Так от чего сбрендил Передонов? От бытового пьянства? Оно, конечно, имеет место, и появление не помню уж на какой странице, но ближе к середине повествования, некоего фантастического существа, неумолимо его преследующего, какой-то «недотыкомки», как будто свидетельствует в пользу этой версии: натуральная delirium tremens.
Но с другой стороны уже при первых своих появлениях на страницах романа Передонов «чудит» и отличается от других персонажей, своих знакомых, в принципе весьма на него похожих (взять хотя бы сцену дружного разорения гостиной в его старой квартире, в каковой сцене с удовольствие и даже вдохновением принимают участие вместе с хозяином и гости), некоторыми странностями, которые становится все очевиднее по мере развития сюжета.
Таким образом Передонов с самого начала предстал перед нами человеком угрюмым, грубым, суеверным, ограниченным, злым, трусливым, мстительным, мелочным (как ни вчитывался я в текст, так и не обнаружил в этом человеке ни одной привлекательной черты). Лживым! Вполне искренним он был лишь в тех случаях, где речь заходила о его непосредственных интересах.
Не чуждым гадкой смердяковщины: «Русские – дурачье. Один самовар изобрели, а больше ничего».
К тому же человеком, слегка поврежденным в отношении головы.
На протяжении всего повествования автор с непостижимой изобретательностью и изощренностью мажет своего героя черной несмываемой краской, награждая его разнообразными грехами и непривлекательными, хотя и, признаемся, довольно обыденными, свойствами. Только вот повышенная концентрация оных в одном персонаже представляется несколько преувеличенной. Так что даже жаль становится Передонова. Шутка.
На что, впрочем, автор имеет свое авторское право.
И что, согласитесь, не является все же типичным набором свойств заурядного человека, пошлого обывателя, даже и для того нелегкого времени, отягощенного известными «свинцовыми мерзостями», свойственными капиталистическому способу материального производства. Да еще нашего российского разлива.
Между строк. О капиталистических общественных язвах нам доходчиво поведал великий пролетарский писатель Горький. В справедливости его обличительного пафоса мы имели возможность убедиться, не так давно и неожиданно для самих себя, на собственном опыте. Но даже и он в своих «социальных» произведениях не доходил до такого мрака, коим покрыт роман Сологуба: то ли щадил нас, читателей, то ли имел более оптимистический взгляд на окружающую действительность.
Вопрос о причинах сумасшествия Передонова остается, в сущности, открытым. Не унылую же природу уездного города вкупе с затопившей его безрадостной, как будто вечно ноябрьской, атмосферой воздухов в сем обвинять! Погоды уездного города мы еще коснемся, а пока продолжим.
Мы все же привыкли к «типическому» герою, судьба которого не оставляет равнодушными «широкие читательские круги». А здесь перед нами какой-то частный случай, какой-то полностью выродившийся, прожившийся и изжившийся человек, изжившийся до полного ничтожества, до нуля, до умопомрачения. Кому он интересен, кого затронет? Для кого написан этот роман? Для психов? Да не псих ли уж и сам автор?
Идем дальше. Помимо перечисленных качеств г-н Передонов отличался полнейшим равнодушием к делам, прямо его не касающимся: никакого участия в таких делах он никогда не принимал, и никак на сообщения о таких делах не реагировал. Зато всякая мелочь, имеющая к нему отношение в действительности или лишь в его воображении, вызывала в нем бурю эмоций, размышлений, сомнений и даже действий.
Довольно о порядком надоевшем Передонове; переходим к перезревшей девушке Варваре, расположившейся на втором плане, сожительнице главного героя, которую он, в зависимости от обстоятельств, выдавал либо за свою дальнюю родственницу (когда надо было как-то объяснить обществу причину совместного проживания), либо просто за постороннего человека (когда возникло весомое основание на ней жениться). Это была девица, уже далеко не молодая, видавшая виды, совершенно под стать Передонову. То есть она обладала именно тем набором качеств, уникальная комбинация которых в одном человеке, одна только эта комбинация, позволяла ужиться с таким тяжелым существом, как наш герой. Помимо того, она обладала красивым и молодым телом, хорошо знала это и умела этим пользоваться. Лицо ее только было нехорошо: отпечатки перенесенных житейских передряг явственно проступали на нем. «На ее морщинистом лице, хранившем следы былой красивости, неизменно лежало брюзгливо-жадное выражение. …Но тело у нее было прекрасно, как тело у нежной нимфы, с приставленною к нему, силою каких-то презренных чар, головою увядающей блудницы».
Впрочем, и Передонов был не большой охотник до женской красоты, его волновали практические вопросы: размер приданого, умение своевременно подать на стол, умение оказать услуги известного рода, которые оказываются обыкновенно в постели в темное время суток, и прочее подобное же. И если со вторым и третьим умениями у Варвары все обстояло сносно, то размер приданого сохранялся в тайне по причине скорее всего отсутствия оного. На бесприданнице Передонов никогда бы не женился. Варвара, страстно желающая обрести статус замужней дамы, статской советницы, ездить с визитами, принимать участие в школьных утренниках, благотворительных чаепитиях, балах с переодеваниями и прочих светских мероприятиях, это хорошо понимала. Приданому следовало приискать достойную замену, и ей это в полной мере удалось в результате простейшей интриги в виде липового письма липовой княгини, якобы посулившей Передонову завидное место инспектора народных училищ в обмен на женитьбу на Варваре, в судьбе которой липовая княгиня принимает де живейшее участие (по совершенно непонятным причинам). И подозрительный, недоверчивый, всюду видевший происки врагов и ненавистников, покушавшихся на здоровье, благосостояние и на самую жизнь его, Передонов проглотил эту немудреную наживку и женился.
Если уж человек хочет во что-то верить, он обязательно в это поверит, какие бы предостерегающие знаки не расставлял перед ним ангел-хранитель.
Настолько же справедливо и негативное утверждение. Как любил заметить при случае, а подходящие случаи, конечно, имели место, Борис Захарович Гуревич, начальник сборочно-кузовного производства некогда знаменитого завода, самая память о котором уже выветрилась из голов современников, умнейший и начитанный человек: «Если я не хочу чего-то понять, то никто не в силах мне этого объяснить». Вторая часть предложения в его изложении звучала несколько сочнее, чем здесь, но я, к сожалению или к счастью, будучи скован рамками условностей, вынужден воздержаться от дословного цитирования. От чего, конечно, выражение это потеряло часть своей прелести.
Продолжение следует.