Я давно подозревала: в нашей семье будто бы всегда зреет или скрытое напряжение, или какая-то невидимая загадка. Но что-то подобное — чтобы мама вот так взяла и позвала на свой день рождения только Сашу с Викой, а меня — нет… Такого я не ожидала.
Неделю назад…
Я варила суп, как обычно по воскресеньям, когда Вика, казалось бы, между делом — даже не поднимая глаз от экрана — выпалила:
— Бабушка зовёт нас с Сашей к себе в субботу. Только ты, мам, не обижайся, ей надо, чтобы мы пока не рассказывали…
У меня заскребло в груди. Вика сжала плечи, будто пожалела о сказанном, и тут же погрузилась в свой телефон. Я только кашлянула, будто поперхнулась, и промолчала. Ну что тут скажешь? Обида накатила, но я постаралась её заглотнуть — чтобы не разлилась горечью по всей неделе.
Я не стала звонить маме. Ну вот гордость же… Хотя не гордость это, а что-то другое — тревога, что если я спрошу напрямую, то всё станет ещё хуже. Может, я что не так сделала? Или она на меня всерьёз обиделась?
Я вспоминала наш прошлый разговор: как я, может быть, чересчур жёстко пробурчала ей — Мама, ну сколько можно не убирать этот хлам — он только пыль собирает, ты себе врага в квартире заводишь!
Она обиделась тогда, это было видно — вздохнула тяжело, что-то бубнила про свои вещи… Но разве ж это повод отдаляться настолько?
Дни тянулись. С Сашей и Викой — тишина, а у мамы на звонки я, признаюсь, не решалась. Странное шептание в душе: "Ты что, совсем ей чужая стала?"
А к пятнице у меня руки совсем опустились, желудок стянуло тревогой. Открываешь, бывало, холодильник — и вдруг понимаешь: даже любимые продукты не радуют, даже радио в кухне раздражает.
В тот вечер, когда дети ушли к бабушке, я вышла пройтись по двору — ветер был только в самый раз, как раз для грустного настроения. На скамейке возле подъезда сидела мамина соседка, Валентина Сергеевна — щёки румяные, сумка с вязанием рядом. Она кивнула мне — и вдруг сказала то, что перевернуло всё.
— Ты, Иринка, маму не кори… В этот день у неё всегда тяжело на сердце. Я знаю: каждый её день рождения — это ей и радость, и беда…
Она замолчала, посмотрела на меня так, словно чуть не попросила прощения. Я прямо чуть не рванула дальше по дорожке, но она вдруг добавила:
— Ты про сестру её не знаешь толком? В этот день, много лет назад, у них ссора случилась… Люся тогда письмо нашла — а потом сестры не стало. Такая рана не заживает, понимаешь?
Конечно, я ничего этого не знала. Мама никогда не проговаривала ни про какие письма, ни про ссоры… Да, о том, что была у неё когда-то сестра — Лиля — знала, но подробностей никто в семье не рассказывал. Всегда странно косились, если я спрашивала: мол, оставь, Ирин, не вороти душу.
Я ехала домой, в автобусе, и всё шумело в ушах: бабушкины секреты, мамины слова-загадки, Вика шёпотом про "не рассказывай маме"… Получалось, мама живёт с этой болью всё это время, а мы-то думали — характер.
В ту ночь я плохо спала: снились какие-то письма, шёпоты, мамины слёзы.
В субботу с утра я всё ходила по квартире, собирала кружки, не туда поставленные, мела и перемывала какие-то уже чистые тарелки — лишь бы не сесть и не разреветься. Моя мама празднует день рождения без меня… И я сама вроде бы взрослая, женщина, мать, а ощущаю себя маленькой, забытым ребёнком.
Когда Саша и Вика вернулись от бабушки, оба были необычно насуплены. Вика сразу ушла в комнату и захлопнула за собой дверь. Саша промолчал, только куртку повесил долго, как-то задумчиво. Я не выдержала — тихонько постучала к дочери:
— Викуся, у вас там всё нормально прошло?
Из-под одеяла донёсся сухой голос:
— Баба Люда просила ничего не рассказывать пока… Ты не сердись, мам.
Всё. Я поняла — не вытащишь клещами. Лишнее слово — и осадок только глубже. Пришлось ждать.
На улице опять встречаю Валентину Сергеевну… Та качала головой, смотрела с жалостью.
— Она сегодня совсем грустная была… Тебя вспоминала. Всё на балконе стояла, смотрела вниз…
Я уже решила: хватит. Не могу больше, душа не на месте. Значит, сама пойду — сунусь прям к маме. Хоть и страшно, хоть и гордо — но терпеть дальше невозможно.
В воскресенье, по обеду, взяла торт, старую фотографию детства — где мы втроём: я, мама, тётя Лиля. Пошла к маме. Сердце билось, как подростковое — будто экзамен сдаю.
Открыла дверь мама. В халате, с зачёсанными кверху волосами, глаза припухшие.
— Чего пришла, Ирина? Ты ведь знала...
Не выдержала я.
— Мам, почему ты меня не пригласила? Что случилось?
Мама махнула рукой:
— Дожили… Уже и на дне рождения не разгуляешься как хочется… Внуки — моя радость… А ты…
Я вдохнула громко — перебила:
— Я что, уже не твоя дочь?
Она отвернулась, стала что-то перекладывать на столе. Из глаз текли слёзы. Долго молчала. Говорила тихо, будто сама себе.
— Я больше тебя не понимаю, Ира… Ты всё ругаешь. Всё не так… Ведь я для тебя стараюсь, а ты — всегда как в тюрьме у меня. И вещи твои не нравятся, и ковры... Всё…
— Почему же ты внуков позвала, а меня нет?
Она опустила голову:
— Семья уходит… Как у Лили ушла. Тогда я была молода — обидела, не подумала, и потеряла. Письмо нашла после… Да, ты не знала. Никто не знал. И теперь… теперь мне страшно — вдруг и тебя так... потеряю…
Я стояла — казалось, ноги ватные. Сердце замерло. Я вспомнила слова Валентины Сергеевны — о письме, о трагедии.
Мама села прямо на стул, убрала руки в карманы халата, дрожала.
Вдруг в дверь позвонили.
— Вот ещё… кого принесло…
На пороге стоял Михаил Борисович, старый друг семьи — с конвертом в руках.
Улыбнулся как-то виновато.
— Людочка… Я тут разбирал документы жены, и вот что нашёл — письмо твоей Лили… Оно много лет у нас валялось. Прости…
Мамина рука дрожала, она взяла конверт. Повернулась, глядя сквозь меня.
— Садитесь. Давайте вместе прочитаем…
Я опустилась на табурет, сердце громко стучало. Вика с Сашей просунули головы в дверь — не поняли, что к чему.
Мама разорвала конверт. Почерк — родной, круглый, как в старых тетрадках.
Люся, не держи на меня зла. Я тебя люблю. Не обижайся за глупости, жизнь коротка… Давай не будем ссориться из-за грязного пола и старых платков. Ты у меня одна…
Дальше я уже не читала — по щекам текли слёзы. Мама тоже плакала. Михаил спрятал лицо в ладонях.
А я, вдруг вспомнив всё это, поняла: как глупо мы спорим… Какие несбыточные обиды мы носим с детства. И каждый разговор, где можно высказаться честно, важней любой гордости.
Мама пододвинулась ближе.
— Прости меня, Иринушка… Я не умела по-другому. Я боялась… Боялась потерять тебя, вот и отталкивала…
Я обняла её, как в детстве. Крепко-крепко.
— Мама, давай больше не будем молчать… У нас ведь всё ещё впереди.
Викочка подошла, положила ладошку мне на плечо, а Саша протянул салфетку.
Мы все смеялись и плакали — прямо на кухне, за чашкой чая и сладким тортом, который я принесла для мамы.
Праздник получился не таким, как раньше. Но именно в тот день я снова почувствовала — мы по-настоящему дома. Там, где любишь и прощаешь… Откуда всё начинается.
Уже сегодня опубликую ещё один рассказ. Обязательно подписывайтесь, чтобы не пропустить 👇