Сегодня я расскажу о нескольких экспонатах из крупнейшего российского музея современного искусства “Эрарта”. В данном случае, я намерен отойти в сторону от спекуляций на тему воображаемых – или реальных – замыслов создателей представленных картин. Биографии художников тоже останутся "за кадром".
Предоставлю место своей субъективной интерпретации объективных феноменов. При этом, мне бы хотелось избежать чрезмерной дидактичности. Хочу поделиться своим суверенным видением, однако не имею в виду его диктат. Территория современного искусства – именно тот случай, когда стоит максимально полно довериться собственным ощущениям от увиденного.
Если ваше восприятие подскажет вам иные трактовки, напишите об этом в комментариях, или приходите на мои экскурсии, и мы всё обсудим. В спорах рождается истина, а современное искусство к дискуссиям, выстроенным на субъективных гранях восприятия, определённо благоволит. Итак, мы начинаем.
Несмотря на название работы, парни на картине не светятся во тьме своим собственным светом. Скорее, они озарены всполохами сложных времён. Экстатически стоят в разломе своего жизненного мира. Мира, который требует героизма.
Композиция работы вторит киноафишам задумчивых триллеров и бравых боевиков. Однако, эти ребята - пока что не герои, им не хватает солидности и матёрости... Простые люди, и их не обременённые интеллектом лица. Нам вряд ли понравились бы их водянистые, рассеянные взоры. У парней ещё есть шанс, закрыв глаза, обрести глубину взгляда. Эта молодость - в процессе принятия бытия, в ходе закалки.
Застигнутые врасплох необходимой яростью бытия, но не уснувшие, а добровольно вошедшие в некий младо-шаманский транс. Они хотят стать чем-то большим, чем они есть. Инициатическая картина, на которой славные, но неопытные парни находятся в ритуале перехода. Они не излучают, а только отражают боль, свет и горение эпохи. Рефлексируют в измённом состоянии сознания. Подвергнуты жару, проходят через мыслительный огонь. Они не уснули, не бегут, и это - не памятники. Персонажи данной работы меняются прямо у нас на глазах. Дай Бог, сдюжат.
В этой работе много света и тишины. Картина, с которой спокойно. От неё веет уверенностью предков, прошедших через дым и копоть войны. Уверенной усталостью тех, кто выстоял. Эти сдюжили. Скрип снега под сапогами переступающих с ноги на ногу офицеров, во время перекура,и вглядывания в даль.
Воины, словно до сих пор готовые, как некий архетип, в качестве духа, стать нашей опорой и нашей силой. Покой этой работы - не победный, не триумфальный, а скорее промежуточный. Момент между сражениями, или - между войнами. Когда мы смотрим на эту картину, мы находимся за широкими спинами, под прикрытием. Будущее, как всегда, туманно, однако момент кристалльной собранности бесценен. Трезвящий момент братства. А снег всё падал на русское поле экспериментов...
Здесь больше танца, чем музыки. Исполнители, которые пошли вразнос. Задорный перформанс, немного пугающий. Они попадают по инструментам, находясь в пароксизме истерической пляски. В целом, брейгелевский мотив, а он не жаловал чернь, и многие картины "мужицкого Питера" - едкая сатира на нравы простонародья. Сложно воспримать персонажей Семичова и Кузьмина как социальный низ общества. Судя по их одежде, они могут быть кем угодно - преподавателями высшей школы, юристами, врачами, купцами... Речь идёт об их сумасшествии - и нам сложно определить, клиническом или контролируемом, карнавальном? Если верно второе, то уместны апелляции к скоморошьей традиции. Дикая, разнузданная разрядка в леденящем пустынном краю - возможно им кажется, что это их единственный шанс по-настоящему согреться, и не околеть? Или это они, беснуясь не по чину, профанируя и танец, и музыку и ритуал - вызвали ту ледяную неустроенность, что окружает их теперь?
Глубинка, глушь - и белое безмолвие. С одной стороны - освобождающая от суеты мегаполиса атмосфера, выметающая со своего пути наши представления о границах и горизонтах. С другой - хтоническая угроза: готовая оглушительно заурчать моторизированная утроба лесовоза, бесприютность деревенских ангаров. В общем, очень русская картина, и даже работа "Над вечным покоем Левитана" рядом с ней вспомнилась. Островок скромного бытия на краю наполненной светом Пустоты. Что делать: цепляться за постылый, но устойчивый быт, или осмелиться на путешествие в неизвестное, шагнуть в абсолютное ничто? Собака на холсте Давыдовой уже сделала свой выбор, либо абсолют сделал его за неё. Как видим - она с нами лишь отчасти. Что это, символ отсутствующего бытования, выключенности из мира забот и тревог, или аллегория просветлённости? В сущности, это смежные варианты.
Как нравились мне в детстве эти бесконечные товарняки с цистернами, заляпанными пятнами нефти или мазута, с табличкам "огнеопасно", угрожающими надписями "кислота" или "метан". Первобытная сила пересекающего прерию стада бизонов. Работа Мигачева фиксирует внимание зрителя на этом неумолимом, равнодушном и всегда каком-то безобидном процессе. Ход вещей, которому нет совершенно никакого дела до стоящих на платформе дачников. Вспоминается Ансельф Кифер с его грузными ландшафтами. Молчаливый эшелон материального обеспечения. Поезд-медитация. Нефть, дочь нашей земли, куда несёшься ты? Молчит нефть, и не даёт ответа...
__________________________________________
P.S. Если вам было интересно читать этот текст, подписывайтесь на мой канал, ведь будут и новые 🙂
Заглядывайте и на мой телеграм-канал, а также жду вас в Петербурге на прогулках со мной по Эрмитажу - и не только. До новых встреч!