Середина XVIII века была для России временем сложных решений, неустойчивого равновесия и тонких дипломатических маневров. Международное положение Российской империи в эти годы определялось сразу несколькими факторами, которые, переплетаясь, формировали ту зыбкую платформу, на которой строилась внешняя политика страны. С одной стороны — последствия Аахенского мира 1748 года, с другой — добровольная дипломатическая изоляция и своеобразное превращение России в наемную военную силу для европейских монархий. Но определяющим фактором была фигура человека, который в течение восьми лет олицетворял собой внешнеполитический курс империи — канцлера Алексея Петровича Бестужева-Рюмина.
Европа после Аахенского мира: мир с запятой
Подписание Аахенского мира в октябре 1748 года завершило Войну за австрийское наследство, но не принесло подлинного мира. Скорее, это была передышка, запятая в череде конфликтов. Россия, несмотря на военное участие на стороне Австрии и Англии, оказалась исключенной из числа участников переговоров. Петербургский двор возмущался: ведь участие России должно было подтвердить ее статус великой державы, равноценно участвующей в европейских делах. Но этого не произошло.
Изоляция России на переговорах в Аахене стала симптомом более глубокой дипломатической болезни: несмотря на участие в военных действиях и наличие союзных договоров, Россия воспринималась европейскими государствами как желанный, но нежелательный партнер. Она была слишком сильна, чтобы ее игнорировать, но слишком непредсказуема и неудобна, чтобы с ней всерьез считаться.
Канцлер при дворе: фигура Бестужева
Алексей Петрович Бестужев-Рюмин родился в 1693 году в семье московских дворян. Получив образование в Берлине и Копенгагене, он рано начал дипломатическую карьеру. Его путь к вершинам власти был непрямым, с изгнаниями, возвращениями и закулисными интригами. Но в 1744 году он становится канцлером Российской империи и на протяжении последующего десятилетия фактически определяет внешнеполитический курс страны.
Бестужев не был новатором. Его политика строилась на традиционном подходе, основанном на так называемой «Системе Петра Великого». Эта система предполагала союз с морскими державами (Англия, Нидерланды) и континентальными партнерами (Австрия, Саксония) при четком определении врагов — Франции, Швеции и Пруссии.
Однако уже к середине 1750-х годов стало ясно, что геополитический ландшафт Европы меняется, и принципы, на которых строилась система Бестужева, начинают трещать по швам.
Дипломатия второстепенной державы?
Заключенные Россией договоры с Австрией (1746) и Англией (1742 и 1747) формально создавали мощный союзнический блок. Однако на деле эти соглашения больше работали на интересы союзников, чем на российские. Франция и Пруссия — главные оппоненты Бестужева — не без успеха работали над тем, чтобы оттеснить Россию от европейских дел.
К 1748 году Россия разрывает дипломатические отношения с Францией, а в 1750 году — с Пруссией. Россия сознательно замыкается на англо-австрийском альянсе, который становится не просто приоритетом, а почти религией российской внешней политики. В результате страна становится инструментом в руках союзников, практически превращаясь в наемника, чьи войска предоставляются за субсидии.
Шведский кризис: сигнал тревоги
В 1748 году над северной Европой нависает угроза гражданской войны. Умирающий король Швеции не оставляет потомства, и в борьбе за трон усиливаются антироссийские силы. Россия не остается в стороне: в Финляндии сосредотачиваются войска, готовые к вмешательству.
Однако ни Англия, ни Австрия не поддерживают действия России. Их утомила недавняя война, они не желают втягиваться в новый конфликт. Россия оказывается одна. Даже собственные союзники предпочитают дистанцироваться. Это становится тревожным звонком для всей бестужевской системы. «Система Петра Великого» не работает.
Система Бестужева: иллюзии и реальность
«Система» Бестужева предполагала ясность: есть союзники, есть враги. Но к середине 1750-х ситуация меняется. Австрия и Франция начинают сближение — шаг, который Бестужев категорически недооценил. Канцлер продолжал опираться на Англию, не замечая, что она постепенно теряет интерес к России как самостоятельному партнеру, видя в ней лишь военную силу на случай конфликта в Германии.
Ключевым моментом стало заключение субсидийного договора между Англией и Россией. Это соглашение предусматривало содержание русской армии на английские деньги в случае конфликта с Пруссией. Таким образом, Россия превращалась в стратегический «резерв» для британских интересов, особенно в свете угрозы Ганноверу.
Английская дипломатия: друзья до субсидий
Переговоры о субсидиях тянулись с 1753 по 1755 год. Английские дипломаты действовали методично, подбирая удобных людей для общения с российским двором. Одним из таких стал полковник Мельхиор Гай Диккенс, назначенный послом по настоянию самого Бестужева. Он был хорошо знаком с прусским и шведским дворами, говорил по-немецки и был удобен для общения с российским канцлером.
Но и этого оказалось мало. Когда в Петербург прибыл Чарльз Хэнбери Уильямс, представитель круга герцога Ньюкасла, начался новый виток сближения. Уильямс был моложе, дипломатичнее, умел нравиться. Его задача — окончательно привязать Россию к британской политике. И он с этой задачей справился.
Подводя итоги: Бестужев и судьба России
Канцлер Бестужев-Рюмин был незаурядной фигурой. Умный, образованный, опытный дипломат, он представлял ту школу, которая верила в правила, стабильность и союзные договоры. Но в меняющемся мире XVIII века, где альянсы рушились за одну ночь, а вчерашние враги становились друзьями, его система оказалась слишком статичной.
Россия потеряла маневренность. Из активного игрока на европейской арене она превратилась в фигуру, которую переставляли чужими руками. Европейские державы с интересом смотрели на русскую армию, но вовсе не спешили видеть Россию за столом переговоров. Канцлер добился союза с Англией и Австрией, но ценой этого стало ограничение внешнеполитической самостоятельности.
История показала, что ставка на старые схемы в эпоху больших перемен редко приносит успех. Бестужеву не хватило гибкости и интуиции политического момента. И хотя его система долгое время удерживала Россию в орбите европейской политики, к середине 1750-х она утратила актуальность, а сам канцлер вскоре оказался в опале.
Сегодня, размышляя о внешнеполитических ловушках и стратегических просчетах, мы видим в эпохе Бестужева-Рюмина предупреждение: империи не могут быть просто частью чужой системы — они должны создавать свою. Иначе рискуют остаться на обочине истории.