Спустя час после разговора с Пашей Дашин телефон взорвался звонком. Кира. Голос – смесь визга и угрозы.
— Ты что наделала, дура?! — вопила сестра так, что Даше пришлось отодвинуть трубку от уха. — Паша весь на нервах! Говорит, свадьбу отменить хочет! Ты что, специально всё разрушаешь?! Завидуешь, что ли?!
— Завидую? — Даша присела на больничный подоконник, глядя на серый февральский двор. — Чему именно, Кир? Твоему умению врать? Или способности бросить мать в самый тяжелый момент? Ты соврала!
— Я ничего не врала! — Кира захлебывалась словами. — Просто... приукрасила! Что плохого? Зачем ему знать все эти ужасы? Мужчины не любят проблемы! Я хотела защитить нашу семью от... от этого позора!
— Позора? Мамина болезнь для тебя позор?
— Ну да! — выпалила Кира, а потом, словно испугавшись собственной откровенности, затараторила: — То есть, не так... Просто зачем всем знать? Мы же не нищие какие-то! У нас всё должно быть красиво! Идеально! А ты... ты всё испортила! Специально рассказала самое страшное!
— Самое страшное, Кира, это не мамина болезнь, — тихо сказала сестра. — Самое страшное – это ты. То, какой ты стала. Или всегда была, а я просто не хотела видеть.
— Да что ты о себе возомнила?! — Кира перешла на крик. — Святая нашлась! Мученица! А может, тебе просто нравится быть жертвой? Получать внимание? «Ой, посмотрите, какая Даша хорошая, как страдает!» Противно!
Даша хотелось бросить трубку, но что-то заставило её продолжить. Может быть, последняя надежда достучаться до сестры:
— Кир, мама могла умереть. Понимаешь? У-ме-реть. И ты даже не приехала её увидеть. Даже не спросила, как операция прошла. Только про брошку интересовалась.
— А что толку приезжать?! — огрызнулась Кира. — Что я там делать буду? Реветь над койкой? Толку-то? А дела встанут! У меня свадьба через месяц! Платье не готово, ресторан нужно проверить, фотографа искать нового – предыдущий, зараза, цену задрал!
— Важные вещи... — повторила Даша, и в её голосе звучала такая усталость, будто она прожила сто лет. — Да, Кир. Вижу, что важные.
— Вот именно! — не уловив сарказма, оживилась Кира. — Наконец-то поняла! Дарь, ну что ты как маленькая? Жизнь – это не только больницы и слёзы! Жизнь – это радость! Праздники! Красота! Я не хочу тонуть в этом... в этом болоте проблем! Мне двадцать шесть! Я хочу жить!
— А мама? — спросила Даша. — Она тоже хочет жить. И я помогаю ей в этом. А ты... ты помогаешь себе веселиться.
— Ну и что?! — взвилась сестра. — А что, нельзя?! Я обязана всю жизнь жертвовать собой?! Как ты?! Смотри, что с тобой стало – тридцать лет, а живёшь как монашка! Работа да работа! И теперь ещё в сиделки записалась! У тебя хоть личная жизнь есть?
Удар попал в цель. Даша поморщилась. Да, личной жизни у неё действительно не было. Константин ушёл полгода назад, сказав, что «устал от её вечной занятости». А до него были другие, которые тоже не выдерживали её ответственности, её потребности всех спасать и обо всех заботиться.
— Вот видишь! — злорадно продолжила Кира, почувствовав слабость сестры. — Молчишь! А я нашла своё счастье! Я борюсь за него! И не дам никому его разрушить! Даже тебе!
— Даже маме? — тихо спросила Даша. — Ты и маме не дашь разрушить твоё счастье... её болезнью?
Пауза. Потом голос Киры, уже не такой уверенный:
— Это... это другое. Мама поправится. А свадьба – она один раз в жизни.
— Надеюсь, что один раз, — сухо заметила Даша. — И надеюсь, что мама действительно поправится. Без тебя. Как и всегда.
— Дарь, ну хватит! — сестра вдруг сменила тон на просительный. — Ну что мы ссоримся? Давай помиримся! Слушай, я придумала! Мама же поправляется, да? Значит, сможет на свадьбу приехать! Представляешь, как красиво будет! Я ей платье куплю какое-нибудь нарядное, в парикмахерскую отведу... Она же так любит всё красивое! Обрадуется небось!
Даша закрыла глаза. Надо же, Кира всё-таки вспомнила о маме. Правда, только как о свадебном аксессуаре.
— Кир, до твоей свадьбы месяц. Мама ещё ходить толком не может. Какое платье? Какая парикмахерская?
— Ну... чуть-чуть подлечится! — не сдавалась Кира. — А если нет, так... ну, посидит в сторонке. Главное – присутствие! Чтобы люди видели, что у меня полная семья! А ты будешь свидетельницей! Вон как здорово получается!
— Свидетельницей? — Даша открыла глаза. — А кто же тогда за мамой ухаживать будет? Во время твоего торжества?
— Да ладно тебе! — замахала руками Кира, хотя Даша её, конечно, не видела. — Один день! Что с ней за один день случится? Она же уже вроде как лучше? Ты сама говорила!
— Я говорила, что она стабильна. Это не значит, что здорова. Ей ещё месяцы восстановления нужны. Постоянный уход. Лекарства по часам. Диета. Покой.
— Ну так наймём кого-нибудь! — легко предложила Кира. — Сиделку какую-нибудь! На день-то можно! Дарь, ну пожалуйста! Ты же моя единственная сестра! Кто, если не ты?
Даша посмотрела через стекло палаты на мать. Светлана Сергеевна спала, и лицо её даже во сне было измученным. Трубки, провода, мерцающие экраны мониторов. А Кира хочет вывезти её на свадьбу. Для красоты. Для полноты картинки.
— Кир, а ты хоть раз за эти две недели подумала не о себе? — спросила Даша. — Хоть раз?
— О чём ты? — искренне удивилась сестра. — Я же о маме думаю! Хочу, чтобы она на свадьбе была! Это разве не забота?
— Это эгоизм, — устало сказала Даша. — Ты хочешь не того, что лучше для мамы. Ты хочешь того, что лучше для тебя. И называешь это заботой.
— Ну вот, опять началось! — взвилась Кира. — Опять я плохая! А ты хорошая! Надоело, Дарья! Знаешь что? Делай что хочешь! Не хочешь на свадьбу – не надо! Обойдусь! У меня подруги есть! А маму я всё равно возьму! Сама приеду за ней!
— Попробуй, — тихо сказала Даша. — Только предупреждаю: если ты приедешь сюда со своими планами тащить больную женщину на своё шоу, я вызову охрану. И врачей в свидетели поставлю. Пусть скажут, что думают о твоей "заботе".
— Ты... ты мне угрожаешь?! — задохнулась Кира. — Собственной сестре?!
— Я защищаю маму, — спокойно ответила Даша. — От всех. Включая от собственной сестры, если потребуется.
В трубке повисла тишина. Потом Кира заговорила тихо, но в её голосе слышалась злость:
— Хорошо, Дарья. Запомню. Ты сделала свой выбор. Мама и больница важнее сестры и её счастья. Прекрасно. Только помни: когда мама поправится, когда всё это закончится, ты останешься всё той же. Одинокой. Никому не нужной. А у меня будет семья. Муж. Дети потом. Дом полной чашей. И маме будет с кем внуков нянчить. А ты... ты так и будешь играть в спасительницу. До конца жизни.
Гудки. Кира повесила трубку.
Даша долго сидела на подоконнике, держа в руках отключившийся телефон. За окном падал снег. В палате мать тихо дышала под присмотром аппаратов. Медсестра прошла по коридору, стуча каблуками.
"Одинокой. Никому не нужной." Слова Киры резали, как осколки стекла. Потому что в них была доля правды. Даша действительно была одна. И, возможно, так и останется. Потому что не умела жить иначе.
Но когда она вошла в палату и увидела, как мать приоткрыла глаза и слабо улыбнулась ей, Даша поняла: она не жалеет. Ни о чём. Пусть Кира строит своё счастье на лжи и равнодушии. Пусть у неё будет красивая свадьба, красивый дом и красивая жизнь без морщин и проблем.
У Даши будет совесть. И мать, которая знает: что бы ни случилось, дочь не бросит её ради собственного удобства. Не соврёт, не предаст, не поставит "образ идеальной семьи" выше реальной семьи с её болезнями и слабостями.
— Кирочка звонила? — прошептала Светлана Сергеевна.
— Звонила, мам, — ответила Даша, беря мать за руку. — Передавала привет. Сказала, что любит тебя.
Ложь. Первая ложь, которую Даша сказала матери за все эти дни. Но эта ложь была не ради собственного удобства. Она была ради чужого покоя. И это делало всю разницу.
— Моя девочка, — улыбнулась мать. — Обе мои девочки... Такие разные, а обе любимые.
Даша кивнула, сжимая тёплые пальцы. Снаружи продолжал падать снег, укрывая мир белым покрывалом. И где-то в этом мире сестра примеряла свадебное платье, строила планы и, возможно, даже была счастлива.
Пусть. У каждого своё понимание счастья. И своя цена за него.
***
Следующие дни слились для Даши в муторную карусель: больница – аптека – больница – недолгий сон на жестком кресле – снова больница. Запах антисептика въелся в кожу так глубоко, что казалось, он не выветрится никогда. Глаза слипались от усталости, виски гудели от постоянного недосыпа, а спина ныла от неудобной позы на больничном кресле. Каждый вздох Светланы Сергеевны, каждый слабый стук её сердца, каждое движение под тонким больничным одеялом были для Даши важнее любых контрактов и потерянных миллионов.
Медсестры уже привыкли к её постоянному присутствию. Одна из них, пожилая женщина, иногда приносила Даше горячего чая из ординаторской и тихо говорила: «Идите хоть умойтесь, девочка, я посижу». Но Даша боялась отойти даже на несколько минут – а вдруг мама проснется и не увидит её рядом? А вдруг что-то случится в её отсутствие?
Кира звонила редко. Исключительно по делу. И это «дело» каждый раз повергало Дашу в состояние, близкое к ступору.
— Даш, привет! Слушай, мамина брошка с сапфиром, ты не помнишь, где она? Очень к платью подойдёт! А то у Паши мама такая… стильная, надо соответствовать! У неё там украшения от каких-то дизайнеров, сумочки за сотню тысяч. Представляешь? А я что, хуже что ли?
— Кирочка, у мамы завтра операция на сердце, — пыталась втолковать Даша. — Какая брошка?! Ты понимаешь, что я говорю? ОПЕРАЦИЯ НА СЕРДЦЕ!
— Ну, я же не о пустяках! — обиделась Кира, и в её голосе появились знакомые с детства нотки избалованной принцессы. — Это важно для имиджа! Ты же не хочешь, чтобы свекровь подумала, что я из бедной семьи? А то мама там вечно в своих старьёных кофтах ходит, никакого стиля… Кстати, может, ты с ней поговоришь? Пусть хоть к моей свадьбе что-то приличное купит? Ладно, сама поищу брошку! Ты мне потом скажешь, как там операция прошла? Только не звони во время фуршета с подружками, окей? Мы будем обсуждать букеты и цвета для декора!
После этого разговора Даша долго сидела в больничном коридоре, уткнувшись лицом в ладони. Как можно быть настолько слепой к чужой боли? Как можно думать о брошках, когда мама лежит с трубками и проводами, когда каждый день может стать последним?
Операция прошла тяжело, но врачи дали осторожный шанс. Четыре часа Даша провела в коридоре, мерив его шагами от стены до стены. Она выучила наизусть каждое пятно на линолеуме, каждую трещинку в краске на стенах. Когда главный хирург наконец вышел и сказал: «Пока всё хорошо, но следующие сутки критичны», – Даша почувствовала, как подкашиваются ноги.
Она не отходила от постели, ловя каждый взгляд матери, каждое движение губ, каждое изменение в показаниях мониторов. Светлана Сергеевна приходила в себя медленно, слабо, словно возвращалась из очень далекого путешествия. Её губы были бледными, лицо осунувшимся, но глаза – те же самые, родные, в которых Даша всегда находила поддержку.
Первый её шепот был едва слышен, Даше пришлось наклониться совсем близко:
— Кирочка… свадьба… как дела? Она… готовится?
— Всё хорошо, мам, всё под контролем, — солгала Даша, осторожно гладя мать по руке, стараясь не задеть капельницу. Сказать правду сейчас – всё равно что ударить лежачего. Рассказать, что младшая дочь даже не удосужилась узнать, жива ли мать после операции? — Ты не волнуйся. Кира всё организует. А сейчас главное – выздоравливай. Нам нужно, чтобы ты поправилась.
Мама слабо кивнула и снова закрыла глаза. А Даша продолжала сидеть рядом, держа её за руку и думая о том, как же она расскажет маме правду. И надо ли вообще рассказывать.
***
Тем временем, в параллельной вселенной Киры, где не существовало больниц и инфарктов, где запах антисептика не въедался в кожу, а мониторы не пищали тревожно среди ночи, вовсю кипела подготовка к «главному событию года». Свадебные салоны, дегустации у кондитеров, примерки платьев, выбор цветов – вся эта сладкая суета поглотила Киру целиком. Она порхала от одного мероприятия к другому, делая селфи в каждом свадебном бутике, выкладывая сторис с подписями «Невеста в деле» и «Скоро скоро», собирая лайки и восхищённые комментарии подружек.
И тут возникла маленькая проблемка: отсутствие матери невесты на предсвадебных смотринах со стороны жениха требовало объяснения. Паша уже несколько раз спрашивал, когда же они наконец познакомятся с её семьёй поближе, когда устроят совместный ужин, как это принято у приличных людей. Его родители – интеллигентные, воспитанные люди – тоже начали деликатно интересоваться, не будет ли неудобно Светлане Сергеевне, если они возьмут на себя большую часть организационных вопросов.
Кира подошла к вопросу творчески, как всегда, когда нужно было выкрутиться из неловкой ситуации.
— Пашенька, родной, — вздохнула она театрально, прижимаясь к плечу жениха, когда они сидели в дорогом ресторане, выбирая меню для банкета. — Ты только не расстраивайся, но… мои как-то… равнодушны ко всему этому. Мама вообще уехала к какой-то подруге на дачу, говорит, «отдохнуть от суеты». Представляешь? Её собственная дочь выходит замуж, а она – на дачу! А Дашка… ну, ты её знаешь – вечно в своих делах уткнулась, бизнес-вумен проклятая! Никакого участия! Я её просила помочь с выбором площадки – «некогда». Попросила съездить с тортом разобраться – «сама справишься». Я одна, как Золушка, всё тяну на себе!
Кира даже не моргнула, произнося всё это. Ложь лилась так естественно, словно она сама в неё поверила. В её версии реальности Даша действительно была эгоистичной карьеристкой, а мама – равнодушной и холодной женщиной.
Паша, человек порядочный и слегка наивный, привыкший к тому, что в его семье все важные события встречали сообща, округлил глаза:
— Правда? Но как же так? Свадьба дочери – это же… это же самое важное! Даша всегда казалась такой ответственной, заботливой. Помню, как она на твоём дне рождения речь говорила, про то, как тебя любит…
— Ой, Паш, видимость! — махнула рукой Кира, ловко пуская слезу и отворачиваясь к окну, чтобы придать моменту больше драматизма. — Все они такие… холодные. Только о себе думают. У Даши там её проекты, деньги, встречи бесконечные. А мама… она никогда особо мной не интересовалась, если честно. Всё Даша да Даша – умница, отличница, бизнесмен. А я так, баловство. Мне так одиноко! Иногда думаю – а нужна ли я им вообще? Ты ведь мой единственный тыл теперь?
Она говорила это, и какая-то часть её даже верила собственным словам. Детские обиды, ревность к старшей сестре, ощущение, что её любят меньше – всё это было правдой. Но правдой было и то, что Даша не спала третьи сутки в больничном кресле, что мама лежала с трубками в реанимации. Просто эта правда была неудобной, портила настроение и мешала сосредоточиться на свадебных приготовлениях.
Паша, растроганный и возмущённый одновременно, обнял невесту, почувствовав прилив нежности и желания защитить:
— Конечно, солнышко! Не переживай. У тебя теперь есть я. И моя семья – они тебя уже как родную приняли! Мама всё время спрашивает, почему твоя мама не звонит, не интересуется подготовкой. Она даже расстроилась – хотела вместе платье для матери невесты выбирать, как положено. А папа говорил, что странно как-то получается – мы готовимся, а с твоей стороны тишина.
— Ну, ты же понимаешь… — Кира загадочно вздохнула, делая вид, что сдерживает рыдания и с трудом подбирает слова. — Им не до меня… Никогда не было, если честно. Я для них что-то вроде… ну, не знаю, красивой игрушки. Пока маленькая была – умилялись, а теперь выросла – и неинтересно стало. Ты – моё спасение! Единственный человек, который меня по-настоящему любит и ценит.
И пока она произносила эти слова, прижимаясь к Паше и наслаждаясь его заботой, где-то в больничной палате Даша считала удары маминого сердца на мониторе, а Светлана Сергеевна во сне шептала имя младшей дочери.
***
Через неделю после операции Светлана Сергеевна окрепла достаточно, чтобы вести короткие разговоры. Она всё ещё выглядела очень бледной и хрупкой среди белых больничных простыней, но глаза её уже не были затуманены болью и лекарствами. Дыхание стало ровнее, руки перестали дрожать. Врачи говорили о положительной динамике, и Даша впервые за эти бесконечные дни почувствовала, что может выдохнуть.
И первое, что попросила мама, когда смогла говорить более-менее внятно – позвонить Паше.
— Дашенька, — прошептала она, слабо сжимая дочкину руку, — надо же поздравить молодых, пожелать счастья. Наверное, они уже поженились, пока я тут… Бедная моя Кирочка, как она переживала, наверное. Ты звонила ей? Как она там? Паша хороший мальчик, он её поддержит, но всё равно… мать должна быть рядом в такой момент. Я так виновата перед ней.
Мама винила себя. За то, что «подвела» Киру своим инфарктом. За то, что «не смогла» быть на свадьбе. За то, что «расстроила» младшую дочь своей болезнью. Даже сейчас, едва вернувшись с того света, она думала не о себе, а о Кире.
— Мам, не думай об этом сейчас, — тихо сказала Даша, поправляя одеяло. — Тебе нужно восстанавливаться.
— Нет, позвони, пожалуйста. Я не могу спокойно лежать, зная, что Кира, может быть, обижается на меня. Скажи, что я очень сожалею, что всё так получилось. Что я люблю её. И Пашу тоже передай привет, скажи, что жду их в гости, как только смогу встать.
Даша вышла в коридор, набрала номер. Гудки. Один, второй…
— Даша? Привет! — голос Паши был теплым, но озадаченным. — Как мама? Кира сказала, она на даче у подруги, отдыхает… всё в порядке? А то мы уже волноваться начали – столько времени прошло, а она ни разу не позвонила. Мама моя хотела съездить к ней в гости, но Кира сказала, что лучше не надо, мол, Светлана Сергеевна устала от всей этой свадебной суеты и хочет побыть одна.
Тишина в трубке затянулась.Так вот как сестрёнка «решила» проблему. Изящно, практично, без лишних драм. Не помеха свадьбе – инфаркт матери. Удобная ложь, сваливающая вину на «равнодушную» семью и заодно объясняющая своё «одиночество» и «страдания».
— На даче? — голос Даши стал низким, металлическим, каждое слово отчеканивалось, как приговор. — Отдыхает? От… реанимации, значит? От трубки в горле? От шунтирования, которое едва не убило её, пока её младшая доченька примеряла фату и выбирала канапе для банкета?
— Ч-что? — Паша охнул. В трубке слышалось, как что-то упало – видимо, он выронил телефон и поднимал. — Реанимация? Шунтирование?! Когда это было?! О чём ты говоришь?! Кира сказала… она сказала, что ваша мама просто устала и уехала отдохнуть, что вы все такие… что вы не очень участвуете в подготовке к свадьбе…
— Она сказала то, что было удобно ей, Павел, — перебила Даша, и сарказм капал с каждого слова, как яд. Она смотрела на дверь палаты, за которой лежала мама, и не могла поверить, что произносит эти слова. — Чтобы её планы на «самый счастливый день в жизни» не омрачились таким пустяком, как жизнь матери. Чтобы вы не подумали, что в её идеальной семье что-то не так. Чтобы не пришлось переносить торжество или, не дай бог, отменять медовый месяц. Она же Золушка, помните? А мы – злые и равнодушные мачеха и сестра, которые ей всю жизнь мешали жить и радоваться. Только вот «мачеха» сейчас учится заново дышать после операции на открытом сердце, а «злая сестра» вторую неделю не выходит из больницы, дежуря у её кровати и общаясь с врачами. Удобная сказочка, правда? Особенно для невесты, которая не хочет, чтобы что-то испортило её особенный день.
— Но… почему она… — растерянно пробормотал Павел, и было слышно, как он тяжело дышит. — Как она могла солгать о таком? Я не понимаю… Когда это случилось? Она что, знала?
— Знала? — Даша усмехнулась, и смех этот был страшнее слёз. — Павел, она ни разу не приезжала в больницу, ни разу не навестила мать. Сказала по телефону, что у неё примерка платья и что мама «сильная, справится». И всё. Две недели молчания. Пока я разговариваю с кардиохирургами и считаю удары её сердца на мониторе, ваша невеста танцует на репетиции свадьбы и рассказывает трогательные истории о том, какая у неё бессердечная семья. — Понимаете, Павел, — Даша прислонилась к холодной стене и закрыла глаза, — для Киры существует только одно настоящее горе: если у неё отберут её игрушку. Её удовольствие. Её момент славы. А чужая боль – это просто… помеха. Фон. Неудобство, которое можно замолчать или переврать так, чтобы выставить себя жертвой. Вот и вся её «любовь». К маме. Ко мне. Думаю, скоро и к вам. Когда вы перестанете играть по её правилам и захотите чего-то своего.
В трубке повисло тяжёлое, гнетущее молчание. Даша слышала, как Паша пытается что-то сказать и не может. Наконец, глухой, сдавленный голос:
— Спасибо, Даша. За… за правду. Передай маме… скорейшего выздоровления. И скажи, что я… что мы обязательно приедем, как только она сможет принимать гостей. Я… мне надо подумать. Мне надо кое с кем серьёзно поговорить.
— Павел, — остановила его Даша. — Мама просила передать, что любит вас обоих. И что она сожалеет о том, что всё так получилось. Она винит себя, представляете? Лежит после шунтирования и винит себя в том, что «подвела» Киру своим инфарктом.
Долгая пауза. Потом:
— Я приеду завтра. В больницу. Можно?
— Конечно. Она будет рада.
После того, как Даша положила трубку, она ещё долго стояла в коридоре, глядя в окно на серый зимний день. Где-то там, в городе, Кира, наверное, показывала подружкам фотографии с медового месяца и жаловалась на бессердечную семью. А здесь мама спрашивала, не сердится ли на неё младшая дочка за то, что «испортила ей свадьбу» своей болезнью.
***
Паша приехал на следующий день с огромным букетом белых роз и растерянным видом человека, который внезапно понял, что жил в выдуманном мире. Светлана Сергеевна, увидев его, заплакала – первый раз за все эти дни.
— Пашенька, милый, — шептала она, пытаясь приподняться на подушке, — прости меня, что всё так получилось. Я так хотела быть на вашей свадьбе, так готовилась... У меня даже платье припасено было, голубое такое, красивое...
Паша сидел рядом с кроватью, держал её руку и молчал. Даша видела, как у него дрожат губы, как он борется с собой. Наконец, он заговорил:
— Светлана Сергеевна, какая свадьба? Какое платье? Я... я вчера расторг помолвку. Окончательно. Кольцо вернул, депозит за ресторан потерял, но мне всё равно. Я не могу жениться на человеке, который способен соврать о болезни матери.
Мама ахнула, прижав руку к груди:
— Что ты говоришь? Как расторг? Пашенька, да ты что! Это недоразумение какое-то! Кирочка просто... она просто растерялась, испугалась. Молодая ещё, не понимает... Да она тебя так любит! Она же жить без тебя не сможет!
— Сможет, — твёрдо сказал Паша.
***
Паша уехал через час, попрощавшись и ещё раз извинившись за Кирин обман. А вечером позвонила сама Кира. Даша взяла трубку в коридоре, потому что не хотела, чтобы мама слышала этот разговор.
— Ты довольна? — без предисловий спросила сестра. Голос был холодным, злым, но без привычной истерики. — Разрушила мне жизнь? Паша даже кольцо забрал, представляешь? И родители его теперь рассказывают всем, какая я ужасная.
— Я не разрушала тебе жизнь, Кир, — устало ответила Даша. — Я просто сказала правду. А ты её сама разрушила. Своими руками.
— Да неужели? А может, просто ты такая святая, что не можешь вынести чужого счастья? Может, тебе приятно, что мы теперь обе одинокие? Что у тебя есть компания в твоём несчастье?
— Знаешь что, сестра? — Даша вдруг почувствовала странное спокойствие. — Я действительно одинокая. И мне действительно тяжело. Но я могу посмотреть в зеркало и не испытать отвращения. А ты сможешь?
— Иди к чёрту со своей моралью! — взорвалась Кира. — Ты думаешь, тебе за это медаль дадут? За то, что родную сестру утопила? Мама-то небось довольна – теперь у неё только одна дочь осталась, любимая, правильная!
— Мама плачет, — тихо сказала Даша. — Каждый день. Она винит себя в том, что тебя такой воспитала. И просит передать, что любит тебя и ждёт, когда ты приедешь.
Молчание. Долгое, тяжёлое молчание.
— Она и правда... ждёт меня? — голос Киры дрогнул.
— Ждёт. Несмотря ни на что.
— А ты? Ты тоже ждёшь?
Даша посмотрела на дверь палаты, подумала о маме, которая каждый день спрашивает о младшей дочери, подумала о том, сколько боли причинила им всем Кирина ложь.
— Я жду, когда ты станешь человеком, Кир. Если это вообще возможно.
Кира бросила трубку.
***
Светлана Сергеевна выписалась из больницы через месяц. Домой её привезла Даша – осторожно, медленно, с остановками, чтобы мама не уставала. Квартира встретила их тишиной и запахом лекарств. На столе лежала записка от Киры:
"Забираю свои вещи. Ключи оставляю. Живите как хотите без меня. Больше меня здесь не будет."
Мама прочитала записку, тихо сложила её и положила в карман халата.
— Мамочка, — начала Даша, но Светлана Сергеевна покачала головой:
— Не надо, дочка. Я всё понимаю. Некоторые люди должны пройти свой путь до конца, чтобы понять, что потеряли. А некоторые не понимают никогда. Будем надеяться, что Кира всё-таки поймёт.
Кира не поняла. Через полгода она вышла замуж за какого-то предпринимателя из другого города и уехала. На свадьбу не пригласила. Потом развелась, потом снова вышла замуж. Присылала редкие открытки на Новый год – формальные, дежурные, с подписью просто "Кира".
***
И когда у Даши родилась дочка, Светлана Сергеевна взяла её на руки и тихо сказала:
— Вот эту я буду любить правильно. И научу её любить других, не забывая о себе.
Маленькая девочка спала в бабушкиных руках, не зная пока, что где-то живёт её тётя, которая так и не поняла разницы между любовью и эгоизмом. И, возможно, уже никогда не поймёт.
Но это была уже не их история.
Автор: Елена Стриж ©
Нравится рассказ? Тогда поддержите его. Автору будет приятно видеть ваши репосты, рекомендации друзьям, комментарии и лайки... )) Ну и конечно, не забудьте подписаться на канал!