«Она думает, я спрыгну за ней на полном ходу. Я что — больной?». Антон глядел на спину и рассыпавшиеся по плечам русые волосы. Когда женщина повернула голову, позвоночник прострелило ледяным потоком. Ирка. Ирка Светлова. Из десятого «Б». Откуда она тут взялась?
Ирка, кажется, его не заметила. Высматривала что-то через мутное стекло. Поезд замедлил ход, приближаясь к станции. Каменный вокзал — тоже из прошлого. Только постарел: облупилась краска, потрескались деревянные ступени. Ирка схватила свою сумку.
— На выход собираетесь? — глухо бросил Антон, не узнавая собственного голоса.
Она вздрогнула. Медленно обернулась, нахмурила лоб, прищурилась.
— Антон? Антон Воронцов?
— Ну.
Ирка смотрела на него, как на привидение. Ускользающее, ненастоящее. Антон почувствовал, как левая половина лица будто онемела.
— Ты... — начала она.
Объявление о прибытии на станцию заглушило голос.
Вагон дёрнулся. В тамбуре толкались пассажиры. Антон колебался.
— Я до конечной, — сказал, кажется, совсем не то, что собирался.
— Можем поговорить? — Ирка сглотнула. — Двадцать минут стоянка.
Антон кивнул. Зачем? Что было говорить двадцать лет спустя?
— Куда едешь? — спросила Ирка, держа руки в карманах куртки. Холодно, октябрь.
— Домой, — ответил Антон. — С вахты. Я на севере работаю.
— Кем?
— Вышкомонтажником. Я вообще-то... — голос снова подвёл, — год там живу. После всего.
Она молчала. Руки в карманах двигались нервно, будто Ирка перебирала невидимые монеты.
— А ты?
— В Михайловку, — она пожала плечами. — К маме. У неё инсульт был неделю назад. Ничего серьёзного, но сам понимаешь... Нужно помочь.
Антон понимал. Его мать умерла три года назад. Одна. Он был на вахте.
— У тебя... — начал он, замолчал, начал снова, — дети есть?
— Двое. Пацаны. Старшему шестнадцать, младшему четырнадцать. Муж в Москве работает, видимся раз в месяц. А у тебя?
— Мы с Ленкой разошлись. Дочка осталась с ней, семь лет. Вот, заработаю денег, может дом куплю. Встану на ноги.
Станционные часы показывали 8:42. Ещё пятнадцать минут.
— Ладно, — Ирка смотрела куда-то поверх Антона. — Я хотела спросить. Это с твоих слов пацаны меня тогда обзывали?
Антон поперхнулся воздухом.
— Ты... что?
— Как бросил без объяснений, потом по всей школе пошло. Что я к тебе на шею вешалась, на деньги развела. Правда, не поняла, какие у школьника деньги... А потом... такое началось.
Левая рука Антона одеревенела, а правая вдруг вцепилась в лямку рюкзака до побелевших костяшек.
— Я не говорил такого.
— Серьёзно? — в её голосе звякнул металл. — Двадцать лет прошло, а запомнила, как вчера. Я из школы перевелась из-за тебя. Понимаешь? — она ткнула его пальцем в грудь.
— Ты... ты сама меня бросила.
Ирка отступила на шаг, как от ударной волны.
— Что?!
— Записку передала через Толика. Что всё. Точка. Я нарисовал тебе целый комикс, помнишь? Про нас. Ты сказала, что детский сад. Что я инфантильный. Что я никогда не стану настоящим мужиком, потому что вместо нормальной работы мечтаю стать художником. И ушла к Сумаеву. — Антон почувствовал, как что-то цепкое сжимает горло. — И я... я...
Прозвенел первый звонок.
— Антон, да не было ничего. Никакой записки. Толик сказал, что ты меня бросаешь. Что я тебе не нужна. Что я... недостаточно хороша для тебя. И что тебе нужна свобода.
Воронцов прислонился к стене вокзала. Покосившаяся лавка впилась ему под колени.
— Да твою... прости. Двадцать лет прошло.
— Двадцать два.
— Мне пора, — Ирка махнула в сторону здания вокзала. — Такси ждёт.
— Слушай... — его горло пересохло, — если серьёзно, ты хорошо выглядишь. Отлично просто. А я... сорок два, а как пятьдесят.
— Работа у тебя такая, — её голос смягчился. — Тяжёлая.
— Да не так все. Просто я... — Антон искал слова, а они прятались, ускользали, как монеты из кармана с дыркой.
Прозвенел второй звонок. Антон никогда не слышал такого громкого звонка.
— Постой, — он схватил Ирку за рукав. — Обожди. Ты говоришь, Толик... Он нам обоим наврал. Получается, он специально всё разрушил.
Ирка высвободила руку.
— Ты догадливый, — усмехнулась горько. — Вернее, был бы догадливым, если бы догадался двадцать лет назад. А сейчас... какая разница?
В груди словно разжалась пружина. Может, это не та боль, что раньше. Может, просто ноет старый шрам. Антон сделал шаг к Ирке.
— Я тогда... очень сильно переживал.
Она вдруг рассмеялась.
— Антон, я замужем. У меня двое детей. Старший поступает в следующем году. Я учительница. Что ты хочешь?
Так говорят с ребёнком, который выпрашивает конфету. Снисходительно. Устало.
— Знаешь, какая твоя проблема была? — Ирка вдруг сорвалась на резкий тон. — Ты никогда не умел драться за своё. Сказали тебе — всё кончено, и ты поверил. Даже не пришёл спросить.
— Я приходил, — тихо возразил Антон. — В тот день. И твоя мать сказала, что ты не хочешь меня видеть. Никогда.
— Да не говорила она такого!
— Говорила. И захлопнула дверь перед носом. Я, может... Может, я не был мужиком. Но я рисовал тебе эти комиксы. И готов был стать кем угодно ради тебя. Даже вышкомонтажником.
Ирка отступила ещё на шаг. Прозвенел третий звонок. Проводница на перроне кричала: «По вагонам, граждане пассажиры!»
— Ира, у тебя телефон есть? — выпалил он. — Может...
— Антон, не начинай, — она качала головой. — Не начинай. У тебя своя жизнь, у меня своя.
Из её сумки выпал альбом. Большой, с кожаным переплётом. Антон наклонился, поднял.
— Ты... до сих пор рисуешь? — спросила Ирка.
— Нет, — отрезал Антон, протягивая альбом. Вспомнил: на севере, в вагончике, под матрасом — тетрадь. В которой наброски. То, что никому не показывает. — Я в бытовке живу. Какое там рисование? Комиксы для детей...
Он не договорил. Из альбома выскользнул листок. Пожелтевшая бумага. Карандашные линии. Потрёпанный мультипликационный комикс. Антон узнал свой почерк. Историю про мальчика и девочку, которые поехали на море. Тонули. Спасали друг друга. Держались за руки. Построили замок из песка и написали на песке две буквы: «И + А».
— Я думала, сын выбросил его... — пробормотала Ирка. — У нас ремонт дома, он перетряхивал мои вещи.
Антон сглотнул горький ком в горле.
— Пора на поезд, — сказал он.
— Да. Мне тоже пора. Мама ждёт.
Она повернулась, сделала несколько шагов, остановилась.
— Антон, — позвала, не оборачиваясь, — а ты до сих пор пишешь комиксы? Ну, эти истории...
— Тебе зачем?
— Мелкий любит. Четырнадцать лет, а всё как маленький.
Антон улыбнулся кривой улыбкой.
— Я же вышкомонтажник. Какие комиксы?
Но Ирки уже не было — она шла к зданию вокзала. Антон подумал: «И правильно, нечего тут стоять». Хотел запрыгнуть в вагон, но ноги не слушались. Он смотрел, как Ирка садится в такси, и думал: «Неужели этот негодяй всё мне наврал? Неужели я сам всё разрушил?»
«Она думает, я спрыгну за ней на полном ходу. Я что — больной?» — повторил Антон, но поезд уже тронулся. В одном кармане — телефон, в другом — зажигалка и смятая пачка сигарет. Он курил в тамбуре и чувствовал, как раскалывается голова. Как разваливается старая рана, которую лечил двадцать лет. Как растёт тяжесть в груди.
Он вернулся на своё место, достал телефон. «Михайловка, больница», — набрал в поисковике. «Две больницы. Районная и частная клиника неврологии».
Антон дрожащими пальцами писал и стирал сообщение. В конце концов отправил: «Подожди. Мне нужно тебе кое-что рассказать».
Ответа не было. Антон нервно барабанил пальцами по столу, глядя в окно. В стекле отражался седеющий мужик с нечёсаной бородой. В его взгляде застыла та пружина, которая недавно немного разжалась внутри.
В вагоне появилась проводница с чаем. Подошла к Антону.
— Вы на прошлой станции выходили?
— Да, — кивнул он.
— Вас там женщина искала. Из такси выбежала. Что-то просила передать...
Антон вскочил, сердце бешено колотилось.
— Что? Что она просила передать?
Проводница порылась в кармане и протянула ему клочок бумаги.
— Сказала очень важно. И вот ещё...
Сверток. Тетрадь. Нет, альбом. Кожаный переплёт.
Антон развернул записку.
«Если ещё рисуешь, то мой мелкий будет рад. Если не рисуешь, то начни. И позвони мне. Я тоже скучала. И, кажется, до сих пор скучаю».
Ниже — номер телефона.
— Когда следующая остановка? — выдохнул Антон.
Проводница, придерживая поднос, глянула на часы.
— Через сорок минут.
— Там можно будет... сесть на обратный поезд?
— Ну, если билеты будут. А что случилось?
Антон смотрел на записку в своих руках, на этот неровный, до боли знакомый почерк. На альбом. Раскрыл его. На первой странице — тот самый мультяшный комикс. На второй... на второй то, чего он не ожидал. Его собственный портрет. Чёрно-белый, карандашом. Таким, каким он был двадцать лет назад. С подписью внизу: «Мой любимый фантазёр».
Антон взял телефон. Набрал номер. Гудки.
— Алло?
Ирка. Задыхается, словно бежала.
— Я со следующей станции на обратном поезде вернусь, — тихо сказал Антон. — Если ты... если ты не против.
Пауза.
— Я захвачу рисунки, — добавил он. — Для твоего мелкого. Я вообще-то... рисую до сих пор.
Ещё пауза. Длиннее.
— Просто так и не научился за своё драться...
— Теперь научишься, — вдруг ответила Ирка. — Я тебя в областной встречу. В семь вечера. Автобусом доберусь. Успеешь?
— Успею, — хрипло ответил Антон. И подумал: «Разве я могу теперь не успеть?».
Проводница так и стояла с подносом.
— Чай будете?
— Буду. И дайте мне, пожалуйста, бумагу и ручку. Очень нужно.
Она усмехнулась, протянула блокнот и карандаш.
— Тут только такое. Для записей станций.
— Сойдёт, — улыбнулся Антон. Размял пальцы. Провёл черту, другую.
На бумаге появился мальчик. Девочка. Линия.
Линия жизни.