Звонок раздался неожиданно, пронзительно, словно потревожил застоявшуюся тишину моей новой, еще не до конца обжитой свободы. Я знала, кто это. Тамара Петровна, моя бывшая свекровь, обладала удивительной способностью звонить именно в те моменты, когда я почти убеждала себя, что буря миновала. Развод с Виктором прошел… ну, как проходят разводы. Грязно, больно, с ощущением, будто с тебя заживо содрали кожу. А теперь вот начались эти звонки.
- Оленька, здравствуй, деточка, – голос в трубке сочился медом, таким густым и приторным, что у меня свело зубы. – Ты как там, одна-одинешенька в хоромах своих?
«Хоромы» – это моя трехкомнатная квартира. Моя. Не Виктора, не их общая, а моя. Заработанная потом и кровью еще до брака, когда я, молодая девчонка, вкалывала на двух работах, отказывая себе во всем, чтобы иметь свой угол. Этот угол стал моей крепостью, моим убежищем. И теперь, похоже, на эту крепость готовилось нападение.
- Здравствуйте, Тамара Петровна, – стараюсь говорить ровно, без дрожи. – Да, я дома. Что-то случилось?
- Да что ж случаться-то должно, глупенькая! – фальшиво рассмеялась она. – Просто проведать хотела. Подумала, может, приехать, чайку попьем, поговорим по-женски? А то ведь одна кукуешь, тяжело, небось.
Сердце ухнуло. «Поговорим по-женски» в ее исполнении обычно означало монолог с наставлениями, упреками и непрошеными советами, от которых хотелось лезть на стену. Но отказывать было как-то… неудобно. Старые дрожжи привычки быть «хорошей невесткой» еще бродили во мне.
- Ну… приезжайте, – выдавила я, тут же пожалев о своей слабости.
Тамара Петровна приехала быстро, будто стояла под дверью. Впорхнула в квартиру, огляделась с хозяйским видом. Я невольно поежилась. Этот ее взгляд, оценивающий, будто прикидывающий, что и куда можно переставить, всегда выводил меня из себя.
- Просторная у тебя квартира, Оля, – начала она издалека, прихлебывая чай, который я поспешно заварила. – Для одной-то… Ох, простор!
Я молча кивнула, чувствуя, как внутри нарастает напряжение. Вот оно, начинается.
- Ты ведь молодая еще, красивая, – продолжила она, заглядывая мне в глаза с тем самым выражением лица, которое должно было, по ее мнению, излучать материнскую заботу, а на деле сквозило неприкрытым расчетом. – Замуж снова выйдешь, это ж как пить дать! Такую женщину не пропустят. Семью создашь, деток еще родишь, может…
Я мысленно застонала. Ну вот, классика жанра. Сейчас она перейдет к главному.
- И вот я думаю, Оленька… – она сделала многозначительную паузу, отставила чашку. – Зачем тебе такая большая квартира? Одной-то? Ты ж как птичка вольная, скоро улетишь в новое гнездышко. А квартира… Квартира-то останется. Витеньке бы она сейчас ой как пригодилась! Он же у нас теперь как… ну, сам знаешь. Мыкается. А тут – трешка! Можно и с новой семьей…
Вот оно. То, чего я боялась. То, что предчувствовала. Отдать квартиру Виктору. Сыночку ее ненаглядному, который после развода остался, видите ли, «мыкаться». А то, что он сам из этой квартиры ушел к другой, помоложе, это так, мелочи жизни.
- Тамара Петровна, – я постаралась, чтобы голос звучал твердо, но он предательски дрогнул. – Эта квартира моя. Я ее купила задолго до знакомства с Виктором.
- Ну что ты, деточка, как маленькая! – всплеснула она руками. – Кто ж спорит, что твоя? По документам-то твоя, конечно. Но по-человечески если… По совести… Витя ведь не чужой тебе человек. Столько лет вместе прожили! Да и… ну что тебе жалко, что ли? Все равно ведь съедешь скоро.
Я смотрела на нее и чувствовала, как внутри поднимается волна возмущения, смешанная с какой-то горькой обидой. Почему? Почему я должна постоянно оправдываться, что-то доказывать? Почему моя жизнь, мои планы, моя собственность должны рассматриваться через призму «выйдешь замуж»? Как будто это единственная цель и смысл существования женщины.
- Я не собираюсь никуда съезжать, Тамара Петровна, – сказала я, стараясь не смотреть ей в глаза. – Мне и здесь хорошо.
- Ой, да ладно тебе, Оленька! – она отмахнулась, будто я сказала какую-то глупость. – Все вы так сначала говорите. А потом – любовь-морковь, и прощай, девичья светелка! Я ж жизнь прожила, знаю. По-матерински тебе советую: подумай. Витеньке это будет такая подмога! Да и нам, старикам, спокойнее, что у сына крыша над головой есть. Своя.
«Своя»… Ключевое слово. Моя квартира должна была стать «своей» для Виктора. А я, видимо, должна была тихо испариться.
Этот разговор стал первым в череде многих. Тамара Петровна оказалась настойчивой. Она звонила, приходила, заводила одну и ту же пластинку. Иногда она приводила с собой «группу поддержки» – дальних родственниц, которые сочувственно кивали ее словам и с укоризной смотрели на меня: «И правда, Оленька, чего тебе одной столько места? Поделись с ближним!»
Виктор… А что Виктор? Он предпочитал оставаться в стороне. Когда я однажды, не выдержав, позвонила ему и спросила, что все это значит, он промычал что-то невнятное:
- Оль, ну ты же знаешь маму… Она же как лучше хочет… Ну, типа, справедливость…
- Справедливость?! – я чуть не закричала в трубку. – Какая, к черту, справедливость, Витя? Это МОЯ квартира!
- Ну да, твоя… Но ты же понимаешь… Ей просто хочется, чтобы у меня все было хорошо. Да ладно, Оль, разберитесь там сами, а? Не впутывай меня.
«Не впутывай меня». Легко сказать. Я чувствовала себя загнанной в угол. Давление было постоянным, методичным. Я начала плохо спать, вздрагивала от каждого звонка. Временами меня охватывало отчаяние. Может, и правда, отдать? Пусть подавятся этой квартирой, только бы оставили в покое. Но потом я смотрела на эти стены, на каждую мелочь, купленную с такой любовью, на книги, на цветы на подоконнике… И злость вытесняла слабость. Это МОЙ дом. Моя крепость. И я не сдам ее без боя.
Однажды Тамара Петровна превзошла саму себя. Она устроила «семейный совет». Без меня, разумеется. А потом заявилась ко мне с целой делегацией: она, Виктор (который выглядел так, будто его притащили на аркане и сейчас стошнит от неловкости) и еще пара каких-то тетушек, которых я видела второй раз в жизни.
- Оленька, мы тут посовещались, – начала Тамара Петровна торжественным тоном, усаживаясь в мое любимое кресло без приглашения. – И пришли к выводу… Для твоего же блага…
Я стояла посреди комнаты, скрестив руки на груди. Внутри все клокотало. Хватит. Достало. Я устала быть «хорошей Оленькой», которая должна всем угождать и поступаться своими интересами.
- Для моего блага? – переспросила я, и голос мой прозвучал неожиданно твердо, даже для меня самой. – Интересно. И что же вы там нарешали для моего блага, Тамара Петровна?
Она немного смутилась от моего тона, но быстро взяла себя в руки.
- Ну, мы подумали… Раз ты все равно скоро замуж выйдешь… – начала она старую песню.
И тут меня прорвало.
- Достаточно! – я сказала это не громко, но так, что все в комнате замолчали и уставились на меня. Даже Виктор поднял голову. – Я слушаю это уже несколько месяцев. «Выйдешь замуж», «зачем тебе одной», «поделись с Витенькой»… ХВАТИТ!
Я сделала шаг вперед.
- Во-первых, Тамара Петровна, выйду я замуж или нет – это мое личное дело. И даже если выйду, это не значит, что я должна раздаривать свою собственность.
- Во-вторых, – я перевела взгляд на Виктора, который тут же снова уставился в пол, – если Витеньке так нужна квартира», то это его проблемы, которые он должен решать сам, а не за мой счет. Он взрослый мужчина, в конце концов!
- А в-третьих, – я обвела взглядом всю «делегацию», остановившись на непрошеных тетушках, – эта квартира – МОЯ. По закону, по совести, по-человечески – как угодно! И я буду жить в ней так, как считаю нужным. Одна, с кошкой, с новым мужем, с подругами – это никого из вас не касается! Никто не вправе решать за меня, кто и куда будет заселяться в МОЙ дом!
В комнате повисла оглушительная тишина. Тамара Петровна смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых плескалось уже не материнское участие, а откровенное изумление и… да, кажется, даже страх. Она явно не ожидала такого отпора от «тихой Оленьки». Тетушки переглядывались, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Виктор вжал голову в плечи еще сильнее, казалось, он мечтал провалиться сквозь землю.
- Ты… ты что себе позволяешь?! – наконец выдавила Тамара Петровна, голос ее дрожал от возмущения. – Хамка! Мы к тебе с добром, а ты!..
- С добром? – я усмехнулась. – Ваше «добро», Тамара Петровна, больше похоже на попытку ограбления. Вы месяцами выкручивали мне руки, давили, манипулировали, пытаясь отнять то, что принадлежит мне по праву. Это вы называете «добром»?
Я подошла к двери и распахнула ее.
- Прошу вас всех покинуть мою квартиру. И больше с подобными предложениями не приходить. Разговор окончен. Окончательно.
Тамара Петровна побагровела. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, слова застряли у нее в горле. Она только гневно сверкнула глазами, подхватила свою сумку и, гордо вскинув голову, проследовала к выходу. Тетушки, что-то бормоча себе под нос, поспешили за ней. Виктор последним, не поднимая глаз, прошмыгнул мимо меня. Я услышала, как он тихо сказал: «Извини…»
Дверь за ними захлопнулась. И в квартире воцарилась тишина. Настоящая, глубокая, звенящая тишина. Я прислонилась спиной к двери и медленно сползла на пол. Сердце колотилось как сумасшедшее. Руки дрожали. Но это была не дрожь страха или слабости. Это была дрожь… освобождения.
Я сделала это. Я сказала «нет». Твердо, решительно, безапелляционно. Я защитила свое. Свой дом, свое пространство, свое право решать самой.
Внутри разливалось непривычное тепло. Это было чувство… самоуважения. То самое, которое так долго подавлялось, забивалось под плинтус «хорошим воспитанием» и желанием «не обидеть». Оказывается, оно никуда не делось. Оно просто ждало своего часа.
В последующие дни я ждала продолжения. Новых звонков, визитов, упреков. Но их не было. Телефон молчал. Тамара Петровна, видимо, поняла, что этот орешек ей не по зубам. Или, может быть, нашла другую, более сговорчивую «жертву» для своих манипуляций. Виктор тоже больше не объявлялся. Наверное, ему было стыдно. А может, просто безразлично. В сущности, это уже не имело значения.
Я начала по-настоящему обживать свою квартиру. С наслаждением переставляла мебель, выбирала новые шторы, покупала цветы. Каждая мелочь приносила радость. Я чувствовала себя хозяйкой. Не только этих квадратных метров, но и своей жизни, своей судьбы.
Иногда, сидя вечером в любимом кресле с чашкой ароматного чая и книгой, я вспоминала те неприятные разговоры. И улыбалась. Да, это было тяжело. Да, это было неприятно. Но этот конфликт, это противостояние, помогли мне найти в себе силы, о которых я и не подозревала. Помогли разрушить навязанные стереотипы о «женской доле» и «правильном поведении».
Моя квартира перестала быть просто жильем. Она стала символом моей независимости, моей внутренней свободы. Местом, где я могла быть собой, не оглядываясь на чужое мнение, не пытаясь соответствовать чьим-то ожиданиям.
И я поняла одну простую, но очень важную вещь: никто не вправе указывать тебе, как жить, если ты сама этого не позволишь. Твоя жизнь, твои решения, твой дом – это только твое. И это понимание стоило всех пережитых неприятностей.
Я больше не ждала «принца на белом коне», который придет и решит все мои проблемы. Я научилась решать их сама. И, знаете, это оказалось гораздо увлекательнее. Я начала ходить на курсы итальянского, о которых давно мечтала, записалась в бассейн, стала чаще встречаться с подругами. Моя жизнь наполнилась новыми красками, новыми интересами.
Иногда я думала о Викторе и Тамаре Петровне. Без злости, без обиды. Скорее, с каким-то отстраненным любопытством. Поняли ли они что-нибудь? Изменились ли? Вряд ли. Такие люди редко меняются. Но это уже была не моя забота.
Главное, изменилась я. Я научилась ценить себя, свои границы, свое пространство. Я научилась говорить «нет» тому, что мне не нравится, что меня разрушает. И это «нет», сказанное однажды твердо и уверенно, открыло дорогу к новому, честному и счастливому «да» – «да» самой себе.
Моя трехкомнатная квартира так и осталась моей. И я знала, что это не просто стены и потолок. Это моя крепость, моя тихая гавань, мое место силы. Место, где я хозяйка. Хозяйка своей жизни. И это было самое главное достижение.