На просторах Восточной Европы, где лесные чащобы перемежались с широкими степями, а реки служили главными дорогами, в IX–XI веках крепло и набирало силу государство, известное нам как Киевская Русь. Общество это, по меркам историков, находилось на раннефеодальной стадии – словно юноша, уже ощущающий свою мощь, но еще не до конца сформировавшийся. Все признаки феодализма были налицо, но словно подернуты утренней дымкой становления. Фундаментом этого мира, его незримым, но всепроникающим каркасом, была община, игравшая роль поистине титаническую в повседневной жизни и судьбах людей. Именно она объединяла основную массу сельского люда – смердов, тех, чьим трудом и потом создавалось материальное благополучие страны. Однако не все находили свое место в ее тесных, хоть и привычных рамках; были и те, кто по разным причинам оказывался вытолкнутым или добровольно ушедшим из общинного круга – изгои, одиночки в мире, где коллектив решал почти все. Параллельно с этим, словно грибы после дождя, росли и крепли боярские вотчины – крупные земельные владения, предвещая новую эру отношений. Смерды-общинники, некогда относительно вольные хлебопашцы, все туже затягивались в сети зависимости от новоявленных феодалов. Если прежде их главной обязанностью перед лицом власти была дань – отсюда, к слову, и само понятие «подданный», – то теперь, оказавшись на земле, уже принадлежавшей боярину или князю, они вынуждены были раскошеливаться на оброк, а позднее и гнуть спину на барщине, отрабатывая право жить и трудиться на земле предков.
Общинный уклад: сердце древнерусской жизни
Община, этот надсемейный, самоуправляющийся хозяйственный и социально-бытовой коллектив, была характерна для доиндустриальной эпохи развития человечества, и славянские земли не стали исключением. Древнейшей ее формой почитается кровнородственная община, возникшая еще в тумане первобытности. Археологические находки, такие как «большие дома» площадью до трехсот квадратных метров, свидетельствуют о ее длительном бытовании у германцев, иранцев, финно-угров. В каждом таком доме-крепости обитала патронимия – группа близких родичей по отцовской линии, свято чтивших память общего, не такого уж и далекого предка, имя которого порой помнили на протяжении десяти, а то и двенадцати поколений. Чужака в такой замкнутый мир принимали неохотно, разве что на «правах» раба, ибо он не нес в себе священной крови рода. Внутри племени, состоявшего из таких общин-патронимий, царила строгая иерархия родов – от правящих, чье слово было законом, до совсем незнатных, чьи представители и мечтать не могли о верховной власти. Однако неумолимое колесо истории катилось вперед, и кровнородственная община постепенно уступала место соседской, или территориальной. У земледельческих племен, к коим принадлежали и славяне, этот переход совершился раньше, нежели у скотоводов, ибо пахарь, привязанный к своему наделу, имел больше шансов прокормить семью без постоянной оглядки на сородичей. Славянская соседская община, известная под именем «вервь», возникла, по историческим меркам, весьма рано, о чем говорят находки «малых домов», рассчитанных на проживание одной нуклеарной семьи. В отличие от более замкнутых германских или скандинавских аналогов, славянская вервь отличалась большей открытостью: чужеземцы относительно легко вливались в ее состав, а рабы, захваченные в войнах, со временем могли либо уйти на все четыре стороны, либо, приглянувшись общинникам, стать ее полноправными членами. Управление общиной осуществлялось выборными старейшинами, а земля, главный источник жизни, находилась в коллективной собственности, периодически подвергаясь переделам между семьями – характерная черта, сохранявшаяся на протяжении столетий. Города же, возникавшие на торговых путях или как племенные центры, служили не только средоточием ремесла и торговли, но и убежищем для окрестных крестьян-общинников в случае военной угрозы. Население городов и их сельской округи делилось по военно-административному принципу на десятки, сотни и тысячи, а во главе городского управления, возможно, стоял совет старейшин – «старцы градские», направлявшие волю народного собрания – веча.
Природа и сущность древнерусской верви до сих пор вызывают споры среди ученых. Вероятно, на ранних этапах она объединяла несколько близлежащих поселений, в каждом из которых проживало от нескольких до нескольких десятков семей. В общем владении находились не только пахотные земли, но и пастбища, луговые и лесные угодья, места для охоты и рыбной ловли, а также рабочий и продуктивный скот. Община обеспечивала устойчивость социальных связей внутри племени или союза племен, выступая гарантом порядка и традиций. Более того, на протяжении длительного времени общинная организация, с ее принципами коллективизма и взаимопомощи, эффективно тормозила процессы имущественного расслоения, не давая выделиться из среды свободных общинников чрезмерно зажиточным семьям, способным подчинить себе соседей. Свободные общинники, именуемые в «Русской Правде» просто «людьми», оставались основной категорией населения Руси и в первые века после образования Древнерусского государства. Однако по мере того, как княжеская власть крепла и распространяла свое влияние, общинники все чаще облагались данью, а позднее – государственными податями. Этот процесс неизбежно вел к тому, что община постепенно утрачивала свои исконные владельческие права на землю. Земля все чаще переходила в руки нарождающегося класса феодалов – князей, бояр, дружинников, что, в свою очередь, способствовало образованию и расширению вотчинного землевладения и, как следствие, постепенному закрепощению вчера еще свободных крестьян. Несмотря на это, на всем протяжении истории Древнерусского государства и Московской Руси, вплоть до середины XVII века, община в известной степени продолжала гарантировать входившим в нее крестьянам некий минимум прав в их непростых взаимоотношениях с землевладельцами и государственной властью. В обмен на это крестьяне-общинники несли коллективную ответственность за выполнение целого ряда обязанностей. Отношения внутри общины регулировались принципом круговой поруки, зафиксированным еще в «Русской Правде» и сохранявшим свое значение на протяжении многих столетий. Этот принцип означал, что община несла коллективную ответственность за преступления, совершенные на ее территории, или за выплату податей своими членами. Земская реформа середины XVI века, проведенная в правление Ивана Грозного, несколько повысила роль общинного самоуправления, особенно в тех районах, где преобладало черносошное, то есть государственное, крестьянское население. Однако по мере юридического оформления крепостного права, достигшего своего апогея в Соборном Уложении 1649 года, община все более подпадала под жесткий контроль государственных органов и помещиков, теряя остатки былой самостоятельности. Тем не менее, даже в этих условиях община сохраняла важную роль в организации хозяйственно-поземельных отношений в деревне. Именно она определяла принципы пользования общинными угодьями – лесами, реками, лугами, осуществляла периодические переделы пахотной земли, находившейся в наследственном владении крестьянских хозяйств, и распределяла между ними налоги и подати. Эти функции община так или иначе умудрялась сохранять вплоть до начала XX века, до самых столыпинских реформ, ставших последней попыткой разрушить этот древний институт.
Социальная лестница: от смерда до боярина
Основную массу сельского населения Древней Руси составляли смерды – земледельцы, обладавшие собственным участком земли, конем, необходимым сельскохозяйственным инвентарем и ведшие самостоятельное хозяйство. Они были организованы в общины-верви и несли на своих плечах основное бремя государственных повинностей. Важно понимать, что категория смердов не была однородной. Многие из них были свободными крестьянами-общинниками, подчиненными только государственной власти и платившими дань непосредственно князю или его представителям. Этим они отличались от холопов, находившихся в полной личной зависимости от своего господина. Однако по мере захвата свободных общинных земель князьями, боярами и монастырями, число свободных смердов неуклонно сокращалось. Тем не менее, очаги свободного крестьянского землевладения, хоть и под другими названиями (например, черносошные крестьяне), в немалом числе сохранились на Русском Севере, в труднодоступных для помещичьей экспансии районах, вплоть до середины XIX века, став своеобразным заповедником древних укладов. Те же смерды, чьи земли попадали в частную собственность князя или других феодалов, неизбежно становились лично зависимыми. Помимо государственного налога (дани), они вынуждены были платить своему новому хозяину оброк – натуральный или денежный – за право пользоваться землей, а также отрабатывать барщину, то есть работать на господском поле. Права таких зависимых смердов были существенно ограничены, и их положение все больше приближалось к крепостному.
Особую и весьма колоритную категорию населения Киевской Руси составляли изгои. Само слово «изгой» происходит от глагола «изжити», то есть «изжитый», лишенный своего прежнего социального статуса и места в общине. Большинство простых свободных людей XI–XII веков жили в рамках общинной организации, которая обеспечивала им защиту, поддержку и определенный правовой статус. Однако случалось, что из-за конфликтов с соседями, нарушения общинных устоев или по иным причинам человек уходил или изгонялся из общины и жил обособленно. Таких людей и называли изгоями. Кроме лиц, порвавших с общиной, к изгоям причислялись и получившие свободу рабы, которых также именовали пущенниками, прощенниками или задушными людьми (то есть отпущенными на волю «за душу» умершего хозяина). В эту же категорию попадали разорившиеся купцы, не сумевшие расплатиться с долгами, необученные поповичи, сыновья священников, которые по причине отсутствия образования или места не могли продолжить дело отцов, и даже князья, лишившиеся своего удела, – так называемые князья-изгои, печальная и нередко встречавшаяся фигура эпохи феодальной раздробленности. Несмотря на свое маргинальное положение, изгой формально оставался свободным человеком. Штраф за убийство незнатного изгоя, согласно «Русской Правде», составлял 40 гривен – столько же, сколько и за убийство свободного общинника. Однако в случае совершения им какого-либо правонарушения, изгоя никто не защищал, и он не мог рассчитывать на помощь общины. Прожить в одиночку в те суровые времена было крайне трудно, поэтому изгои обычно искали защиты и покровительства у сильных мира сего – князей или монастырей, которые нередко основывали на свободных землях целые села, заселенные такими «выпавшими из гнезда» людьми, привлекая их к работам в своих хозяйствах.
На вершине социальной иерархии Древней Руси находились бояре – высший слой общества, занимавший главенствующее положение в государственном управлении после великих князей и царей. Изначально боярами становились потомки родоплеменной знати, вожди племен и старейшины, вошедшие в состав формирующейся древнерусской элиты. В IX–XIII веках это были, как правило, старшие дружинники, наиболее близкие и доверенные советники князя, а также крупные землевладельцы, чье богатство и влияние основывались на владении обширными вотчинами. В своих владениях бояре были полновластными господами, имея собственных вооруженных слуг, холопов, а нередко и целые дружины, способные потягаться силой с княжескими. Они вершили суд и расправу над зависимым населением, собирали дань и пользовались значительными привилегиями. В XIV–XV веках, в период укрепления Московского княжества, бояре часто возглавляли отдельные отрасли («пути») государственного управления и великокняжеского хозяйства – таких бояр называли «путными». В XV–XVII веках «боярин» становится высшим служебным чином среди «служилых людей по отечеству». Бояре составляли ядро Боярской думы – совещательного органа при великом князе, а затем и царе. Они занимали высшие придворные, государственные и судебные должности, возглавляли приказы (центральные органы управления), назначались воеводами в города и полки. Однако по мере усиления централизации государства и укрепления самодержавной власти права и привилегии боярства все более ограничивались. Иван III и Василий III последовательно проводили политику подчинения удельных князей и старой аристократии. Опричнина Ивана Грозного нанесла сокрушительный удар по наиболее могущественным и оппозиционно настроенным боярским родам. Окончательно подорвала политическое влияние боярства отмена местничества в 1682 году – системы распределения должностей в зависимости от знатности рода, а не от личных заслуг. Формально же звание «боярин» было отменено Петром I в 1711 году одновременно с упразднением Боярской думы и созданием Сената. Впрочем, в XVII веке слово «боярин» в обиходе часто использовалось для обозначения любого крупного помещика, а позднее оно трансформировалось в более привычное нам «барин», надолго ставшее синонимом представителя привилегированного сословия.
Княжеская власть и дружинные устои
Во главе Древнерусского государства стоял великий князь, чья власть, поначалу ограниченная волей племенных вождей и традициями, неуклонно крепла, приобретая все более монархические черты. Князь осуществлял управление страной, опираясь на свою дружину – вооруженный отряд профессиональных воинов, связанных с ним узами личной преданности и службы. На рубеже X–XI веков из состава дружины выделяется ее высшая, привилегированная часть – старшая, или «отцовская», дружина. Ее членами были наиболее знатные и влиятельные бояре-землевладельцы, которые в период войны были обязаны являться на службу не одни, а приводить с собой вооруженных слуг, составлявших их собственные небольшие отряды. Эта старшая дружина фактически представляла собой военный совет князя и его ближайшее окружение. Из другой, менее знатной части дружины – «молодшей», или «детской», – комплектовалась княжеская прислуга, телохранители, а также младшие командиры и чиновники. При великих князьях действовала Боярская дума – совещательный орган, чье значение и состав менялись на протяжении веков. В X–XIII веках Дума существовала при каждом князе, возглавлявшем ту или иную землю или удел. Она не имела постоянного, четко определенного состава и созывалась князем по мере необходимости для обсуждения важнейших государственных дел – вопросов войны и мира, законодательства, сбора дани, крупных судебных разбирательств. В ее состав входили земские бояре (представители местной аристократии), старшие дружинники и так называемые «старцы градские» – возможно, потомки старой племенной знати или выборные представители городского населения. В период феодальной раздробленности, когда единое Древнерусское государство распалось на множество самостоятельных княжеств, значение земских бояр в местных думах заметно возросло, и они нередко оказывали существенное, а порой и решающее влияние на политику своих князей.
Важную роль в управлении, особенно на местах и в крупных городских центрах, играло вече – народное собрание. Сам термин «вече» происходит от старославянского глагола «вещати» – говорить, сообщать. Порядок решения общественно значимых вопросов на вечевых сходах восходит к глубокой древности, к традициям племенных собраний восточных славян. Впервые вече упоминается в «Повести временных лет» под 997 годом, когда жители осажденного печенегами Белгорода «створиша вече в городе» и приняли решение не сдаваться врагу. Лаврентьевская летопись под 1176 годом сообщает о древности этого обычая: «Ибо новгородцы изначала, а также и смоляне, и киевляне, и полочане, и все волости, как на совет сходятся на вече, и что решат старейшие [города], то и пригороды принимают…» Наибольшее развитие и политическое значение вечевые порядки получили в Великом Новгороде, где первое известное упоминание веча, созванного князем Ярославом Мудрым, относится к 1016 году. В Новгородской, а затем и в Псковской феодальных республиках народному собранию горожан принадлежала высшая законодательная власть, право избирать и смещать высших должностных лиц (посадника, тысяцкого, архиепископа), право распоряжаться городскими финансами и землями, объявлять войну и заключать мир. Как правило, на вече горожане собирались в строго определенном месте: в Новгороде и Киеве – у Софийских соборов, в Пскове – у Троицкой церкви. В случае серьезных разногласий, когда стороны не могли прийти к единому мнению, часть горожан, недовольных принятым большинством решением, могла собраться в другом месте, образуя как бы альтернативное вече. Например, в Великом Новгороде, помимо основной вечевой площади у Софийского собора на Софийской стороне, вече иногда созывалось и на Ярославовом дворище, на Торговой стороне. Непременными атрибутами веча были вечевой колокол, звон которого созывал граждан на собрание, и «степень» – специальный помост или возвышение, с которого выступали ораторы и объявлялись решения. Решение на вече обычно определялось одобрительными криками большинства присутствующих; в ряде случаев, когда страсти накалялись до предела, исход спора мог решаться в ходе уличных столкновений между враждующими партиями. Вечевые республики, эти островки демократии в море феодальной монархии, были в итоге поглощены набирающим силу Московским государством: новгородское вече было ликвидировано Иваном III в 1478 году, а псковское – его сыном Василием III в 1510 году.
В системе княжеского и боярского управления важное место занимали тиуны – управляющие в хозяйстве князя или боярина. Первоначально тиуны имелись только у князей, и многие из них были несвободными людьми, холопами, но при этом пользовались большим доверием своих господ. Несмотря на свое порой низкое происхождение, тиуны занимали ответственное положение, и их жизнь ценилась высоко: согласно «Русской Правде», убийство княжеского тиуна каралось двойной вирой – штрафом в 80 гривен, как за убийство знатного дружинника. Тиуны управляли личным хозяйством князя, его земельными владениями, сбором доходов. Некоторые из них назначались городскими наместниками или судьями в землях, подвластных их господину. Обладая широкими полномочиями, тиуны, увы, нередко использовали свою власть для личного обогащения, притесняя население и вызывая его недовольство, о чем свидетельствуют летописные упоминания о восстаниях против тиунов. С XII века тиуны появляются и у крупных бояр, а в XIV–XVI веках – даже у высшего духовенства. Так, например, «владычен тиун» (служитель архиерея) наблюдал за исполнением священниками и церковными старостами своих обязанностей, фактически выполняя административно-фискальные функции в церковных владениях.
Суд да дело: становление Русской правды
Правосудие в Древней Руси на ранних этапах своего развития основывалось преимущественно на нормах обычного права, передававшихся из поколения в поколение. Действовал суровый принцип талиона – «око за око, зуб за зуб», широко была распространена кровная месть, когда родственники убитого считали своим священным долгом отомстить убийце или его роду. Судебные функции часто выполнял общинный суд, состоявший из старейшин и уважаемых членов общины. Однако по мере усложнения общественных отношений и укрепления княжеской власти эти архаичные порядки стали уступать место новым, более формализованным нормам. Важнейшим этапом на этом пути стало появление в IX-XI веках письменного свода законов, известного как «Русская Правда» – уникального памятника древнерусского права, отразившего особенности социально-экономического и политического строя Киевской Руси. «Русская Правда» дошла до нас в нескольких редакциях, возникших в разное время, но тесно связанных между собой. Историки выделяют три основные редакции: Краткую Правду, Пространную Правду и Сокращенную Правду. Древнейшей из них считается Краткая Правда, состоящая из четырех частей. Наиболее важными и ранними в ее составе признаются «Правда Ярослава» (статьи 1–18), составленная, как полагают, при киевском князе Ярославе Мудром (одни исследователи относят ее появление к 1016 году, другие – к 1030-м годам), и «Правда Ярославичей» (сыновей Ярослава Мудрого – Изяслава, Святослава и Всеволода) (статьи 19–41), созданная во второй половине 1060-х годов или, по другой версии, в 1072 году, когда между братьями Ярославичами на время установились союзнические отношения. Как целостный юридический свод Краткая Правда оформилась, вероятно, в последней четверти XI века, когда все четыре ее части были объединены в одном списке. Пространная Правда, более подробный и развитый свод законов, делится на две основные части: «Суд Ярослава Владимировича» (статьи 1–52), составленный на основе Краткой Правды и судебной практики конца XI века, и «Устав Владимира Всеволодовича» (статьи 53–121), созданный, как считается, в 1113 году при киевском князе Владимире Мономахе после знаменитого киевского восстания, вызванного в том числе и злоупотреблениями ростовщиков. Как единое целое Пространная Правда оформилась к середине XII века. Третья, Сокращенная, редакция «Русской Правды» появилась значительно позже, в XIV–XVII веках, уже в московский период русской истории, и представляет собой переработку Пространной Правды применительно к новым условиям (единого мнения среди ученых о времени ее составления до сих пор нет).
«Русская Правда» дает нам бесценные сведения о том, как понималось преступление и наказание в Древней Руси. Преступление в XI–XII веках чаще всего называлось «обидой». За его совершение перед судом отвечали только свободные люди. За кражу, совершенную рабом (челядином или холопом), нес ответственность его хозяин, который должен был либо выдать раба потерпевшему, либо уплатить за него штраф. Если было совершено убийство, то родственники убитого, согласно древнему обычаю, имели право мстить убийце. «Убьет муж мужа, – гласит первая статья «Правды Ярослава», – то мстити брату брата, или сынови отца, любо отцю сына, или братучаду, любо сестрину сынови; аще не будет кто мьстя, то 40 гривен за голову». Однако княжеская власть стремилась ограничить кровную месть, которая вела к бесконечным распрям и ослабляла государство, предлагая возможным мстителям брать с убийцы денежный выкуп – виру. Со временем вира вытеснила кровную месть, став основной формой наказания за убийство. Размер виры зависел от социального положения убитого. Например, за убийство простого свободного человека («людина», «мужа») преступник должен был уплатить 40 гривен – огромную по тем временам сумму, равную стоимости стада из 20 коров или 200 овец. За убийство же княжеского дружинника, тиуна или другого высокопоставленного слуги вира была двойной – 80 гривен. За убийство смерда или холопа платилась значительно меньшая сумма – 5 гривен, а за убийство женщины – половинная вира от той, что полагалась за мужчину ее социального статуса. Виру преступник выплачивал князю или его посадникам, а десятая часть виры («десятина») шла в пользу церкви, епископу. Собирал виру специальный княжеский чиновник – вирник. Если убийца не мог уплатить штраф сам, либо не был найден, виру выплачивала та крестьянская община (вервь), на чьей территории был обнаружен труп убитого, – это был один из ярких примеров круговой поруки. Помимо виры, существовали и другие виды наказаний. За менее тяжкие преступления, не связанные с убийством, взимался штраф, называемый «продажа», который также шел в пользу князя. Самым же тяжким наказанием, применявшимся к разбойникам, поджигателям и конокрадам (конокрадство считалось особо опасным преступлением, так как конь был основной тягловой силой и боевой единицей), был «поток и разграбление». Это наказание заключалось в обращении самого преступника и членов его семьи в рабство и в полной конфискации всего его имущества.
Важное место в «Русской Правде» занимали статьи, регулирующие отношения между людьми по поводу собственности, особенно долговые обязательства. В «Уставе Владимира Всеволодовича» особое внимание уделялось процентам по долгу («резам», «ростам»). До составления этой части Пространной Правды проценты были поистине драконовскими. Они делились на годовые, третные (за треть года) и месячные. Годовой процент мог достигать 50%, а взимание процентов по долгу осуществлялось вплоть до полного погашения всей задолженности, что часто ставило должника в пожизненную кабалу. Например, если человек брал в долг 6 гривен, он ежегодно должен был вносить кредитору 3 гривны только в счет процентов. Если же он не мог разом выплатить всю сумму долга вместе с набежавшими процентами (в данном случае 9 гривен), то он рисковал выплачивать эти проценты в течение многих лет, попадая в итоге в полную зависимость от ростовщика, который мог продать неисправного должника в рабство. «Устав Владимира Всеволодовича», принятый, как уже говорилось, после киевского восстания 1113 года, направленного в том числе и против ростовщической эксплуатации, несколько ограничил аппетиты кредиторов. Он установил, что срок взимания процентов не должен превышать трех лет, в течение которых должник выплачивал стоимость самого долга и один годовой процент. Это было существенным облегчением для должников, хотя и не решало проблему ростовщичества полностью. В судебном процессе Древней Руси использовались различные виды доказательств. Помимо показаний свидетелей («видоков» – очевидцев, и «послухов» – свидетелей доброй славы обвиняемого или потерпевшего), большое значение придавалось так называемым «Божьим судам» – испытаниям водой или раскаленным железом, а также судебному поединку – «полю». Поле как разновидность «Божьего суда» упоминается в русских юридических памятниках XIII–XVI веков. Считалось, что Бог не допустит поражения невиновного. В поединке сходились истец и ответчик, либо их представители. Престарелые, малолетние, женщины и монахи могли выставлять за себя наемных бойцов. В таком случае и противная сторона должна была выставить бойца-наймита. Проигравшим считался не только поверженный в бою, но и тот, кто отказался от поединка. Послух же в судебной практике Русского государства IX–XVII веков выступал не просто как свидетель, а как своего рода поручитель, обязанный засвидетельствовать высокую репутацию обвиняемого или пострадавшего. При заключении сделки послух нес материальную ответственность вместе с тем человеком, за которого он ручался, что повышало степень доверия к заключаемым договорам.
Экономические основы: земля, дань и повинности
Экономический фундамент Киевской Руси, как и любого раннефеодального общества, покоился на земельной собственности и эксплуатации непосредственных производителей – крестьян. Одной из ключевых форм земельной собственности, возникшей в Древней Руси в X–XI веках, была вотчина, или отчина, – то есть земля, полученная «от отца», наследственное владение. Изначально это были земли, принадлежавшие князьям и их ближайшим родственникам, а также верхушке дружинной знати – боярам. Позднее крупные вотчинные владения появляются и у церкви, особенно у монастырей, которые впоследствии превратились в крупнейших земельных магнатов. В XIII–XV веках, в период феодальной раздробленности, вотчина стала основной формой феодального землевладения. Число вотчин неуклонно росло за счет освоения новых, ранее не использовавшихся территорий, захвата общинных земель, а также путем купли, обмена, дарения и других сделок. Вотчинники, владельцы этих обширных имений, обладали на своих землях не только экономическими, но и целым рядом судебных, финансовых и административных привилегий. В период распада Древнерусского государства они нередко становились фактически независимыми государями в своих вотчинах, а население, проживавшее на их землях, – их подданными. Сами удельные княжества, на которые распалась Русь, по сути, также представляли собой огромные вотчины, полученные князьями в наследство от своих отцов. Однако вотчины не были статичными образованиями: они дробились между наследниками, продавались, закладывались, передавались монастырям «на помин души» и так далее. По мере усиления великокняжеской, а затем и царской власти и формирования централизованного Русского государства, права вотчинников стали урезаться. С XV века наряду с вотчинным землевладением все шире распространяется поместное землевладение – предоставление земли дворянам за военную или административную службу, без права наследования и отчуждения (по крайней мере, на ранних этапах). Владельцы поместий – дворяне – становились надежной опорой центральной власти в ее борьбе с сепаратизмом старой вотчинной аристократии. После присоединения к Московскому государству в конце XV – XVI веках лишились своих вотчин многие новгородские, псковские и тверские бояре, чьи земли были конфискованы и розданы московским служилым людям. Некоторое количество вотчин было ликвидировано и во второй половине XVI века в период опричнины Ивана Грозного. Однако в XVII веке, после окончания Смутного времени, вотчинное землевладение вновь стало расширяться: вотчинами щедро наделялись дворяне, выказавшие верность новой династии Романовых. Тем не менее, различия между вотчиной и поместьем мало-помалу стирались. Поместья все чаще передавались по наследству, их разрешалось продавать и обменивать. Окончательное слияние вотчинного и поместного землевладения было юридически оформлено указом Петра I о единонаследии, изданным в 1714 году, который уравнял в правах эти две формы дворянской земельной собственности, превратив их в единое понятие «имение».
Важнейшим источником доходов княжеской казны и средством подчинения зависимых территорий была дань – натуральный или денежный сбор с подвластных племен и народов. Еще в IX–X веках киевские князья, подчиняя своей власти восточнославянские племена древлян, радимичей, северян, вятичей и других, облагали их данью, которая выплачивалась мехами ценных пушных зверей (куницы, соболя, белки, бобра), медом, воском, а иногда и деньгами – арабскими дирхемами или византийскими монетами. Яркое описание сбора дани киевскими князьями в середине X века содержится в сочинении византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей». Он пишет: «В ноябре месяце князь их со всеми русами выходит из Киева и отправляется в полюдье, то есть круговой объезд, именно в славянские земли древлян, дреговичей, кривичей, северян и остальных славян, платящих дань русам. Кормясь там в течение целой зимы, они в апреле месяце, когда растает лед на реке Днепре, снова возвращаются в Киев». Этот ежегодный объезд, называемый «кружением» или «полюдьем», занимал всю зиму и был не только способом сбора дани, но и демонстрацией княжеской власти. После трагического опыта князя Игоря, убитого древлянами в 945 году за попытку собрать непомерную дань, его вдова, княгиня Ольга, провела налоговую реформу, установив «уроки» (размеры дани) и «погосты» (административно-фискальные центры для сбора дани), что сделало этот процесс более упорядоченным. В XI–XII веках дань Киеву платили уже не отдельные племена, а подчиненные русские земли и княжества. В XIII–XV веках, в период монгольского ига, русские земли были вынуждены платить тяжелую дань («выход») ханам Золотой Орды, что стало серьезным тормозом для экономического развития страны.
Помимо государственной дани, крестьяне, жившие на землях феодалов, несли в их пользу различные повинности, главными из которых были оброк и барщина. Оброк представлял собой обязанность крестьянина поставлять своему землевладельцу определенное количество продуктов – зерна, мяса, овощей, молока, меда, яиц и так далее (так называемый натуральный оброк) или платить определенную сумму денег (денежный оброк) за право пользования предоставленным ему участком земли. Сам термин «оброк» восходит к славянскому глаголу «обрекати» («обречь»), то есть предписать, обязать то или иное лицо исполнить те или иные обязанности по отношению к другому лицу. Первоначально в Древней Руси преобладала натуральная форма оброка: крестьянин должен был поставлять землевладельцу заранее фиксированный набор продуктов, как правило, независимо от урожая и других условий, что делало эту повинность особенно тяжелой в неурожайные годы. В отличие от барщины, оброк, как полагают многие исследователи, был сравнительно мягкой формой зависимости крестьян, поскольку он оставлял им больше свободы для ведения собственного хозяйства и распоряжения своим временем. По мере расширения рыночных связей и сопутствующих им товарно-денежных отношений все шире распространялась и денежная форма оброка. Однако помещики, стремясь извлечь максимальную выгоду, часто старались внедрять денежный оброк, не уменьшая при этом объемы натурального оброка и барщины, что вело к усилению эксплуатации крестьян.
Барщина, в Древней Руси также известная как «боярщина» или «панщина», представляла собой обязанность крестьянина, получившего в пользование от помещика участок земли (надел), обрабатывать своим инвентарем и тягловой силой поле самого помещика (так называемое барское поле или господскую запашку) и выполнять другие работы на господина. Эти работы могли включать ловлю рыбы, уход за скотом, строительство и ремонт господских построек, заготовку дров, доставку продуктов к господскому двору и на рынок (подводная повинность) и многое другое. О существовании барщины на Руси свидетельствует уже «Русская Правда», в которой упоминаются так называемые ролейные закупы – категория зависимых людей, живших на господской земле и обрабатывавших за это часть пашни господина. С XIII века барщина широко распространилась в боярских и монастырских хозяйствах. По мере увеличения спроса на хлеб и другие продукты сельскохозяйственного производства как на внутреннем, так и на международном рынках, росла заинтересованность землевладельцев в увеличении собственной запашки и, соответственно, в расширении барщинных работ. В середине XVI века в различных районах Русского государства размер барской запашки составлял от одной шестой до двух третей всей пахотной земли в имении. На протяжении нескольких столетий барщина, по крайней мере формально, носила временный, договорный характер: за крестьянами сохранялось право отказа от несения барщинных повинностей в случае перехода к другому господину (так называемый «крестьянский выход», обычно приуроченный к Юрьеву дню осеннему). Однако с конца XVI века, по мере ограничения, а затем, с середины XVII века (Соборное Уложение 1649 года), полного запрещения крестьянского выхода, барщина приобретала все более постоянный и принудительный характер. С ростом барщины и ужесточением ее условий неразрывно связано оформление на Руси крепостного права, превратившего миллионы крестьян в бесправную собственность помещиков. Размеры барщины не были законодательно ограничены и зависели исключительно от произвола помещика, доходя в некоторых случаях до шести дней в неделю, что практически не оставляло крестьянину времени для работы на собственном наделе и вело к его полному разорению.