый и довольный, спал в коляске. Нина Ивановна передала нас пришедшему папе и ушла, пообещав вернуться завтра.
Так начался наш новый ритм. Саши не было почти месяц, и всё это время Нина Ивановна приходила каждый день. Иногда утром, иногда вечером, но всегда с чем-то вкусным — то котлеты, то запеканка, то суп. Она убирала, гладила, гуляла с Максимом, следила, чтобы я ела и спала. «Лена, тебе силы нужны, ты теперь за двоих», — говорила она, подкладывая мне добавку. Папа тоже не отставал: приезжал, возился с внуком, рассказывал ему что-то про футбол, хотя Максим явно ничего не понимал. Я смотрела на них и чувствовала, как внутри разливается тепло. Впервые за долгое время я не была одна.
Когда Саша вернулся, он едва узнал квартиру. «Лен, это что, мы в новый дом переехали?» — пошутил он, глядя на сверкающую чистоту. Я рассказала ему про Нину Ивановну и папу, и он, кажется, впервые в жизни обнял свою маму так крепко, что она даже засмеялась: «Саш, задушишь!» Жизнь постепенно наладилась. Максим рос, я привыкала к новому ритму, а Саша старался брать на себя как можно больше, чтобы я могла хоть немного отдыхать.
Теперь Нина Ивановна и мой папа — лучшие друзья. Они часто гуляют с Максимом вместе, спорят, где лучше покупать памперсы, и планируют, как будут водить его на футбол, когда он подрастёт. Я смотрю на них и понимаю, что семья — это не только громкие обещания и ожидания. Это те, кто приходит, когда тебе тяжело, кто молча моет посуду, варит суп и берёт на себя твои заботы, даже если ты их об этом не просил.
Я благодарна им обоим. Без них я бы не справилась. И теперь, когда Максим улыбается мне своими беззубыми улыбками, я знаю, что всё будет хорошо. Потому что у нас есть они — наша опора, наша семья.
