Маша смахнула крошки со стола и вздохнула. День был обычный — работа, маршрутка, магазин, быстрый ужин. Обычный, если не считать того, что последние пару недель в доме всё было как будто перекошено. Не в прямом смысле, конечно, а вот как будто кто-то мебель незаметно сдвинул, и теперь всё стояло чуть-чуть не там. И разговаривали тоже не о том. И смотрели мимо.
Сергей, муж, пришёл на десять минут позже обычного. Скинул куртку, повесил на спинку стула, а не в прихожей. Помыл руки и уткнулся в телефон. Маша не трогала — устал, молчит, пусть молчит. Поставила на стол суп и тосты с сыром. Пока он ел, сказала тихо:
— Сегодня аванс пришёл. Я половину сразу перевела маме — она же в больнице, лекарства дорогие.
Сергей кивнул, но не поднял глаз.
— Остальное на карту отложила. Там теперь почти сорок тысяч. Нормально, да? На ремонт накопим к лету.
Тут Сергей отложил ложку. Вздохнул, потёр шею и выдал:
— Мама звонила. Им нужно пятьдесят тысяч. Срочно.
Маша напряглась. Эти «срочно» от его матери всегда были чем-то вроде дурного знака. Она попыталась сохранить спокойствие.
— А на что?
— Да там у бати какие-то долги, и ещё Сашке не хватает на учёбу... Короче, мама просила, чтобы ты скинула с зарплаты.
Маша моргнула.
— Чтобы я? А почему не ты?
— Ну... У меня ж сейчас только на бензин и кредит хватает. А у тебя зарплата больше. И мама говорит — "вы же семья, вам одной зарплаты пока и хватит". Вторая — на общее дело.
— «Общее» — это кредиты твоей семьи? — переспросила Маша, чувствуя, как в груди что-то медленно закипает.
— Да перестань. Просто разок помочь. Потом они вернут.
Маша откинулась на спинку стула. Она слышала это уже не раз. То на машину брату, то на зубы папе, то на срочную поездку, то на стиральную машину. И всегда — «разок», «вернут», «вот только сейчас».
— Серёж, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, — давай честно. Сколько раз они «вернули»?
Сергей промолчал.
— А теперь давай ещё честнее. Сколько раз ты сам скидывался? Не из нашего бюджета. А лично.
Он не ответил. Только снова потянулся к тарелке, будто разговор можно было проглотить с остатками супа.
Маша встала. Отошла к окну. Снаружи темнело, и на стекле отражалось её лицо. Уставшее, без макияжа, с потускневшими глазами.
— Мы с тобой год копим на ремонт. Я в отпуск не ездила, подработки брала. А теперь твоя мама решила, что моя зарплата — «общая». А твоя — только твоя. Так?
Сергей замер. Потом поднялся.
— Маш, ну ты чего? Это ж мама. Ей трудно сейчас. Я же не прошу тебя всё отдать. Просто помоги. Ей на тебя надёжней полагаться. Она говорит — ты человек ответственный.
Маша вдруг усмехнулась.
— Да, я теперь ещё и бухгалтер вашей семьи?
— Перестань язвить, — нахмурился Сергей. — Никто не хочет ссор. Просто надо чуть-чуть поддержать.
Маша молчала. Она вдруг поняла, что в этом доме она всегда «поддерживает». Вставала раньше, готовила, приносила деньги, звонила по чужим вопросам, переводила — не себе. А сейчас ей просто сообщили, что «вторая зарплата — общая».
— А добавки можно?
— У нас самообслуживание. Я спать.
— Ну не обижайся ты так... — донеслось ей вслед.
Маша не обижалась. Она просто впервые увидела в этом доме, кто что считает «своим». Оказывается, Сергей считал своим зарплату, машину, карту с кэшбэком, даже плед в зале. А её зарплата, подработка, отпускные и подарочные — это всё «общие». И плита общая. И она сама, судя по всему, тоже. Такая универсальная единица, куда ни ткни — поддержит, подаст, скинет.
Утром Маша вышла на кухню раньше Сергея. Заварила кофе, проверила счёт. Сорок тысяч на месте. Половина аванса уже ушла маме. Остаток — на материалы для ремонта. Ещё чуть-чуть — и смогут поменять обои в спальне. Она откладывала по две-три тысячи, не больше. Зато каждый месяц.
Сергей проснулся, пришёл на кухню, сел за стол. Глянул в телефон. Помолчал. Потом выдал:
— Ну, ты подумала насчёт денег?
Маша отложила чашку.
— Подумала. Я не буду ничего переводить.
Сергей вскинул голову.
— Ты серьёзно?
— Да.
Он усмехнулся, нервно.
— Ну ты даёшь. Им там "конец света", а ты сидишь, кофе пьёшь и счёт проверяешь.
— Именно поэтому и проверяю, — спокойно ответила Маша. — Я не собираюсь отдавать последнее на чужие побрякушки.
— Мама сказала, там не побрякушки, а долги. У Сашки сессия, у бати проценты...
— А у нас потолок в спальне сыплется. Помнишь?
Сергей молчал.
— Если тебе важно помочь — отправь им сам. Возьми с кредитки. Или отдай свою премию.
— У меня премии не будет. И кредитка почти в нуле. Я думал, мы как-то... вместе.
— Мы и так вместе. Только странно выходит: когда деньги тратим — вместе, а когда зарабатываем — поодиночке.
Он вздохнул, встал, стал собираться на работу. Перед выходом всё же бросил:
— Я не думал, что ты такая.
— Такая — это какая? Уставшая от постоянных «взаймы»?
Он не ответил.
Вечером она узнала, что Сергей всё же перевёл матери пятнадцать тысяч. Со своей, как он сказал, «отложенной на бензин». Маша промолчала. Но в голове мелькнула мысль: значит, бензин — важнее ремонта. Или важнее неё.
А через день на кухне появился новый голос. Свекровь.
— Машенька, ты ж не против, я тут ненадолго. На недельку максимум.
Она стояла с двумя сумками, в тёплой кофте и с улыбкой, которую Маша помнила по свадьбе. Эта улыбка тогда означала: «Я всё вижу».
— Что-то случилось? — Маша обернулась на Сергея.
— Мама пока у нас поживёт. Там в доме газ отключили на две недели. Трубы менять будут. Сказала, что не может жить без горячей еды — давление, желудок. Я думал, ты не против. Это же ненадолго.
Маша напряглась. Газ отключили — звучит вроде бы правдоподобно. Но знала она Нину Павловну не первый год. Та не переносила одиночества. Особенно, когда сын рядом и у него есть «хорошая жена с двумя руками и зарплатой». Как-то слишком ловко всё совпало: газ отключили, отец мужа уехал в командировку, свекровь обиделась на подругу, брат Сергея в общежитие, и вот — снова в их двушке Нина Павловна. И с привычной фразой: «Я ненадолго, Машенька…»
Маша стиснула зубы. Конечно, ненадолго. Как всегда. И, конечно, никто не подумал её спросить.
Свекровь устроилась в зале. На третий день разложила свои вещи в шкафу. На четвёртый — заявила:
— Машенька, я тут подумала. Ты ж всё равно поздно приходишь, готовить устаёшь. Я теперь хозяйка. Всё под контролем. Деньги мне просто скидывай на продукты, а я всё сама.
Маша стояла у стола, держа в руках карточку. Она не знала, что ответить. Потому что в этот момент поняла: не «просто скидывай». А «отдай, и не мешай». Так теперь звучала логика.
А свекровь уже продолжала:
— Сергей говорит, ты много работаешь. Это хорошо, но и семье время надо уделять. Вот ты приходи вечером — ужин, порядок, уют. И ещё, Машенька...
Маша вздохнула. Сейчас будет главное.
— Ты когда свою зарплату получишь — скажи. Я тогда рассчитаю, сколько на коммуналку и на хозяйство. А остальное оставим «на общее». Чтобы вы с Сергеем не переживали.
Маша уронила взгляд на стол. В этот момент ей показалось, что она просто пустое место. Кошелёк на ножках.
Без прав на мнение, на усталость, на ремонт в спальне и даже на кухню после восьми вечера. Потому что кухня теперь тоже не её.
— Маша? — переспросила свекровь, будто не заметила паузы. — Я говорю, ты мне потом напиши, сколько там у тебя в этот раз вышло. Чтоб не забыли. А то вы с Сергеем всегда такие — «отложим, отложим», а потом на что ни глянь — всё разваливается.
Маша молча встала, пошла в спальню и громко закрыла дверь. Без стука вошёл Сергей. Присел на край кровати.
— Ты чего такая? Мама же старается. Я думал, тебе будет легче. Она готовит, убирает.
Маша повернулась к нему:
— Она считает мою зарплату. И твои слова повторяет. «Одной зарплаты — вам хватает. Вторая — общая».
Сергей пожал плечами.
— Ну, а разве не так? Мы же семья.
— Тогда почему твоя «семейность» начинается с моей карты?
Он вздохнул. Помолчал. Потом сказал:
— Маш, ну не перегибай. У мамы трудности. У бати проблемы. У Сашки сессия. Все вокруг что-то тянут. А ты одна, только и умеешь говорить: «нет-нет-нет».
— Потому что я знаю, сколько стоит «да», — тихо сказала она. — Я это «да» уже три года вытаскиваю на себе. Без отпусков. Без шопинга. Без помощи. Это “да” на всё: на ремонт, на продукты, на каждый внезапный “мама просит”. И всё время слышу — “ещё чуть-чуть”, “ещё немного потерпи”. А теперь даже терпение — общее?
Сергей встал. Расхаживал по комнате.
— Ладно. Я поговорю с мамой. Скажу, чтоб не лезла к тебе с этими списками.
— Уже не надо, — перебила Маша. — Я сама скажу. Утром.
Он замер.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
Утро началось с того, что Маша зашла на кухню, налила себе кофе, спокойно села за стол. Свекровь уже хлопотала у плиты.
— Машенька, тут вот списочек на неделю. Посмотри, может, что добавишь?
Маша взяла бумажку. Прочитала. Потом аккуратно сложила её пополам и положила на край стола.
— Знаете, Нина Павловна, я не буду переводить вам деньги.
Свекровь обернулась:
— В смысле? А как же еда? Коммуналка?
— Вы гость в нашем доме. Мы вас не звали, но раз уж так вышло — накормим, не переживайте. Но зарплата у меня своя. И решаю, куда её тратить, тоже я.
— Маша, ты что? — свекровь округлила глаза. — Я же не себе прошу! Это всё для семьи!
— А я кто, не семья? Или семья — это только те, кто требует? У меня, между прочим, тоже мама. Больная. Но она никогда не взяла ни копейки без спроса.
Нина Павловна побагровела.
— Я поняла, — процедила она. — Значит, мне тут не рады?
— Вы сами решили, что рады. Без моего согласия.
Вечером Нина Павловна сказала, что съезжает «вот прямо завтра». Сергей выглядел напряжённым.
— Ты перегнула, — сказал он. — Маме и так тяжело, а ты...
— А мне легко? — перебила Маша. — Мне в этом доме даже дышать уже по расписанию. Потому что кто-то решил, что моё — это общее, а своё — святое.
Сергей сел на кровать.
— Ну что ты предлагаешь? Всё порушить?
Маша тихо ответила:
— Я предлагаю, чтобы каждый отвечал за себя. И чтобы с чужих карт списания не было. Даже по любви.
Он долго молчал.
— А если я так не умею?
— Тогда нам не по пути.
Маша произнесла это спокойно. Без истерики, без ультиматумов. Просто как факт, который уже невозможно не признать. Просто стало ясно: если она не поставит точку, её зарплата будут «делить» ещё долгие годы. Потому что жить с человеком, который называет твой труд «общим фондом», а твои границы — «капризами», она больше не могла.
Сергей опустил голову. Руки сжались в кулаки. Он хотел что-то сказать, но слова застряли. Не потому что не было возражений — потому что внутри он тоже всё понял.
Маша не хлопала дверью, не собирала вещи в спешке. Всё было приготовлено заранее — не в чемоданах, а в голове. За последние недели она мысленно уезжала отсюда десятки раз. Просто теперь настало время — сделать это по-настоящему.
Она переехала к маме. Там было тесно, скромно, но спокойно. Никто не проверял карту, не диктовал списки, не ждал, что она «скинет на хозяйство». Мама молча гладила её рубашки по вечерам, а потом приносила чай и говорила:
— Всё у тебя будет. Просто не сразу.
Сергей несколько раз писал. Без угроз. Без «вернись». Просто спрашивал, как она. Один раз даже предложил встретиться. Маша ответила, что не готова. Он понял.
Нина Павловна больше не звонила. Возможно, обиделась. Возможно, просто потеряла интерес, когда исчез источник средств.
Через полгода Маша сняла однокомнатную квартиру недалеко от работы. Скромную, но уютную. Покрасила стены в светло-бежевый, купила недорогой, но удобный диван. Сделала себе подарок — ноутбук. Без оглядки. Без чьего-то мнения о «семейном бюджете».
Иногда по вечерам она сидела у окна и думала: где бы она была сейчас, если бы в тот день снова сказала «да». Всё было бы по-прежнему: счета, свекровь на кухне, упрёки, вздохи, списки. И полное ощущение, что твоя жизнь — это чужой проект, в котором тебя просто используют как вкладчика.
Теперь всё было иначе. И пусть сложно. Зато — своё при ней. Честно заработанное. Без иллюзий. Без делёжки по принципу: «твоё — наше, моё — моё».
И однажды, возвращаясь с работы, Маша вдруг подумала: самое ценное в жизни — это не накопленные деньги. А право самой решать, как с ними поступить.
Она поднялась на третий этаж, открыла свою дверь, поставила сумку в прихожей и улыбнулась.
Потому что за этой дверью никто не ждал от неё «ещё чуть-чуть». И не делил её усилия на «общие» и «лишние».
Там была только она. И её «да». К самой себе.