Февраль. 1943 год. Брянские леса.
Отряд НКВД продвигался вглубь, туда, где ни карты, ни инструкции уже не помогали.
Снег лежал глухо, будто спрессованный временем. Даже дыхание звучало слишком громко.
Командир, капитан Борис Александрович Сазонов, знал: здесь всё — не так. Ни воздух, ни тишина, ни лес.
Им выдали координаты.
Легенда была проста: отлов вражеских диверсантов. Но на деле задача — распутать сообщение, пришедшее в штаб через неофициальный канал связи. Оно было написано от руки, вложено в пустую санитарную капсулу и выброшено на нейтральной территории. Кто это сделал, неизвестно. Но на листке была схема расположения немецких позиций — слишком точная, слишком удобная.
А главное — письмо заканчивалось словами:
«Отряд Сазонова. Не позже 14 февраля.»
Никто, кроме штаба и самого Сазонова, не знал, что он будет в этом районе именно в эти дни.
И всё равно — кто-то знал.
Их было шестеро. Старая проверенная разведгруппа. Все молчали. И не только потому, что так нужно было по инструкции.
Этот лес будто сам не хотел, чтобы по нему ходили люди.
Радио — молчало.
Компас — дважды показывал север в разные стороны.
Следы — через полчаса затягивались инеем, как будто за спиной кто-то стирал их.
Животных не было. Даже птиц.
На третий день они нашли пустой лесозаготовительный барак.
Старый, обугленный, но без следов боя. Ни тел, ни оружия.
Будто люди просто… встали и исчезли.
Внутри было сыро и темно. Доски под ногами скрипели, но этот звук тонул в плотной, вдавленной тишине.
Именно там, под столом, капитан и заметил чёрный блокнот.
Он не лежал как забытая вещь.
Он лежал… как будто ждал.
Обложка — из мягкой кожи, странного оттенка — будто темнее чёрного.
Ни даты, ни меток, ни имени.
Только след отпечатка, будто кто-то крепко держал его до последнего.
Он открыл первую страницу.
Ровный почерк.
Каллиграфический, чёткий. Бумага — старая, но не пожелтевшая.
Текст — на русском. Ни ошибок, ни сокращений.
И что-то в этих строках было не так.
Первые страницы — описание местности. Но не просто: как будто писали с воздуха.
Высота деревьев. Местонахождение патруля. Время перемещения. Даже огневые точки.
Сазонов листал. Страница за страницей — всё соответствовало их маршруту, точка в точку.
А на седьмой странице...
«Борис Александрович, если вы читаете это — вы уже в лесу. Вы думаете, что это разведданные. Но это — напоминание.»
Капитан замер.
Имя-отчество — нигде не упоминалось. Легенда — полная конфиденциальность. Даже его бойцы не знали ничего, кроме позывного. Радиосвязь отсутствовала.
Значит, это не может быть совпадением.
Он пролистнул дальше.
«Не идите к ручью. У воды другое время. Там шумит не течение, а то, что смотрит из-под льда. И да. Один из ваших уже слышал женщину. Не говорите ему, что это было. Пусть молчит. Пока молчит — жив.»
Капитан вспомнил: сержант Рыков вчера в сумерках сказал, что слышал шёпот. Женский. За спиной.
Он хотел записать это как стрессовую реакцию.
Теперь — не был уверен.
На следующем листе — дата. 14 февраля. Завтрашний день.
Схема. Отмечена позиция врага, капонир, стрелковые ячейки.
Таких схем не было даже в штабе.
Сазонов принял решение.
Бойцам он ничего не сказал. Только приказал изменить маршрут. Обойти ручей, о котором никто не упоминал. Двигаться вглубь, строго по координатам из блокнота.
На следующий день они вышли к немецкой позиции с фланга.
Там действительно был капонир. Маскировка — свежая. Немцы явно ждали подхода с другой стороны.
Группа уничтожила точку с минимальными потерями.
Как будто кто-то вёл их за руку.
Блокнот он оставил себе. Ни в рапорте, ни в отчёте он о нём не упомянул.
Не потому что боялся. Потому что не понимал.
Он спрятал его в сумке, между документами.
Иногда открывал. Читал. Пустые страницы.
А потом…
Через три недели появилась новая запись.
Чернила — свежие.
Почерк — тот же.
«Теперь, Борис Александрович, начинается настоящее. Вам будут сниться луга. Не идите по ним, как бы ни хотелось. Это ловушка.»
Сазонов не спал несколько ночей. Потом ему действительно приснились луга.
И он знал, что не должен туда идти. Во сне. Или не во сне.
Дальше — больше.
На одной из страниц появилась запись:
«Рыков сегодня поднимет руку на себя. Останови. Но не трогай. Просто скажи: "Она ушла."»
И он сказал.
И Рыков, который уже обвязал ремень, просто сел. Закрыл глаза. И прошептал:
«Спасибо. Я думал, она зовёт…»
Блокнот жил сам.
Как будто кто-то — не человек, не дух, а функция самого пространства — вёл записи.
Он не предсказывал будущее.
Он комментировал его, уже после того, как оно происходило.
А Сазонов — был не читателем.
Он стал частью текста.
Он хранил блокнот до конца войны.
А после — положил его в ящик, замотал тканью, спрятал глубоко, под полом.
Он никогда не горел. Проверено.
И только однажды, в 1958-м, он снова его открыл.
И увидел надпись:
«Теперь — ты. Пиши.»
Он положил ручку рядом.
И ушёл.
Из комнаты.
Из жизни.
Из истории.
А блокнот остался.