Солёный, чуть дерзкий ветер врывался через распахнутые ставни, распушивая лёгкие шторы‑паруса и принося целый букет запахов: тёплой морской пены с горьковатой нотой йода, медовой смолы раскалённых сосен и влажного песка, на котором ещё хранились цепкие следы рассветных чаек. В густом свете полудня под потолком дрожали пылинки — золотистая взвесь в широких лезвиях света — словно крошечные компасы, все стрелки которых, казалось, упрямо тянулись к горизонту.
Кира застыла в самом эпицентре неизведанной вселенной новой гостиной — просторной, почти невесомой: здесь эхо её шагов катилось, будто стеклянные шарики по мраморной доске. Вокруг высились белые коробки, исписанные маркерами: «Книги», «Мечты», «Кофеварка», — и каждая надпись вспыхивала воспоминаниями о бесконечных съёмных комнатах, через которые они шли к этой минуте. Рёбра разобранной мебели отбрасывали вытянутые тени, похожие на контуры неизученных архипелагов. Сердце девушки билось так громко, что, казалось, вместе с ним мерцали тонкие занавески и сама комната дышала в такт её восторгу, благоговейному страху и тихому неверию: «Это правда случилось. Мы дома»."
Она провела ладонью по прохладной стене и закрыла глаза: «Ущипни меня, Лео, это же всё‑таки наш дом?»
— Дом, да ещё какой, — усмехнулся Леонид, появляясь в дверном проёме с ведёрком красной краски. На щеке — малиновое пятно от строительного маркера, а в глазах — та же лихорадочная искра, что горела в первую их встречу. — Я только что посчитал — мы заплатили за эти стены двадцать три тысячи сорок часов работы. Представляешь, если бы платили временем, стояли бы сейчас перед стогом песочных часов.
Кира рассмеялась, хотя смех вышел звонким, чуть хриплым от усталости: они работали почти трое суток подряд, подсчитывая сантиметры, таская коробки, договариваясь с электриками. В памяти вспыхнули картинки — их съёмная комната в Туле, скрипучий диван, утренний запах кофе из дешёвой турки и ночные разговоры о море, которое ни один из них тогда близко не видел.
Осень семь лет назад. Полутёмная аудитория экономфака; Кира, ещё студентка, торопится переписать задачи, когда незнакомец с растопыренными локтями сваливает на её стол кипу книг. «Извиняюсь, мисс, у меня проблема пространственных отношений», — шутит он. Она вспоминает: именно тогда впервые услышала этот бархатно‑хриплый голос, в котором уже тогда пряталось солнце южного побережья.
Теперь солнце светило им обоим из‑за панорамного окна, заливая паркет оранжевым медом. «Наше побережье», — подумала она, чувствуя, как внутри расширяется тихая гордость.
— Когда раскидаем коробки, обещаю: шампанское прямо на пляже, — сказал Леонид. — Но сначала разберёмся с книгами. Три полки, и ни тома меньше.
Он подкинул вверх том «Структуры повседневности», поймал и шутливо отсалютовал жене. В этот момент раздался резкий, как у чайки, рингтон. Писк смартфона разрезал комнату.
Лео посмотрел на экран, поморщился: — Алёна. Моя многострадальная сестрица. Опять, небось, нашла, на чём уехать.
Кира кивнула, ища глазами тряпку, чтобы протереть руки. — Бери. Если не возьмёшь ты, она позвонит мне.
Леонид, постучав костяшкой по чехлу, активировал громкую связь.
— Бра‑а‑ат? Не говори, что снова занят. Угадай, кто пакует вещи на юг?
— Дай‑ка подумать… Китайская космическая станция?
— Очень смешно. Я, конечно! Слушай, я решила: приеду к вам до конца срока. Доктор сказал, морской воздух ребёнку полезен. Так что жди. Ах да, купите для меня одеяло. Пуховое. Льняное бельё не забудь, я к синтетике аллергична.
Секунды тянулись, пока Кира прикрывала рот ладонью: на губах мелькнула улыбка — сухая, нервная.
— Маленькая ремарка, Алёна, — произнёс Леонид, уже стальным тоном. — Мы заехали десять минут назад. Коробки ещё пахнут типографской краской. Ты серьёзно собралась к нам жить?
— Не жить. Временно позиционироваться. Ты же не бросишь племянника в утробе?
— Временно позиционироваться? — Кира тихо присвистнула, уронив коробку с кружками, та глухо бухнула. — Лёня, это новая корпоративная методичка?
— Кира, солнышко, я прям вижу, как вы там кайфуете. А я? Меня бросили! Этот подонок Альберт исчез! Ты должен стать крепкой мужской опорой. Мамка уже знает.
— Опять мамка, — Леонид закатил глаза. — Когда же я отдам налог на семейную совесть?
Воспоминания нахлынули на него. Пятнадцать лет назад, он пытается решить тригонометрию за кухонным столом. Алёна, десятилетняя, рыдает из‑за сломанной куклы. Мать с порога: «Лёнечка, ты же мужчина, почини сестрёнке, уроки подождут». Он чинит — вместо пятёрок получает четвёрки. Тогда впервые пришла мысль: любовь не равно безусловное подчинение.
В настоящем Леонид выдохнул и отключил звонок.
— Всё ясно, — Кира аккуратно подняла кружки, осматривая их на сколы. — Она приедет «временно позиционироваться» и засядет, как кот на батарее. Что будем делать?
— То, что давно надо было сделать. Научу семейство читать договор найма пространств.
Он развернул телефон и записал сообщение голосом: «Алька, слушай внимательно. Тебе сюда нельзя. Дом наш, ремонт свежий, кроватей мало. Я рад стать дядей, но не нянькой. Найди своё жильё, или, прости, окажешься в хостеле». Отправил.
— Жёстко, — шепнула Кира.
— Мягко. Ты не представляешь, как хотелось добавить… лирику.
Они переглянулись и молча вернулись к коробкам. За окном море тихо плескалось, будто нарочно стиха, пропуская конфликт.
В тот вечер Кира проснулась от стука дождя по крыше. Сквозь полусон мелькнуло: «Странно, разве в июне здесь бывают ливни?» — и тут же другой звук — ухарский, настырный — колотил в телефон.
— Что там? — пробормотал Леонид, сонно переворачиваясь.
— Смотри, — Кира протянула экран. Пришёл видеовызов от матери — Раисы Львовны.
Леонид втянул воздух, нажал «ответить».
— Сыночка! Ты чем Алёнку обидел? Ребёнок плачет, давление скачет, ей ехать некогда — вещи собраны!
— Мам, ночь. Ты знаешь часовые пояса.
— Я знаю, что у Алёнки повышенный стресс! Ты же старший, ты должен!
— Мама, — Лео устало потер лицо, — ты помнишь, как она сломала мою гитару?
— Это было десять лет назад!
— Она сказала: «Мне скучно, я художница, я освобождаю пространство». Тогда ты заставила меня извиняться, потому что «она девочка». Это повторяется, но масштаб проблемы вырос вместе с её эго.
Раиса шумно вздохнула, а на заднем плане послышался голос отца: «Рая, дай сыну жить!». Она шипнула: «Не вмешивайся!» и снова повернулась к камере.
— Ладно. Но помни: карма бумеранг.
Связь оборвалась. Кира постучала пальцем по его руке:
— Ты держишься отлично.
— Держусь, потому что рядом ты. Без тебя бы рванул сороковой калибр.
Они уснули, слившись в один узел под одним одеялом, а снаружи дождь поливал крышу новой истории.
Детский дом «Солнечный», коридор пахнет влажной известью. Семилетняя Кира складывает найденные на улице ракушки в коробку из‑под печенья, мечтая, что когда‑нибудь услышит шум настоящего моря, а не радиопередачу из старого динамика.
Через два дня дверь видеодомофона пискнула. На экране — Алёна, в леопардовом платье, с пузатым чемоданом и надувными подушками под мышками. Лицо надутого повелителя мира.
— Удивил, да? — Леонид нажал кнопку «говорить». — Тебя мама не удержала?
— Мам? А она кто мне, тюремщик? Давай открывай, ноги болят!
— Портняжное выражение «а фигушки», — тихо сказал Леонид, но звук не прошёл — динамик был выключен. Он усилил громкость. — Ключей у меня три. Один мой, один Кире, третий — для друзей. Ты в список не попала.
— Ты меня шутишь? У меня срок — семь месяцев! Мне положен комфорт!
Сзади замаячила пожилая соседка, глядя на камеру с любопытством. Алёна обернулась и заорала:
— Чего уставились? Внуков не видели?
Бабушка спряталась. Лео холодно произнёс:
— Мы говорили: найди жильё.
— Нашла. Ваше.
— Тогда полицию в помощь. Занимайся туризмом.
— Ты не посмеешь!
— Посмотрим.
Он оборвал соединение и повернулся к Кире.
— Она реальна как солнечный удар. Придётся жёстче.
— Может, выйдем и поговорим? — вздохнула Кира.
— Договориться с ураганом? Дорогая, ты чудо, но циклоны не вступают в диалог.
Тем не менее они вышли. Кира, накинув хлопковый кардиган, заметила первую трещинку в своей романтической оболочке: страшно. Что, если сейчас хрупкое счастье рассыплется под криками?
Во дворе Алёна скрестила руки на животе:
— Задержка транспортировки моего тела стоит вам нервов. Думайте.
— К счастью, нервная система renewable, — ответил Лео. — А вот твоя репутация — одноразовый купон.
Кира поджала губы, слыша, как внутри поднимается злость, но пытается говорить мягко:
— Алён, ты могла бы снять апартаменты. Мы даже готовы помочь найти.
— Вы готовы? Серьёзно? Слушай, я знаю ваши ипотечные выплаты. Хватит играть добрую коп‑полицию.
— Это называется вежливость, — сухо бросила Кира. — По‑моему, тебе стоит попробовать.
— А по‑моему — мне стоит присесть, у меня схватки.
Кира вздрогнула.
— Ты врёшь, — сказал Леонид. — У тебя нет схваток. У тебя манипуляция.
Алёна плюхнулась на чемодан, закатывая глаза.
— Братец, если со мной что‑то случится, впервые за двадцать девять лет ты почувствуешь настоящую вину.
Лео достал телефон и набрал экстренный номер. Алёна побледнела:
— Ты что делаешь?
— Мы же боимся за тебя, — саркастически сказал он. — Пусть врачи убедятся, что всё ок. А потом отвезут куда? В роддом. Там, кстати, кроватей много.
Алёна вскочила, схватила чемодан и зашипела:
— Ты псих! Я сама найду такси! Но ты ещё пожалеешь!
Она удалилась, громко матерясь — настолько, что над морем прокатилось эхо. Кира вслушивалась, искажённая печалью: «Как люди становятся такими?»
— Ответ простой, — сказал Лео, будто читая мысли. — Им помогают стать такими.
Семья на пляже Геленджика, ему шестнадцать, сестре одиннадцать. Она строит замок из песка, швыряет лопаточку, визжит: «Хочу, чтобы был настоящий бассейн!» Отец устало бурчит, раскидывая купюры в киоск: покупает надувной бассейн. Удовольствие длится двенадцать минут. Потом она рвёт его когтями: «Кривой!» и требует новый. Бассейн сдувается, как будущие ухажёры.
Пять часов спустя. Рассвет выжигал край неба, когда телефон Лео запиликал. Сообщение от неизвестного номера: «Я нашла хостел. Ты чудовище». Следом эмодзи: 👹 и 🐍.
— Прогресс, — усмехнулся Лео. — Хостел — уже не наш диван.
— Может, проверить, правда ли она там? — предложила Кира.
— Если ей плохо, она позвонит маме. А мама — мне. Цепочка обратной связи устойчивей, чем наш Wi‑Fi.
Они вышли на террасу: волны били о валуны снизу, чайки неслись над водой. Кира обняла мужа за плечи.
— Знаешь, когда я была мелкой, я фантазировала, что море — это огромная признательная сила, и если честно попросить, оно сбережёт мои секреты. Сегодня я прошу его сохранить наш дом в безопасности.
Лео улыбнулся, коснувшись её лба губами:
— А я прошу сберечь наш покой. А ещё — чтобы мою сестру наконец догнала ответственность. Пускай плавать учится.
День потянулся лениво, но тревога всё ещё гудела басами. Кира готовила салат из сладкого перца и зелёных маслин, когда заметила новое сообщение — на этот раз в семейном чате.
«Всех приветствую. Алёна улетает к подруге в Сербию. На ваш счёт больше не переживайте. Но я надеюсь, вы всё‑таки поможете ей после родов?»
Лео махнул рукой:
— После — возможно. Но по нашим правилам. Она взрослый человек.
— И если сменит тактику, — добавила Кира.
Они чокнулись бокалами газированной лимонады на террасе. Снизу ветер гнал по песку сухие водоросли, а вдали сёрферы резали волны.
Встреча во Владивостоке на конференции два года назад: они нашли в кондитерской каменный пряник с надписью «Не сдавайся». Смеялись, что это будет девизом, если ипотека придавит. С тех пор этот пряник они хранят, словно талисман, иногда глядя на него, когда всплывает страх.
Кира развернула коробочку, достала пряник и поставила на полку у входа.
— Пусть смотрит на море и напоминает, что бури проходят.
— И что дом — это не стены. Это те, кто умеют сказать «нет».
Ночь спустя, в доме было тихо. За окном волны отбивали мерный такт, словно счётчик спокойствия.
Кира проснулась и долго смотрела, как лунный свет рисует полосы по свежевыкрашенному потолку. Рядом Леонид дышал ровно, и каждое его дыхание отзывалось её собственным.
Она вспомнила Алёну: яркую, подвижную, но слепую к чужим границам; вспомнила мать Раису — уставшую, но всё ещё державшую в руках невидимый пьедестал дочери. Вспомнила себя — семилетнюю со сберегающей ракушкой.
Кира коснулась ладонью тёплой древесины изголовья: «Я дома». И впервые это слово звучало не как мечта, а как факт, требующий храбрости.
Вдалеке подъёмный кран скрипнул — рабочие начинали строить новую виллу. Будущее клокотало где‑то там, за линией прибоя. Но пока — тихое утро, шёпот моря и лёгкое послевкусие победы. Кира улыбнулась и снова закрыла глаза.